нашего родителя мы видели от ваших милостей расположение к нашей особе; в разных

местах вы жертвовали за нас жизнью, и теперь, по смерти родителя нашего,

продолжаете быть такими же и оказываете нам неизменную преданность. Мы

принимаем это с благодарностью и обещаем при всяком случае сохранять в своей

памяти ваше мужество и расположение к нам. Так как мы с согласия чинов Короны

Польской и Великого Княжества Литовского избраны, по воле Божией, королем, чего

желали и вы, то уверены, что, радуясь этому, вы будете нам верны и послушны, будете

стараться вашею службою и рыцарскими подвигами, когда последует от нас повеление,

заслужить нашу милость, и в настоящих обстоятельствах Речи-Посполитой, как только

позовет вас коронный гетман против нашего неприятеля, не соблюдающего присяги и

мира, не станете медлить, а поспешите, по указанию, к услугам нам и Речи-

Посполитой. Вы уже испытали нашу королевскую милость в уравнении прав отцов

духовных вашей греческой веры с отцами унитами, и на будущее время мы будем это

поддерживать, а вас за труды ваши обещаем вознаградить. Другие просьбы, внесенные

вашими послами пред коронациею, мы оставляем, сообразно посполитому праву, до

будущего времени и рассудим о том с панами-сенаторами. Сколько позволит закон и

справедливость, вы не будете забыты милостью нашею. Послы ваши подробнее скажут

обо всем, а мы, уверяя вас в неизменной нашей милости, желаем вам от Бога доброго

здоровья».

Видно, что Владислав в это время понял, какое важное значение могут иметь козаки

для королевской власти. Но королевское благоволение не могло их защитить от вражды

к ним всего дворянства, а эта вражда в последнее время усилилась: на Козаков

смотрели как на стихию, опасную для республиканской свободы шляхетства, такую

стихию, которою легко мог воспользоваться монархизм; его же очень боялось

шляхетство. Козачество выиграло в том, что Речь-Посполитая признала

восстановленную им православную иерархию, но оно не могло быть довольно и с этой

стороны. Домогательство Козаков участвовать на сеймах было отвергнуто и трудно им

было возобновлять его. Самая свобода греческой религии должна была существовать

более на бумаге, чем на деле. Владислав предоставлял равную свободу как унитам, так

и православным: казалось, чтб могло быть справедливее? Но оказывалось, что за

унитов было без малого все дворянство Речи-Посполитой, а за православие, кроме

безгласной, порабощенной громады простого народа, небольшая часть дворянства, еще

не успевшего утратить веры отцов своих, да козаки, то-есть те из народа, которые

стремились вырваться из порабо-

J) Р. И. П. Б., IY, № 22.

72

щения, освященного законом и, следовательно, стать на борьбу с законом, властью,

государством. Пока уния, источник раздоров, раздвоивший народ русский, не была

уничтожена, все льготы и привилегии православию не могли иметь большой силы. Так

как сейм постановил одни церкви отдать православным, другие унитам, то нужна была

еще коммиссия для разбора: какие церкви должны быть православными и какие

унитскими. Вместе с церквами, шла речь и о церковных имуществах. Это повело к

спорам, в которых та сторона, за какую была сила шляхетского большинства, всегда

брала верх. ИИо челобитью русских,—говорит украинский летописец,—никакого

облегчения не получили х). В феврале 1633 года, во время коронации, примас, возлагая

корону на Владислава, напомнил ему, что, получая корону и помазание от римско-

католической церкви, король должен охранять и распространять римскокатолическую

веру и не считать всенародным правом тех уступов, которые он, для всеобщего

спокойствия, обещал еретикам 3). Это показывало, что непринадлежащим к римско-

католическому исповеданию надобно было ожидать всевозможнейшего

противодействия со стороны духовенства, не считавшего гражданских постановлений

обязательными для церкви. В последний день коронацийного сейма прочитан был

диплом, который король давал в пользу православных: для успокоения католиков было

сказано, что эта свобода им дается до будущего сейма, и притом тогда только, если

королевский посол упросит на то соизволение папы. Несмотря на такия условия,

католики встретили и это с негодованием. Надобно было канцлеру приложить к

диплому печать: коронный канцлер, сам будучи духовным лицом, отказал; король

обратился к литовскому канцлеру Альбрехту Радзивиллу. Этот пан прежде счел

нулевым посоветоваться с своим духовным отцом, потом, будучи приглашен королем,

сказал, что не может этого сделать, потому что духовный отец не разрешает ему. «Ваш

духовный отец, — сказал ему Владислав, — способен только поправлять часы (этим

точно отличался духовник Радзивилла), а не его дело мешаться в то, что может

волновать Речь-Посполитую».—«Я,—сказал Радзивилл, после сильных домогательств

короля,— во всем прочем повинуюсь вашему величеству, а там, где идет дело о святой

римско-католической вере, не могу поступить против совести никоим образомъ».—Я

вам ничего не дамъ»,—сказал выведенный из терпения король.—«Как угодно вашему

величеству»,—сказал Радзивилл, и сел на свое кресло.—«Когда,—сказал король,—

сделается вакантною печать коронная или литовская, отдам ее еретику». Это очень

поразило ревностных католиков.

Но примас, хотя духовное лицо, а за ним епископы, угождая новому королю, брали

на свои души грех выдачи диплома и упросили литовского подканцлера приложить

печать к диплому; за ними согласился и великий литовский канцлер Радзивилл, но для

охранения своей католической репутации занес в краковские гродские книги

манифестацию, что он поступил так только в качестве министра, а не по собственному

убеждению, и притом присоединил оговорку, что диплом этот быть может

действителен единственно с папским согласием.

’) Лет. Самовидца, 4.

2)

Pam. do panow. Zygin. III. Т. 1, 208.

73

На следующем сейме (1634) дозволено «схизматикамъ» отправлять свободно

богослужение 1). Католики-фанатики были очень недовольны. Но более всего лишало

силы по отношению к православию все сеймовые и королевские распоряжения то, что

дворянство русское продолжало покидать веру отцов и русскую народность. Защита

православия, оказанная на сейме дворянством, не представляла ничего прочного, когда

дети тех, которые тогда стояли за православие и даже те самые лица, которые

числились православными, перешли в католичество. Так, между прочим, православная

церковь понесла большую потерю, когда отступил от неё князь Иеремия Вишневецкий,

владетель неизмеримых пространств и неисчислимых поселений в южнорусском крае.

Неудивительно, что эту потерю глубоко почувствовали ревнители православного

благочестия. К нам дошло письмо, писанное по этому поводу киевским митрополитом

Исаиею, полное огорчения: «Милостивый князь! — взывал он к отступнику: — сердца

всех нас духовных и всего христианства исполнились скорбию, когда мы увидели, что

ваша княжеская милость, вожделенная утеха наша, отрекаетесь от древней греческой

религии,—религии ваших предков и родителей. Плачет и сетует церковь Божия, мать

наша, ибо ваша княжеская милость изволите презирать ее. Мы с великим упованием

ожидали желанного утешения, а обрели, сверх чаяния, печаль... Всем нам ведомо,

милостивый князь, какими страшными клятвами, условиями, обязательствами, связала

вас относительно религии родительница вашей княжеской милости, отходя от мира

сего. На чыо душу падет грех, Господь то знает. Но мы знаем, что отцовская клятва

сушит, а материнская искореняет. Какое утешение, какую пользу получают те, которые,

для суеты сего ничтожного мира, отступают от своей древней религии? Разве не видим