относится к самому концу 1902 г., раздумья о теориях Соловьева и соловьевцев

в какой-то мере (но отнюдь не окончательно) обобщены через полтора года в

известном письме к Е. П. Иванову: «… я в этом месяце силился одолеть

“Оправдание добра” Вл. Соловьева и не нашел там ничего, кроме некоторых

остроумных формул средней глубины и непостижимой скуки. Хочется все

делать напротив, на зло. Есть Вл. Соловьев и его стихи — единственное в

51 Примечательным будет сопоставление этой критики Мережковского с

известной дневниковой записью от 27 марта 1919 года — «кончается не мир, а

процесс» (VII, 358).

своем роде откровение, а есть “Собр. сочин. В. С. Соловьева” — скука и проза»

(VIII, 105 – 106). Такая попытка разделить и противопоставить друг другу

разные роды деятельности Соловьева, естественно, не выдерживает никакой

критики, и в дальнейшем Блок к этому не прибегает: в статьях «Рыцарь-монах»

(1910) и «Владимир Соловьев и наши дни» (1920), обобщенно представляющих

отношение Блока на разных этапах его жизни к Соловьеву, деятельность

последнего рассматривается именно в ее совокупности и внутреннем единстве.

Однако и в самих попытках отделения поэзии Соловьева от его

философствования в пору, когда перед Блоком особенно остро стоит проблема

жизненного и поэтического самоопределения, есть своя особая логика. Блок

поэтически мыслит в эту пору широкими категориями — «мира», проникнутого

«катастрофичностью», и «человека», находящегося в центре «мировых»

катастроф. Отзвуки подобной «катастрофичности» он находит у таких разных

поэтов, как Вл. Соловьев и Брюсов, и поэтому он числит их в своих «учителях».

Он не связывает в данном случае и в данный момент творчество этих поэтов с

другими сторонами их мировоззрения. Далее, Блока волнуют прямые и

непосредственные потребности поэтического плана, и тут на первом месте

стоит проблема лирического «я», — он находит в поэтических поисках тех же

поэтов какое-то соответствие своим собственным исканиям. Более широко, в

более общих мировоззренческих связях опять-таки и поэтические проблемы не

берутся. Вопрос о таких соотношениях возникнет позже, в непосредственной

поэтической практике, и материал даст опять-таки сама практика. Там же, где

прямо возникают философские проблемы (как в случае с Мережковским),

недвусмысленно появляются возражения, отдающиеся и на отношении к

Соловьеву-философу. Следовательно, должны быть не осознанные Блоком, но

реально существующие и в стихах внутренние коллизии с «учителями». Они

могут и должны быть обнаружены в идейной логике первой книги стихов

Блока — в сборнике «Стихи о Прекрасной Даме» в его начальной редакции

1904 г. (на обложке книги стоит дата — 1905 г., но реально она вышла в 1904 г.).

Уже в первой книге Блока видно, что как поэт он стремится к движению

идейной темы через ряд стихотворений; единичная вещь существует только в

совокупности, в общей цепи книги. «Сборник», книга — не механическое

объединение, не крышка для разрозненных стихотворений. Существует единое,

в своем роде драматическое, построение целого; не только отдельные вещи

связываются друг с другом, — соотносятся друг с другом также разделы. Есть

единая композиция книги, и вне ее внутренних членений и совокупного

движения просто непонятен смысл целого: единичная вещь приобретает не

просто новые содержательные оттенки от окружения, нет, она иначе звучит в

самом существе своем оттого, что она включена в «сверхиндивидуальную»

динамику композиционного целого. Разделы получают важнейшее смысловое

значение потому, что их соотношение в композиции образует более широкое

общее содержание, чем смысл отдельных вещей или их механической

совокупности, суммы. Таких разделов, сквозь соотношение которых образуется

качественно своеобразное движение целого, в книге три: «Неподвижность»,

«Перекрестки» и «Ущерб».

В разделе «Неподвижность» собраны все стихотворения, характеризующие

лицевую, заглавную тему сборника, все вещи, где прямо и непосредственно

выступает «Прекрасная Дама». При этом, по сравнению с последующими

изданиями книги, здесь отобраны наиболее лирически сильные, ответственные,

резко звучащие стихи. Получается в своем роде концентрированное выражение

темы, лирический «удар» исключительной поэтической мощи. Его силу Блок

впоследствии значительно ослабил, рассыпав эту подборку на целый том и

сосредоточив все внимание на значительных для него, но ускользающих от

восприятия читателя переходах и подготовительных ступенях к узловым,

ответственным вещам. Возникла внутренняя логика «романа в стихах»; здесь

же, в первом издании, использован скорее драматический принцип аккумуляции

динамической мощи в одном, сразу вводящем в действие, месте. Во втором

разделе — «Перекрестки» — собраны стихи городской темы, внутренняя

динамика первого раздела словно по контрасту сменяется уродливыми

гримасами современной жизни города, изображаемой приемами подчас почти

эксцентрическими. Соотношение этих двух разделов и должно дать общее

ощущение катастрофичности, насыщенности современного состояния жизни

грозовой энергией вот-вот готового разразиться взрыва. Стихотворение «Я

вышел в ночь — узнать, понять…», разбиравшееся выше, не случайно дано

именно здесь, в «Перекрестках», притом ближе к концу раздела, а не в начале;

жизненный и душевный драматизм предшествующих «городских» тем готовит

это прямое выражение общего ощущения катастрофы. В разделе «Ущерб» обе

темы получают финальное качественное изменение.

Такое динамически-драматизованное построение единой композиции книги

поэтически возможно только при особом качестве лирического субъекта,

лирического «я» в стихах молодого Блока. Подобным образом построить

динамический смысловой единый сюжет книги невозможно ни в фетовской

системе, ни в обостряющих далее особенности фетовской поэтики (без ее

творческого преодоления) стихотворных экспериментах Бальмонта.

Отделенность субъекта от лирического потока стихотворения у молодого

Блока — предпосылка для возможности таких сюжетных построений, и следует

понять, как меняется стих Блока изнутри на этом новом этапе развития поэта.

Уместно попытаться сначала увидеть отличия новых стихов Блока от его ранних

опытов, рассмотрев произведение, относящееся к завершению композиции.

Стихотворение «Когда я уйду на покой от времен…» (1903), помещенное в

финальном разделе «Ущерб», достаточно сходно внешне и внутренне с

разбиравшимся выше стихотворением 1898 г. «Она молода и прекрасна

была…», для того чтобы увидеть возникшие в процессе развития отличия. И

там и тут рисуется драматическая разнонаправленность устремлений «ее» и

«его», уничтожающая возможность слияния «душевного» с «природным» в

стихе и возможность слияния единого героя ситуации с общим потоком

лирической темы в стихе. Далее, и там и тут пейзажная (скорее декоративная,

чем реальная) картина соотнесена больше с «ее» образом, чем с «ним»; «она»

чиста и безмятежна, «он» тревожно-беспокоен. В раннем стихотворении

поэтому «она» — «как лебедь уснувший казалась»; в стихотворении 1903 г. «ее»

безмятежность тоже иллюстрируется знаками «природной» жизни: «Когда

подходила Ты, стройно бела, Как лебедь, к моей глубине»52. На этом сходство

кончается, и начинаются резкие различия.

В стихотворении 1898 г. разнонаправленные герои ни в чем, в сущности,

между собой не соприкасаются. Между ними нет понимания и нет даже

«общения», если пользоваться эстетической категорией, введенной системой

Станиславского. Это вызывает, при крайней незрелости поэта,