С первых слов Лена превратилась в слух, даже приоткрыла рот от удивления. Когда Вовка закончил, она уже вовсю хлюпала носом, вытирала слезы и, пристально глядя на него, удивленно сказала:

— Никогда не думала, что ты меня так любишь. Признайся, ты ведь эту песню для меня сочинил?

«Ого, вот это называется спел! — подумал Вовка. — Вот давай теперь объясняйся».

— Ну что ты, Леночка, — уже вслух сказал он, — куда мне такие песни сочинять. Это поэт известный сочинил, Сергей Есенин. А песню я в больнице услышал, вот и запомнил. А сейчас просто решил для тебя спеть.

«Надеюсь, Заболоцкий меня простит, понятия не имею, написал он уже эти стихи или нет, — подумал он, — но пусть лучше будет Есенин, чем я».

— Понятно, — сказала девушка, но по ее виду было ясно, что она нисколько не поверила Вовкиным оправданиям и осталась при своем мнении. — Ты знаешь, Вова, мне очень понравилась песня. Напиши мне слова, пожалуйста, я потом в свой песенник перепишу.

Когда закипел чайник, в двери вошла Вовкина мама. Она при виде сидящей за столом Лены и сына, усердно что-то пишущего на тетрадном листке, широко распахнула глаза, но быстро пришла в себя и взяла процесс угощения в свои руки.

По ходу Вовка объяснил ей ситуацию, что из-за цыган боялся оставить дом. После чая, за которым обе особы оживленно разговаривали, забыв о нем, он проводил Лену и пошел обратно.

Когда пришел домой, отец уже сидел за столом, увидев сына, с серьезным видом произнес:

— Садись, поговорим. Послушай, Вовка, тебе не кажется, что ты слишком много девушкам внимания стал уделять? Мне тут мать столько наговорила.

— Батя, ну что ты, в самом деле, ничего я не уделяю, не переживай, все будет в порядке, лучше расскажи, что-нибудь получилось узнать у физорга? — попробовал тот перевести разговор на другую тему. И у него это получилось.

Отец оживился и начал рассказывать:

— А всё в порядке, Саныч сам пришел к нам на участок. Мы с ним поговорили, так что отдых у тебя заканчивается. Завтра идешь со мной на завод, будем тебя оформлять. Сам-то уже думал, кем бы хотел работать?

Вовка задумался, в прошлой жизни начинал он свою рабочую карьеру токарем, может, и сейчас пойти по той же специальности, хоть это и было в далекой юности, но все же не с нуля начинать, и быстрее можно нормальные деньги зарабатывать.

— Пап, а кем ты бы хотел, чтобы я работал? — на всякий случай спросил он.

Тот почесал голову.

— Ну, может, пойдешь ко мне в бригаду, учеником сварщика. Токарей у нас не хватает, фрезеровщиков.

— Тогда всё, буду токарем, — решительно сказал Вовка.

Батя хмыкнул, но согласно кивнул головой.

— Хорошо, токарем так токарем. По поводу тренировок Саныч сказал, что пока у вас тренера нет, он есть у основной команды, ну а за вами будет сам пока присматривать. Вроде есть у них кто-то на примете, но пока будете тренироваться сами. Эх, везет же тебе, форму футбольную, бутсы, все за счет завода! Ну, и доппитание в нашей столовой.

Тут к беседе присоединилась мама.

— Вова, все это хорошо, но скажи, пожалуйста, что ты за шуры-муры заводишь, не рано ли тебе, да еще и девочку такую хорошую с пути сбиваешь.

— Ты чего, мама, — удивился тот, — кого это я сбиваю с пути и зачем мне это нужно?

Мать посмотрела по сторонам и, не обнаружив Мишки, продолжила:

— Сам все знаешь, девочка на пятерки учится, в институт собирается, а ты тут со своей гитарой ей мозги компостируешь. Смотри, если что, башку оторву.

— Мама, ты думаешь, что говоришь? — возмущенно закричал сын. — Ничего я ей не компостирую, и вообще мы просто дружим.

— Знаю я дружбу такую, — сказала мать, — а потом дети появляются. Вон верзила какой становишься. А ты что улыбаешься, — накинулась она на отца, — доволен, что сынок в тебя пошел, такой же гулена становится.

Отец заговорщицки подмигнул сыну и сказал, обращаясь к жене:

— Да ладно, успокойся, этих девок у него еще воз и маленькая тележка будет, пока нагуляется, нечего тебе об этом раньше времени переживать.

— Ну ладно, — сказал Вовка, — вы уж тут решите все вопросы, а мы с Мишкой на Волгу сходим, хоть искупнемся вечерком.

— Идите, только долго не задерживайтесь, я ужин второй раз разогревать не буду, — сказала мама.

Утром заводской гудок разбудил все семейство Фоминых и даже создал некоторые неудобства по причине очереди к умывальнику.

Мишка был также поднят, и мама ему долго внушала, что сегодня ему придется сидеть дома и никуда не уходить, а если цыгане попытаются лезть в дом, то стучать в стенку бабке Насте, чтобы та их разогнала.

За завтраком все были молчаливы и сосредоточены, и даже Мишка, недовольный сегодняшним распорядком, сидел хмурый и злой.

Когда они вышли на улицу, гудок еще звучал. Повсюду из домов также выходил народ и направлялся в сторону завода. Неожиданно гудок замолчал, а люди на улице шли, по ходу движения сбиваясь в компании и что-то рассказывая друг другу. С Фомиными также здоровались, проходились по поводу нового представителя рабочего класса, некоторые рабочие дружески ерошили Вовкину голову.

Постепенно ближе к заводу рядом друг с другом уже шли сотни людей, раздавался смех, шутки. Из громкоговорителя, установленного на крыше заводоуправления, раздавались бодрые звуки маршей. Почти половина идущих сейчас на завод были фронтовиками, солдатами, и они невольно начинали идти в ногу под эту музыку. Вовка тоже поддался этому и начал идти в ногу со всеми.

Из динамика на крыше в это время раздались хорошо знакомая мелодия.

Колонна прибавила шаг, и он поймал себя на том, что сейчас идет и про себя напевает:

Он шел рядом со своими родителями и размышлял, почему так светло и хорошо у него на душе, может, оттого, что он знал, что жизнь в его стране при всех недостатках, послевоенной разрухе будет становиться действительно все лучше и краше еще не один десяток лет. Сейчас, когда он шел среди тех, кто искренне верил в это, ему казалось, что он выплыл из тяжелой мутной трясины, в которой находился долгие годы. А впереди у него еще много лет для занятия любимым делом.

«А может, сдохнет Горбач да Борька заодно? — неожиданно пришла мысль ему в голову. — Кто его знает, и все будет в порядке? Да нет, — признался он сам себе, — тут дело не только в этих, и без них хватало уродов».

Тут его тронули за плечо.

— Эй, Вовка, ты где! О чем задумался? — сказал отец. — Нам в заводоуправление надо.

Они вышли из плотной колонны рабочих, идущих к проходной, и пошли к двухэтажному зданию заводоуправления.

В заводоуправлении было не шумно, изредка по коридору проходили озабоченные сотрудники. Отец с сыном подошли к кабинету с надписью «отдел кадров» и, постучавшись, зашли.

— Здравствуйте, Марья Петровна, как поживаете? — улыбаясь, сказал Павел Александрович полной женщине, строго смотрящей на него из-под очков. — Вот привел своего охламона старшего, будет династию продолжать.

Марья Петровна улыбнулась и сразу стала совсем нестрогой теткой, которой явно нравится Вовкин отец.

— Паша, так он тоже проходит по разнарядке, что вчера мне спустили? Юный футболист? — спросила она, роясь в бумагах на столе.

— Так точно, Марья Петровна, — доложил отец и добавил: — Ну вы тут его оформляйте, а я побежал, надо успеть номер табельщику кинуть, а то опоздание впаяют.

Он выскочил за дверь, и Марья Петровна снова стала строгой внимательной кадровичкой.