исканий — говор хат». В силах ли только он свершить этот путь и перестать
выделывать свое излюбленное «мороженое из сирени?»
Иванов-Разумник
ИГОРЬ СЕВЕРЯНИН
Нетрудно вышутить Игоря Северянина, низвести его на один уровень с Крученых и
Бурлюками, победоносно отразить его мнимые завоевания. Все так еще не прибрано и
не благоустроено у него на новоселье; едва ли найдется в его книгах хоть одно
стихотворение, не испорченное каким-либо нелепым трюком или просто первым попав
шимся под рифму выражением; И так много в ней лишнего, ненужного, случайного
или нарочитого, столько наивного задора и комического самообольщения, так мало
окончательно ценного и прочно установленного, что из лоскутьев ее можно состряпать
какое угодно попурри. Но над ней, надо всей ее досадной нескладицей и разлепицей,
как над мутным половодьем, над распутицей и бездорожьем пахучих мартовский
полей, веет духом весны, — над ней веет свежий дух поэзии, юный дух
нарождающегося поэта.
Какие шири! дали! виды!
Какая радость! воздух! свет!..
Что бы ни говорили староверы, Игорь Северянин одарен исключительным даром
стихотворца. Звуковой диапазон его стиха очень велик. Он умеет быть протяжно-
мелодичным:
Какая ночь! — и глушь, и тишь,
207
И сон, и лунь, и воль...
Зачем же, сердце, ты грустишь?
Откуда эта боль?
Или напряженно-напевным, восторженно-звонким:
Светило над мраморной виллою
Алеет румянцем свидания...
Но, когда нужно, он умеет нежно приспустить свою звонкость, заставить свой стих
звучать тихой жалобой, наподобие струн, прижатых сурдинкой:
Так тихо-долго шла жизнь на убыль
В душе, исканьем обворованной...
Так странно-тихо растаял Врубель,
Так безнадежно очарованный...
Едва ли удавалось кому-нибудь с большей удалью и с большим изяществом
передать грубовато-забористый, стремительный ргаеББ^ плясовой:
Хорошо гулять утрами по овсу,
Видеть птичку, лягушонка и осу,
Слушать сонного горлана-петуха,
Обменяться с дальним эхо: «ха-ха-ха!»
~~ или бойкую скороговорку наивно-тривиальной гармоники:
Зашалила, загуляла по деревне молодуха.
Было в поле, да на воле, было в день Святого духа, -
или выкрики уличных разносчиков, нахальные, то звонко-переливчатые, то дробно-
рассыпчатые:
Мороженое из сирени! Мороженое из сирени!
Полпорции десять копеек, четыре копейки буше!
Сударишни, судари, надо ль? - недорого — можно без прений...
Но в то же время немногим из его сверстников дано владеть таким простым и
спокойно-красивым стихом:
Схожу насмешливо с престола И ныне, светлый пилигрим,
Иду в застенчивые долы,
Презрев ошеломленный Рим.
Звукоподражания его зачастую превосходны:
Элегантная коляска, в электрическом биеньи,
Эластично шелестела по шоссейному песку. .
или:
Снежеет дружно, снежеет нежно,
Над ручейками хрусталит хрупь Куда ни взглянешь — повсюду снежно...
или еще:
Морозом выпитые лужи Хрустят и хрупки, как хрусталь;
Дороги грязно-неуклюжи,
И воздух сковывает сталь.
Последние четыре стиха замечательны также по своей изобразительности,
достигнутой путями прямыми, средствами простейшими. Таких стихов и отдельных
счастливых выражений и образов найдется в книге Игоря Северянина немало. Правда,
это всегда только отдельные отрывки, крупицы, рассыпанные среди неудачных
нововведений, насыщенной публицистики, а то и образчиков простой безвкусицы; но
рассыпаны эти крупицы рукою щедрой и, бесспорно, талантливой. Замечательно также
то обстоятельство, что стихи Северянина, как бы неудачны они ни были, всегда
остаются стихами, никогда не превращаются в рифмованную прозу. Мы не видим
покамест оснований и для того, чтобы согласиться с мнением Андрея Полянина («Сев.
208
зап.» № 4), что безвкусие — органический порок Игоря Северянина. Скорее, оно есть
следствие слишком явной незрелости его таланта и той потери равновесия, которая
подстерегает почти каждого на новых и потому опасных путях искусства, - а Игорь
Северянин ходит новыми путями.
Было бы грубейшей ошибкой принимать поэзию Северянина и то течение, к
которому он примкнул, за подновленное декадентство девяностых годов. Оба течения
взаимно противоположны, как по устремлениям своим, так и по происхождению.
Каждый декадент, какого бы толка он ни был прежде всего утонченником ради
утонченности, он хотел бы быть «поэтом для немногих»; до толпы, ее вкусов никакого
дела ему не было; об общедоступности он не заботился, считал ее не только излишней,
но и прямо нежелательной. Игорь Северянин в своих стремлениях наполовину
публицистичен. Он пишет непременно для многих, он хотел бы быть общедоступным и
общеобязательным, — поэтом для всех: «Я покорил литературу», «Я повсеградно
оэкранен...» Но при этом он не желает поступаться своими вкусами, своей (хотя бы и
мнимой) утонченностью. «Я сливочного не имею, фисташковое все распродал...»
Отсюда его задача: быть изысканно-лубочным, художественно плакатным — «Пора
популярить изыски, утончиться вкусам народа».
Мы не верим Игорю Северянину, когда он говорит: «Для нас Державиным стал
Пушкин», не верим не только в том смысле, что считаем это объективно-неверным, но
не верим и в субъективную правду его слов. Насколько еще не изжит Пушкин для
самого Северянина, видно хотя бы из того, что через одну страничку после столь
решительного заявления он пишет невольную пародию на пушкинские стихи:
Да, я влюблен в свой стих державный,
В свой стих изысканно-простой,
И льется он волною плавной В пустыне чахлой и пустой.
Не иначе обстоит у него дело и с модернизмом. Далеко не все богатство форм,
накопленное за последние два десятилетия, использовано молодым новатором. О таких
его нововведениях, как «орозенная язва» и «ядосмех», едва ли нужно говорить
серьезно. Сколько бы ни твердил он Валерию Брюсову, что он ему «некий равный
государь» и отнюдь не «ученик», мы все уже останемся при том мнении, что он пока
именно только ученик знаменитого мастера, и ученик довольно робкий, хотя и
заносчивый. Если у него «ассонансы точно сабли руб- пули рифму», то сделали они
это, по собственному его признанию, «сгоряча». Так же, очевидно, сгоряча заявляет он,
что «теперь повсюду Дирижабли летят». Заявление это, помимо того, что несколько
преувеличено, вдобавок имеет слишком очевидную марку: «made in Italia». Едва ли
обрадуют чей-нибудь слух такие ассонансы, как «горло» и «перлы» («перлы?»), едва ли
даже самые просвещенные гастрономы найдут вкус в «мороженом из сирени». Не
очень новы и утонченны
♦ ♦ ♦
ЗЯ1
самые переживания Северянина. «Шампанское в лилию», «герцогиня- Дель-Аква-
Тор» и т. п. - все это дерзания и прозрения многообещающего гимназиста. Не в них
сущность поэзии Северянина и не на них основано право его на внимание критики.
С внешней стороны есть общее между итальянским футуризмом и
псевдофутуризмом Игоря Северянина: в обоих настоящее, современное заявляет свое
право на эстетическое признание. Но и прошлое и настоящее Италии и России глубоко
различны. Прошлое - великое и славное прошлое - есть реальный и крупный фактор в
жизни современных итальянцев; оно так же заполняет, и украшая и загромождая, их
жизнь, и государственную, и общественную, и частную, и эстетическую, как заполняют
молчаливые дворцы с опустелыми окнами тесные улицы их городов. Современный
209
итальянец, отвоевывая себе место в жизни и в искусстве, просит потесниться своих
славных предков, — римлян, флорентинцев, венецианцев и других. У нас немыслим