идти к новым художественным завоеваниям: есть ли это нечто роковое, неодолимое для
173
самого поэта, или нечто временное, с чем он может бороться. Позднее,
беспристрастная история литературы укажет Игорю Северянину его место в родной
словесности; сейчас мы, критики, можем и обязаны указывать поэту пути, которые
перед ним открыты. Правда, критиков слушают редко, но это уже не их вина, и свой
долг они исполнить обязаны.
Подойдем же к поэзии Игоря Северянина со всем доброжелательством читателя,
благодарного ему за «громокипящий кубок», и постараемся уяснить для самих себя и
для него, почему нас и, сколько мы знаем, так многих, любящих поэзию, не
удовлетворяют его последние книги*.
2
Не думаем, чтобы надобно было доказывать, что Игорь Северянин - истинный поэт.
Это почувствует каждый, способный понимать поэзию, кто прочтет «Громокипящий
кубок». Но важно опреде-
* Здесь я вынужден сказать несколько слов pro domo mea. Игорь Северянин весьма
зол на критику и осыпает ее ругательствами: «Смотри- те-ка, какая подлая в России
критика!» В России критические статьи писали Пушкин, Гоголь, Баратынский,
Белинский, Ап. Григорьев, в наши дни пишут Д. Мережковский, 3. Гиппиус, Н.
Гумилев, М. Кузмин и столько других, имена которых служат достаточной защитой от
брани Игоря Северянина. К русским критикам причислю себя и я, если 25 лет работы,
руководимой обдуманными убеждениями, знаниями и личным вкусом, а отнюдь не
личными отношениями с тем или другим писателем, дают на то право. Недовольный
моими критическими замечаниями о его книгах, Игорь Северянин позволил себе
заявить в стихах, что я ему «завидую». Любопытно, в чем бы я мог «завидовать»
Игорю Северянину. Мне было бы стыдно, если бы я оказался автором «Ананасов», и
мне было бы обидно, если бы я сделался объектом эстрадных успехов, выпавших на
долю Игоря Северянина. Поэту, немного очадевшему, должно быть, оттого, что «идут
шестым изданием иных ненужные стихи», следует усвоить себе простую разницу
между критической оценкой и завистью. Не нужно непременно завидовать и можно не
переставать любить, судя критически и иногда строго осуждая те или другие страницы
прозы и стихов. Неужели Игорю Северянину непонятна благородная любовь к
литературе, побуждающая нас, критиков, оценивать создания поэзии, а понимает он
только «кумовство» или «зависть»?
лить диапазон поэзии Игоря Северянина. Поэтому, хотя бы бегло, приходится
окинуть взглядом его лучшие поэмы.
Первый признак поэта — умение передавать, рисовать то, что он видит. Поэт
обладает способностью подмечать такие черты в окружающем, которые одни
воссоздают всю картину в воображении читателя. Без этой способности нет поэта,
вернее, он может и быть, но останется нем для всех; он будет воспринимать мир
художественно, но мы не узнаем этого из его неумелых, бессильных строк. Игорь
Северянин такой способностью «рисовать» обладает в сильной степени. Он - поэт-
живописец; он рисует целые картины, сохраняющие всю свежесть красок и даже как
будто весь аромат действительности. Читая «Громокипящий кубок», видишь перед
собою поля, и лес, и море, и гостиную и диваны лимузинки.
Таков, напр<имер>, «День на ферме» (I, 23) *, когда «бегало солнце по граблям»,
таков «Ноктюрн» (I, 47), изображающий, как «бледнел померанцевый запад»; таковы
стихотворенья «На реке форелевой» (I, 32), «Январь» (I, 34) и многие другие в первом
отделе «Громокипящего кубка». Немногими штрихами Игорь Северянин воссоздает
сложные картины. Присмотритесь и прислушайтесь, напр<имер>, к таким стихам
(1,13):
День алосиз. Лимоннолистный лес Драприт стволы в туманную тунику... —
174
оцените такую черту (I, 25): «Закатный запад был сиренев»... такой эпитет (ib.):
«Шел тихий снег», смелость и верность такого образа (I, 49): «Хромает ветхий месяц
как половина колеса», или еще (I, 27): «Ночь баюкала вечер, уложив его в деревья». Все
это - штрихи истинного поэта, как и длинный ряд отдельных «счастливых» выражений,
trouvailles: «морозом выпитые лужи» (I, 50), «аллея олуненная» (I, 66), «сад,
утопленный в луне» (I, 89), «кувыркался ветерок» (I, 68), «нбчи в сомбреро синих» (I,
117), и т. п.
Второе необходимое свойство поэта — способность переживать события глубоко и
остро. Поэт-лирик имеет почти единственный объект
* Мы означаем книги Игоря Северянина римскими цифрами: I <«Громокипящий
кубок»>, II <«Златолира»>, III <«Ананасы в шампанском»^ IV <«Victoria Regia»>;
страницы в них — арабскими цифрами. Примеры мы стараемся приводить
преимущественно из стихотворений последних годов, начиная с 1913. Во многих
случаях, однако, даты под стихотворениями не проставлены, и мы не имели
возможности проверить время их написания.
наблюдений — самого себя. Свою собственную страсть, свое счастье и свою скорбь
замыкает он «в жемчужине слова». Поэт должен не бояться страданий, потому что
сильные чувства дают ему темы для вдохновений. «Всходить на костер», «идти на
Голгофу» -- эти условные выражения заключают в себе жуткую правду для поэта-
лирика. Кто не способен сильно чувствовать, не способен и влиять с силою на
читателей. Поэт «с холодной душой» - nonsens, противоречие в терминах.
По силе лирических признаний Игоря Северянина мы судим, что он переживает
свою жизнь остро. Такие, казалось бы, обыкновенные отношения, какие пересказаны в
стихах «Это все для ребенка» (I, 16), дали Игорю Северянину исключительные по
своему импрессионизму строки:
Повидаться нельзя нам.
Разве только случайно. Разве только в театре.
Разве только в концерте.
Да и то бессловесно. Да и то беспоклонно...
Как подлинная трагедия, читаются стихи «Злате», напр<имер>, эти (I, 45):
Ты ко мне не вернешься: на тебе теперь бархат;
Он скрывает безкрылье утомленных плечей...
Мы верим, мы уверены (иного доказательства нет), что только глубокое
переживание могло подсказать такие волнующие ритмы (I, 14):
О, милая, как я печалюсь! О, милая, как я тоскую!
Мне хочется тебя увидеть — печальную и голубую...
О том же говорят другие стихотворения «Сирени моей весны», небольшое число
пьес из «Златолиры» и лучшие строфы в начале «Victoria Regia». Поэт живет и,
переживая «старую сказку», с которой вновь знакомится каждый, узнающий нашу
земную жизнь, принимает ее по- своему, так, как было суждено лишь ему одному...
Особенность Игоря Северянина составляет ироническое отношение к жизни. Он
очень верно сказал о себе (IV, 31): «Я - лирик, но я - и ироник». В наши дни это -
редкий дар; сатира в стихах вымирает, и приходится дорожить поэтом, способным ее
воскресить. А что у Игоря Северянина есть все данные для того, может доказать одна
«Диссона» О* 77), стихотворенье, прекрасное от начала до конца:
Ваше Сиятельство к тридцатилетнему — модному — возрасту
Тело имеете универсальное... как барельеф...
Душу душистую, тщательно скрытую в шелковом шелесте,
Очень удобную для проституток и для королев...
Много такой злой иронии рассеяно по «Мороженому из сирени». Целый ряд
175
отдельных выражений прямо поражает своей меткостью и универсальностью: «дамьи
туалеты пригодны для витрин» (I, 70), «же- ноклуб... где глупый вправе слыть не
глупым, но умный непременно глуп» (I, 71), «под пудрой молитвенник, а на ней Поль
де-Кок» (I, 70), «грумики, окупленные для эффекта» (I, 100), и т. д.
Ирония спасает Игоря Северянина в его «рассудительных» стихотворениях.
Поэтому хороши его стихотворные характеристики Оскара Уайльда (I, 101), с