Одно из сладчайших утешений жизни - поэзия свободная, легкий, радостный дар

небес. Появление поэта радует, и, когда возникает новый поэт, душа бывает

взволнована, как взволнована бывает она приходом весны.

254

«Люблю грозу в начале мая!»

Люблю стихи Игоря Северянина. Пусть мне говорят, что то или другое неверно с

правилами пиитики, раздражает и дразнит, - что мне до этого! Стихи могут быть лучше

или хуже, но самое значительное то, чтобы они мне нравились.

Я люблю их за их легкое, улыбчивое, вдохновенное происхождение. Люблю их

потому, что они рождены в недрах дерзающей, пламенною волею упоенной души

поэта. Он хочет, он дерзает не потому, что он поставил себе литературною задачею

хотеть и дерзать, а только потому он хочет и дерзает, что хочет и дерзает. Воля к

свободному творчеству составляет ненарочную и неотъемлемую стихию души его, и

потому явление его - воистину нечаянная радость в серой мгле северного дня. Стихи

его, такие капризные, легкие, сверкающие и звенящие, льются потому, что переполнен

громокипящий кубок в легких руках нечаянно наклонившей его ветреной Гебы,

небожительницы смеющейся и щедрой. Засмотрелась на Зевесова орла, которого

кормила, и льются из кубка вскипающие струи, и смеется резвая, беспечно слушая, как

«весенний первый гром как бы резвяся и играя, грохочет в небе голубом».

О, резвая! О, милая!

Февраль 1913 г.

Владислав Ходасевич РЕЦЕНЗИЯ НА ПЕРВОЕ ИЗДАНИЕ

«ГРОМОКИПЯЩЕГО КУБКА»

«Громокипящий кубок» - не первая книга Игоря Северянина: в ней собраны стихи,

в большинстве своем уже вошедшие в тридцать шесть изданных им брошюр. Но эти

брошюры почти не поступали в продажу.

То, что до сей поры пуще всего сердило развязных критиков Игоря Северянина и

что, действительно, прежде всего бросается в глаза — это его язык. Повторилась старая

история: поэт позволил себе несколько расширить рамки обычного словаря. В таких

случаях поднимается вопль. Негодуют те самые люди, которые в других случаях, когда

дело идет об уже признанных поэтах, умеют называть обогащение словаря высокой

заслугой. За словарь доставалось Бальмонту, Брюсову, Андрею Белому. В старые

времена — Пушкину, Гоголю, и даже тому мифическому вольнодумцу, который в «Горе

от ума» дерзал перевести на русский язык слова: madame, mademoiselle:

Сударыня? Ха—ха—ха-ха! Прекрасно!

Сударыня? Ха—ха—ха—ха! Ужасно!

На самом деле в словаре Игоря Северянина нет ничего «ужасного». Он, например,

любит образовать глагольные формы от существительных: «офиалчен и олилеен»,

«околошить», «осклепен». Но ведь говорим же мы: окаймлять, обручаться, а В. А.

Жуковский, отнюдь не футурист, 80 лет тому назад написал: «И надолго наш край был

обезмышен». Такие глаголы, как «ручьится» - не редкость в поэзии Державина... Мы не

имеем возможности подробно остановиться на других особенностях языка И.

Северянина. Одни из них более удачны, другие менее, но все они так же мало

«ужасны», как только что приведенные. Да и не в них дело.

«Футурист» — слово это не идет к Игорю Северянину. Если нужно прозвище, то

для И. Северянина лучше образовать его от слова «present», «настоящий». Его поэзия

необычайно современна — и не только потому, что в ней часто говорится об

аэропланах, кокотках и т. п., — а потому, что чувства и мысли поэта суть чувства и

мысли современного человека, потому что его душа — душа сегодняшнего дня. Может

быть, в ней отразились все пороки, изломы, уродства нашей городской жизни, нашей

тридцатиэтажной культуры, «гнилой, как рокфор», — но в ней отразилось и небо, еще

синеющее над нами.

Образы поэта смелы и выразительны, приемы - своеобразны. Он умеет видеть и

изображать виденное. Его стихи музыкальны и иногда легки, как лучшие строки

255

Бальмонта. Правда, кое-что в них безвкусно, неприятно, развязно, но все это

недостатки временные. Дарование поэта победит их.

Осип Мандельштам ИГОРЬ СЕВЕРЯНИН. ГРОМОКИПЯЩИЙ КУБОК.

НОЭЗЫ

Предисловие Федора Сологуба. Изд. Гриф. Москва, 1913 г.

Поэтическое лицо Игоря Северянина определяется главным образом недостатками

его поэзии. Чудовищные неологизмы и, по-видимо- му, экзотически обаятельные для

автора иностранные слова пестрят в его обиходе. Не чувствуя законов русского языка,

не слыша, как растет и прозябает слово, он предпочитает словам живым слова,

отпавшие от языка или не вошедшие в него. Часто он видит красоту в образе

«галантерейности». И все-таки легкая восторженность и сухая жизнерадостность

делают Северянина поэтом. Стих его отличается сильной мускулатурой кузнечика.

Безнадежно перепутав все культуры, поэт умеет иногда дать очаровательные формы

хаосу, царящему в его представлении. Нельзя писать «просто хорошие» стихи. Если

«я» Северянина трудно уловимо, это не значит, что его нет. Он умеет быть

своеобразным лишь в поверхностных своих проявлениях, наше дело заключить по ним

об его глубине.

1913

Владимир Кранихфельд .ЛИТЕРАТУРНЫЕ ОТКЛИКИ

«80 тысяг верст вокруг себя»

(отрывки)

I

Пришел сам «мэтр» Валерий Брюсов и, осудив осуждающих «крайнюю левую»

русской поэзии, указал на заключенную в ней «какую-то правду, какие-то

возможности» (см. в «Русск. мысли», март, статью «Новые течения в русской поэзии»).

«Выступления “футуристов”, как то всегда бывало с крайними течениями в

литературе, возбуждает, - жалуется Брюсов, - смех и негодование читателей; им ставят

в вину непонятность и бессмысленность их произведений; их готовы считать просто

шутниками и мистификаторами. Вряд ли, однако, такого отношения заслуживает

группа молодых художников, стремящихся сказать и сделать что-то новое;

справедливее попытаться понять их стремления и оценить эти начинания серьезно,

хотя бы и с своей точки зрения» (с. 124). «В протесте футуристов тоже есть своя

“правда”, поскольку они восстают против того “общего места”, к которому начинает

склоняться наша поэзия за самые последние годы» (с. 133).

Вместе с Брюсовым пришел недавно еще «смертерадостный», а ныне сладчайший

Федор Сологуб и приторными словами, как «одно из сладчайших утешений жизни»,

приветствовал капризную, дразнящую и раздражающую музу одного из «крайних

левых»:

О, резвая! О, милая! *

* См. предисловие Ф. Сологуба к книге Игоря Северянина «Громокипящий кубок.

Поэзы». М. 1913 г.

Нет ничего удивительного в том, что отцы напутствуют и благословляют

возмужавших сыновей своих, радостно приветствуя их первые публичные

выступления. Ведь футуристы - законные дети и правопреемники того, блаженной

памяти, литературного декаданса, зачинателями которого у нас в свое время были,

вместе с другими, и Брюсов, и Сологуб. Правда, оба они давно перешагнули уже ту

черту сознательности и возраста, за которой казались им соблазнительными и

остроумными их прежние выходы с фиолетовыми руками, бледными ногами и

многочисленными другими «эпатирующими» chefs (Гоеюте’ами свободного от

256

задерживающих центров творчества. Теперь они уже не те лихие наездники всяческих

«дерзаний», вокруг которых в былые времена собиралась и шумела любопытствующая

улица. Вслед за Брюсовым может сказать про себя и Сологуб:

Теперь в душе и тишь, и тень,

Далека первая ступень.

Но вот, солидные и серьезные мэтры, они видят себя вновь окруженными

родственной молодежью, которая и лозунгами, и задором почти повторяет их. Им ли не

радоваться на нее? Им ли не приветствовать ее первые шаги: