- Ну, это ты круто заложил, старик! – выпустил пар Гаврила. - Значит так, жми дальше следующим образом:

«В этой связи у меня к вам, Танечка, конкретное предложение: давайте поженимся! Хвалиться не стану, но обещаю, что вам со мной будет хорошо. Во всех смыслах. И в этом самом тоже. Ну и что, что вы меня не любите? Так ведь это – пока не любите! Но полюбите, обещаю. Я ведь как мыслю процесс – сначала квартирки объединим в одну приличную! У меня и маклер знакомый есть! Потом обставимся, одежонку кой-какую прикупим, в Египте отдохнем, а потом и о детишках можно подумать! Пока вы с пузом ходить будете, я дачку свою в порядок приведу, машину подремонтирую, и будем мы все втроем на природе по выходным чаи распивать по вечерам! Представляете? Кругом лес, тишина, лялька спит, а мы с вами в тенечке на матрасике в обнимку друг другу ласковые слова говорим! Красота! Так что, уважаемая Татьяна свет Петровна, поскорее откликайтесь на мое чувство!»

Веня снова склонился над письмом:

«Во мне поселились сумасшедшие мечты. Я представляю себе – не смейтесь! – что Вы откликнулись на мое чувство и согласились выйти за меня замуж. Только умоляю – не смейтесь: ведь это всего лишь сумасшедшие мечты! Я вижу, как мы с Вами идем к алтарю через проход, образованный умиленной толпой наших близких и друзей, потому что мы непременно должны будем венчаться. В этом величавом и торжественном обряде наши души сольются, чтобы больше никогда не расставаться. И запах церковных убранств, и тусклое золото восковых свечей, и ликующая разноголосица песнопений останутся навсегда с нами, чтобы крепким канатом удерживать нашу лодку в минуты самых жестоких жизненных бурь. Наверное, поначалу у нас не все будет получаться - ведь мы друг друга практически не знаем! Но я знаю твердо, что моей любви нам хватит на двоих. Я равнодушен к материальным благам, и поэтому всю заботу в этой области перенесу на Вас. Вы ни в чем не должны будете нуждаться. Если потребуется - ради Вас я пойду воровать. У каждого из нас есть своя квартира, и я вовсе не считаю, что их нужно объединять. Хотя бы потому, что у Вас будет уединенное место, где Вы сможете погрустить, если вам вдруг захочется. Лично же я считаю самым подходящим для этого местом мою грудь. Однажды Вы объявите, что ждете ребенка, и это будет праздник! В ожидании его рождения я буду работать на трех работах и освобожу Вас от всех домашних забот. У меня есть старенькая машина, и я приведу ее в порядок, чтобы, когда ребенок родится, всем вместе ездить на мой дачный участок, где находится скромный летний домик. Утром нас разбудят птицы, и солнце заглянет в наши окна. Мы возьмем наше сокровище и пойдем через лес к речке. Она встретит нас прохладой ласковых струй и одарит бодростью. Весь день мы будем прятаться в тени, откликаясь на зов нашего малыша, а вечером устроимся на веранде на виду у заката и станем пить чай с мятой и свежей вишней. Робкий ветерок будет шевелить уголки бумажных салфеток и доносить до нас аромат роз, которые я выращу специально для Вас. И так будет продолжаться день за днем, и наступит день, когда Вы полюбите меня!..»

В этом месте Вениамин вдруг резко выпрямился, отбросил ручку, схватил исписанный бисером лист, скомкал его и отшвырнул в сторону. Затем выбросил перед собой руки, уронил на них голову и заплакал, вздрагивая всей спиной.

- Ах ты, Господи! – засуетился за его спиной Гаврила. - Да что же это такое делается! Ну, Веня, Венечка, ну, не плач! Ну, хочешь я поговорю с ее Гаврилой, чтобы он попросил ее сделать шаг тебе навстречу? Ну? Ну, хочешь? Хотя, кто же нас слушает… О, Господи, ну и работу ты мне подкинул, не дай бог! Собачья должность! – крепился из последних сил, чтобы не заплакать ангел Гаврила, вот уже тридцать пять лет состоящий при Вениамине в должности его небесного телохранителя…

Забытое завтра

Утро началось, как в сказке – с огня сбежала каша. Не успел я открыть глаза, как кипучие мысли мои переполнили котелок и устремились туда, откуда я вчера вечером с большим трудом их отодрал.

Ходы и лазейки, по которым наши мысли имеют обыкновение шнырять, похожи на гибкие пищеводы, облицованные умственной мускулатурой и слизистой логики, под чьим глотательным влиянием они, глупые, циркулируют, завиваясь в многозначительные переплеты и цепляясь к чему-то не хуже осьминога, пока не устанут или не найдут запасного выхода. А еще они – птицы, порхающие с ветки на ветку в поисках червей сомнения, непоседливые цыгане, кочующие пестрым табором из чистого уважения к гордыне, а также дисбактериоз мозга, периодически усаживающий нас на роденовский стульчак.

Один мой начитанный друг открыл мне, что мы с ним, явившись на свет, какое-то время видели мир вверх тормашками, пока на противоположном конце не возник мыльный пузырь мыслей и не перевернул нас. И что когда мы бессмысленно таращились на мир, это и было, мол, наше первозданное, божье состояние – та пора, когда мир еще не мыслим, и перевертыш дьявольского перевоплощения не обуял его. Выходит, поначалу мы – вроде безмятежных поплавков, которые баюкает тихая заводь, пока рыба-мысль намертво не заглотит наживку любопытства и не пойдет таскать нас по реке жизни, не разбирая глубины и дороги.

Мой сон – моя крепость, если бы вчера вечером не позвонила моя бывшая и не объявила, что в понедельник утром их с Алешкой вызывают в наркоконтроль. На все вопросы отвечала сбивчиво, а мне велела быть вместо нее по указанному ниже адресу.

«Он что, употребляет?..» - спросил я прямым текстом, сам испугавшись своих слов.

«Нет, но его могут подставить. А это, сам понимаешь, еще хуже».

Понимаю. Еще бы не понимать. Время нынче такое - время подстав.

Пятнадцать лет назад мы познакомились с ней на свадьбе моего друга, и через некоторое время сами поженились. Есть у нас в стране такой широко распространенный способ остепениться. Только он оказался не про меня.

Я помню ее отца: худой, пожилой человек с издерганным лицом – учитель. Вот по его стопам она и пошла. Русский язык, литература. И тут мы с ней не сошлись. Для нее любовь – высокая поэзия, для меня – дерзкая частушка, то есть, мы заведомо не совпадали ни размером, ни слогом. Она постель сочиняла, как поэму, я же был готов заниматься ЭТИМ, где придется. Ничего удивительного, что через два года она застукала меня с ее подругой среди бела дня, после чего голую подругу выставили за дверь сразу же, а мне дали полчаса и, показав на прощание серое застывшее лицо, отправили к разэтакой матери, с которой я и прожил следующие пять лет, пока не обзавелся скромным жильем.

С тех пор вот уже восемь лет я сам себе народ. По моему усмотрению выбираю и назначаю себе правительство. Оно поселяется у меня, и некоторое время меня обслуживает, пока я не решаю его сменить. И мне плевать, кто там у нас наверху рулит. И нет на свете человека, чьи несчастья казались бы мне меньше моих.

Хотите знать, чем я занимаюсь? У старого друга на подхвате. Командую поставками. Какая разница, какими! Хватит с вас - я и так много сказал. Добавлю только, что волка ноги кормят, а человека – поставки. И кормят так, что одну зарплату моей бывшей жене платит родина, а две другие - я. Надеюсь, теперь вам понятно, куда девался сон, и откуда взялись мысли.

Первыми увидели солнце высокие трубы и крыши. Малиновая, незахватанная красота с несказанной приветливостью пролилась на город. Свет – милосердный поводырь наш, наш радостный гид, извлекающий из тьмы нашу разлинованную жизнь! Ты румянишь тонкую кожу красавиц и грустишь, оскверненный, на расплывшейся стерне старух. Не твоих ли это углов следы на моем потрепанном прошлом?

С моей бывшей мы, худо-бедно, поладили. Злобных побуждений с ее стороны я не наблюдал, и сына она от меня не прятала. Ну и я, само собой, когда был свободен, чем мог, помогал. О ее личной жизни мне ничего неизвестно, кроме того, что она не замужем. Предпринимал ли я попытки вернуться? Нет. Ведь жизнь – бесплатный театральный абонемент: когда едешь в автобусе, все хорошенькие девочки идут по улице. Когда идешь по улице – они едут в автобусе. Ну, как тут не взалкать, как не амурничать! Ах, мой неисправимо похотливый мир, ты - мой кумир!