— Догадайся.

Но даже когда Вовка в обточенном конце просверлил отверстие и немного изогнул получившуюся петлю, Мишка ничего не мог понять. За час, который они возились, мяч, конечно, еще не отмяк, но Вовка все же надеялся, что при накачивании кожа не потрескается. Он вставил камеру в мяч и накачал его как следует, согнул резиновую трубку вдвое и завязал суровой ниткой. Запрятав завязанную трубку в разрез мяча, он предложил Мишке:

— Теперь попробуй зашнуровать мячик.

Тот жадно схватил мяч в руки и попробовал пропихнуть кожаный шнурок в дырочку, но у него ничего не получалось.

— А теперь гляди, — сказал старший брат, взял свой инструмент, провел его в дырку, вставил в петлю конец шнурка и спокойно продернул его.

— Ух ты! — восторженно завопил Мишка. — Как просто, а наши парни про такую штуку даже не знают. Ты, Вовка, даешь, не помнишь, кто с тобой за партой сидит, а такую хреновину сделал! Всё, давай бежим на пустырь, надо обновить, мы таким мячом еще никогда не играли!

Когда братья вышли из дома, то они увидели нескольких цыганок, с шумом и гамом идущих по улице, их длинные юбки вздымали пыль с земли. Они бесцеремонно заходили в калитки и стучали в двери. Там, где им кто-нибудь открывал, сразу начинался громкий разговор. Чаще всего он заканчивался тем, что им что-нибудь подавали, и они шли дальше. В дома их не пускал никто. На идущих мальчишек с мячом они даже не глядели. Но Вовка им предупредительно крикнул, когда они направились к их калитке.

— Эй, чавелы, дома нет никого, идите дальше, — потом он спросил у брата: — А эти попрошайки откуда взялись?

Тот растерянно пожал плечами.

— Не знаю, я их этим летом еще не видел.

Они по тропинке вышли к пустырю и тут поняли, что футбол на сегодня откладывается. Половину пустыря занимал огромный цыганский табор. Цыгане ставили палатки, жгли костры, на которых уже висели закопченные котлы. Между палатками и телегами бегали цыганята, малышня вся была голая. Ребята чуть постарше носили рубашонки. Обуви не было ни у кого. Женщин почти не было, видимо, все ушли попрошайничать, гадать и воровать. На телегах сидели совсем дряхлые старухи и громкими голосами обсуждали какие-то проблемы. Чуть подальше цыган-кузнец уже разводил огонь в горне и собирался перековывать лошадей. На Вовку и Мишку никто не обращал внимания, каким-то шестым чувством цыгане знали, что с братьев взять нечего. Только черный жеребец со спутанными передними ногами подскакал к ним и вытянул губы, ожидая лакомства.

— Что же я тебе дам, — пробормотал Вовка, — нет у меня ничего.

Жеребец постоял мгновение и, разочарованный, неуклюже запрыгал дальше.

— Эй, мальчишки, — раздался сзади звонкий голосок, — давай погадаю, судьбу вашу расскажу, что грядущее готовит, что завтра вас ждет.

Обернувшись, они увидели трех цыганских девчонок, одна из которых была так красива, что у Вовки перехватило дыхание.

Девчонка между тем продолжала говорить медленным протяжным голосом:

— У кого хотите спросите, все скажут, что Василиса всегда правду говорит, вижу я, что есть у вас чем мне за гадание заплатить, по три рубля давайте, всё расскажу.

Мишка «поплыл» почти сразу, его глаза начали стекленеть.

— Вовка, — шепнул он, — у нас же есть четыре рубля, пусть она нам погадает, ну пожалуйста.

Вовка смотрел на замызганную цыганскую красотку и думал: «Ох, и талантливая девка, сколько она народу еще обует».

Он толкнул Мишку в бок, и тот тревожно завертел головой. Девчонка поморщилась, но продолжала их убалтывать.

— Хорошо, — «сдался» Вовка, — за два рубля погадаешь?

Та сразу шагнула вперед и выхватила с его руки две бумажки, запихала их за лиф и вдруг опрометью бросилась бежать к табору. Ее товарки бежали вслед за ней. Около телег она остановилась.

— Ты что, думаешь, тебе бы гадать стала? — крикнула она. — Я за два рубля могу только это сделать!

Она повернулась задом, наклонилась и задрала юбку, на парней смотрела симпатичная круглая голая девичья попка, только слегка грязноватая. Девчонка похлопала себя рукой по заднице и крикнула:

— Вот вам и все гадание. — После чего скрылась в кибитках.

Мишка восторженно крикнул:

— Вовка, ты видел? Она нам жопу показала!

— Да видел, видел, — равнодушно ответил тот, — пошли-ка лучше домой, сегодня нам тут делать нечего.

Они отправились назад. Уже почти у дома Мишка встретился со своими приятелями, и оттуда можно было слышать его звонкий голос:

— Да точно, голую жопу показала, не верите, у Вовки спросите!

Видимо, авторитет старшего брата сработал, и сомневающихся голосов оттуда больше не поступало.

Вовка прошел в калитку и уже открывал дверь, когда откуда-то выскочили две цыганки и нахально начали просить милостыню, притом порываясь войти вместе с ним в коридор.

Он придерживал дверь, не давая им войти.

Наконец не выдержал и прямо им в лицо закричал:

— Джа по кар!

Цыганки опешили, переглянулись, резко замолчали и отправились восвояси.

— Уф! — сказал он сам себе, зайдя в коридор и сразу закрыв дверь на задвижку. — Ну всё, теперь будем жить на военном положении, неделю или больше. Хрен уйдешь, вынесут всё, что тут есть.

У него резко испортилось настроение, сидеть дома совсем не хотелось, надо было набирать информацию, общаться с парнями, а теперь придется остаться дома и ждать родителей.

Он уселся на кровать, снял со стены гитару и начал перебирать струны. Потренировался в аккордах, спел пару песен, и хотя кончики пальцев горели от струн, почувствовал себя немного лучше.

В дверь кто-то дернулся войти, потом раздался стук и возмущенный Мишкин голос:

— Вовка, ты чего закрылся?

— Закроешься тут, — ворчал тот, открывая дверь, — цыгане в момент всё вынесут.

Тут он заткнулся, за Мишкиной спиной стояла Лена.

— Вова, ты знаешь! — слишком оживленно заговорила она. — Я тут мимо проходила, а Миша пригласил зайти, сказал, что вы новый мяч купили.

Вовка показал кулак брату, когда Лена начала оглядываться по сторонам, но тот беззвучно одними губами произнес:

— Жених и невеста. — И ухмыльнувшись, опять удрал на улицу.

Лена, которая наверняка впервые была в их доме, стояла посреди комнаты и внимательно оглядывала всё. В ее глазах было очень странное выражение. Вовке неожиданно стало стыдно за то домашнее неустройство, которое у них было, хотя его личность к этому еще никакого отношения не имела.

Но тем не менее первым нарушил неловкое молчание и заговорил:

— Ой, Леночка, ну что ты стоишь, проходи, присядь, я сейчас чайник поставлю.

Он почти силой усадил молчавшую девчонку за стол и метнулся на кухню за чайником.

— Вова, я вроде не хочу ничего, — вдруг ожила его собеседница.

— Ну, конечно, — взмутился он шутливо, — я у вас чай пил, теперь ты тоже пей!

Лена продолжала оглядываться, и тут ее взгляд упал на гитару.

— Вова, а кто у вас на гитаре играет, наверно, папа? — тут же спросила она.

— Нет, это моя, — нехотя выдавил он, предполагая, что будет дальше.

Ленка посмотрела на него недоверчивым взглядом.

— Фомин, врать нехорошо, ты на уроках пения пел так, что Наталья Николаевна за уши хваталась.

Вместо ответа он взял гитару и сел на табуретку напротив Лены, осторожно тронул струны, и гитара мелодично откликнулась ему.

Прозвучал первый аккорд, и он начал петь своим негромким ломающимся голосом:

Он пел и думал: «Что я делаю, дурак, дурю девочке голову, зачем?» Но тем не менее продолжал петь: