Б у б л я. Танечка! Вы еще на работе?

Т а н я. Разумеется!

Б у б л я (протягивает конверт). Тогда, быть может...

Т а н я. Давайте! А вообще, советую переходить на телеграммы.

Б у б л я. Так ведь в телеграмме всего не напишешь...

Т а н я (резко). Краткость – сестра таланта.

Б у б л я. Вы сердитесь?

Т а н я. На что?

Б у б л я. Заставляю вас напрягаться...

Т а н я. Не волнуйтесь, это не самое большое напряжение.

Б у б л я. Мне кажется, вы чем-то расстроены. И я даже догадываюсь, чем.

Т а н я. Интересно...

Б у б л я. Вы обидитесь.

Т а н я. Ни за что!

Б у б л я. Мне кажется, почтальон – это сапожник без сапог. Каждый день вы носите письма другим, а вам, наверное, никто не пишет... Простите...

Т а н я. Полковнику никто не пишет? Ошибаетесь, милейший. Мне пишут каждый день. Есть один человек, весьма преуспевающий в эпистолярном жанре.

Б у б л я. Рад, что ошибся. Вы, Танечка, зла не держите. Я ведь не оттого, что мне на почту ходить неохота. Я болею. У меня агорафобия, боязнь открытых пространств. Кстати, вы знаете, почему она так называется? Агора – это рыночная площадь. Вот у Карп Семеныча, у того наоборот – клаустрофобия, не может сидеть в квартире. Лестничную площадку ему подавай. Хотя она тоже имеет границы – стены, дверь...

Т а н я. Да что вы все время прощения просите? Не сержусь я. Говорят вам – отнесу. Кстати, Бубля, мы ведь теперь соседи. Мой адрес – квартира номер один.

Б у б л я. Не понимаю...

Т а н я. Я буду жить здесь! (показывает на дверь).

Б у б л я. Не может быть! У Карпа Семеныча?

Т а н я. Да. И буду шить на его машинке.

Б у б л я. Это он сам предложил?!

Т а н я. Конечно. И заказал мне костюм!

Б у б л я. Фантастика! Вы умеете шить?

Т а н я. Я умею все! И шить, и пороть, и любить...

Б у б л я. Потрясающе. А в гости позовете?

Т а н я. Ну, если вы напишите письмо... То есть, если просьба об аудиенции будет представлена в письменном виде, я хочу сказать.

Б у б л я. Конечно, пожалуйста, с превеликим удовольствием!

Таня и Бубля расходятся.

Второе действие

Таня сидит за швейной машинкой. Одета в темное платье начала века. Рядом бокал вина, пепельница, сигарета в мундштуке. Появляется Бубля с букетом цветов.

Б у б л я (стоит, как вкопанный, на лице крайнее удивление). Вы?!

Т а н я. Я! Не похожа?

Б у б л я. Не похожа.

Т а н я (продолжает шить). А у меня, знаете ли, праздник. День первой строчки. (поднимает глаза). Цветы вижу. А где письмо?

Б у б л я (вынимает конверт). Вот...

Т а н я (как бы не слыша). Господи, Зингер! На нем еще моя прабабка шила. Все! Я теперь как Олеша – ни дня без строчки! (пьет вино).

Б у б л я. Поздравляю от всей души. (достает из кармана складной стаканчик). Брудершафт?

Т а н я. Можно! (наливает из своего бокала, они выпивают).

Б у б л я. Потанцуем?

Т а н я. Вместо поцелуев? Оригинально!

Звучит музыка. Бубля и Таня танцуют.

Б у б л я. Скоро лето закончится, небо станет серым, лохматым, грязным, как моя собака.

Т а н я. У тебя есть собака?

Б у б л я. Нет. Пока нет. Но скоро будет. Очень хочу завести собаку.

Т а н я. Так в чем дело?

Б у б л я. Это ответственный шаг, я должен все взвесить, подумать – сколько придется гулять, чем кормить...

Т а н я. Ты не любишь гулять?

Б у б л я. Люблю. Один. А тут – вдвоем... И вообще – собака... Это ж не хомяк!

Т а н я (надувает щеки). Точно, не хомяк! (смеется).

Б у б л я. Вот именно!

Т а н я. И долго ты будешь взвешивать?

Б у б л я. Не знаю, как получится! Давай еще выпьем!

Т а н я. Давай! (наливает вино).

Б у б л я. Как легко с тобой! А тебе?

Т а н я. Мне... необычно... Ты такой странный. Все время пишешь письма. По два в день. Боишься оставить нас без премии!

Б у б л я. Это плохо?

Т а н я. Нет, это не плохо...

Б у б л я. Наверное, ты думаешь, что мне просто нечем заняться? Что я бездельник?

Т а н я. Вовсе я так не думаю.

Б у б л я. А хочешь, я буду писать тебе?

Т а н я. О чем?

Б у б л я. Не знаю – о чем угодно. О моде, о погоде... О жизни. Стихи.

Т а н я. Попробуй.

Б у б л я. Тебе, правда, интересно?

Т а н я. Ну, конечно. Как всякому нормальному человеку.

Б у б л я. Кстати, если хочешь – можешь не отвечать. Это не обязательно.

Т а н я. А если я хочу отвечать?

Б у б л я. Ну... отвечай, конечно. Но это не важно! Важно, что я пишу, а ты читаешь.

Т а н я. Но ведь тогда не будет диалога?

Б у б л я. Диалог будет. Внутренний.

Т а н я. А внешний?

Б у б л я. А внешний – это суета!

Т а н я. Не любишь суетиться?

Б у б л я. Не люблю. Я Екклесиаста люблю. «Сладок свет, и приятно для глаз видеть Солнце»... Люблю созерцать мир, думать... А ты?

Т а н я. А я люблю действовать! (наливает вино, закуривает).

Б у б л я. Ой, Танечка, хватит, наверное...

Т а н я. Конечно, хватит! Хватит на всех!

Появляется Карп Семеныч с мокрым зонтом.

К а р п С е м е н ы ч. О, все в сборе! Полный ажур! Значит, будем чай пить! Сегодня я купил настоящий! (ставит зонтик, идет заваривать чай).

Т а н я. Карп Семеныч, у меня для вас кое-что есть!

К а р п С е м е н ы ч. Да? Ну-ка...

Т а н я (достает пиджак). Примерьте.

К а р п С е м е н ы ч (одевает пиджак). Сшила? Когда ж ты успела? Надо же!

Т а н я (критически). Да... Фигура у вас, в самом деле, нестандартная.

К а р п С е м е н ы ч. Рост человека, моя дорогая, измеряется не от пяток до макушки, а от головы до неба!

Т а н я. А я вас, Карп Семеныч, в данном случае, не как личность, а как модель рассматриваю.

К а р п С е м е н ы ч. Как манекен, что ли?

Б у б л я. А, по-моему, очень хорошо. Вам идет. И цвет, и фасон...

Т а н я. Вот, видите? Мнение независимой комиссии.

К а р п С е м е н ы ч. Конечно, независимой! Вы тут без меня уже двадцать раз все примерили, посмотрели, обсудили...

Б у б л я. Ничего подобного! Первый раз этот пиджак вижу!

Т а н я. Ладно, снимайте!

К а р п С е м е н ы ч. А может, пока не надо? Хочется как-то привыкнуть...

Т а н я. Пожалуйста! Только не вздумайте в нем спать! А то отберу.

К а р п С е м е н ы ч. Нет, что ты! Я не буду. (разливает чай).

Т а н я. Ну, как там погода?

К а р п С е м е н ы ч. Да какая погода, Танечка! Дождина, как из ведра.

Б у б л я. А в Японии опять землетрясение...

К а р п С е м е н ы ч. А что нам Япония? У них каждую неделю трясет.

Т а н я. Расскажите, Карп Семеныч, нет ли чего нового?

К а р п С е м е н ы ч. Нет, Танюш. А чего нового?

Т а н я. Ну, не знаю... Скучно без телевизора. Да и книжек у вас нет...

К а р п С е м е н ы ч. А зачем книжки? Куда их? Пишут-то нынче скверно. Вот в наше время...

Т а н я. Ну, так пошли бы и купили, что «в ваше время»! Чехова, например.

К а р п С е м е н ы ч. Ну, ты, матушка, даешь! Чехов-то в девятьсот четвертом году помер уже!

Т а н я (вздыхает). Ну, давайте хоть в карты, что ли!

К а р п С е м е н ы ч. Это можно! (достает колоду, тасует).

Т а н я. А я завтра пирог испеку. Карп Семеныч на рынке черники купил. Приходи, Бубля, к нам на пирог! (бьет его карту).

Б у б л я. Благодарствую. А в котором часу?

Т а н я. В семь.

Б у б л я. В семь никак. Буду в половине восьмого.

К а р п С е м е н ы ч. К половине восьмого мы уже все съедим! (бьет карту).

Т а н я. Полно вам, Карп Семеныч! Вы пирогов-то моих не видали! Запугали человека! (Бубле). Не переживай, оставим тебе!

Б у б л я (задумчиво). Остатки – сладки... Всю жизнь мою за братом и сестрой доедаю. Привык...