Глава 10. Мюзикл-приманка

Менторы рассказывают Арчи о Той Стороне кратко, схематично и без подробностей. Это объяснение на уровне детского сада — база, обрисованная в самых общих чертах, фундамент с неочерченными деталями.

— Я не могу сказать, что услышал что-то радикальное новое для себя, — признается юный карнавалет. — То есть я не знал того, что вы мне сейчас рассказали — но подсознательно подозревал, что некая изнанка реальности существует, и что там можно совершать осознанные действия.

Сны снились ему с тех пор, как он себя помнит — лет с четырех. Но то были не полноценные сновидения, а разменные монетки, которые разве что в ладони подбрасывать или на сдачу насыпать.

Первый же большой, полнометражный сон поймал Арчи в ловушку — и он не помнит, чтоб хоть когда-то нашел оттуда выход.

Арчи гулял во сне по незнакомому берегу. Берег был высокий и песчаный, и именно с него мальчик впервые увидел море — оно было темнее, чем воды вокруг Архипелага, но все равно очень похожее. Возле горизонта море начало вспухать, словно шланг, который лежал сдутым — и тут в него неожиданно подали воду. Это в сторону берега пошло цунами — умилительно невинное и невысокое, если смотреть издалека. Казалось — дойдет до берега и будет ему по щиколотку.

Но люди стали в панике бежать с пляжа наверх, на холмы. Они карабкались по отвесным стенам обрывов, падали и разбивались — но предпочитали сорваться с высоты, лишь бы через несколько минут не утонуть. Странно. Волна была еще очень далеко, и Арчи спокойно стоял на песке, разглядывая ее.

Когда вертикальная стена воды приблизилась настолько, чтоб позволить рассмотреть свой подлинный рост, мальчик наконец помчался прочь от воды. Он бежал один, последний — остальные люди успели скрыться. Зато Арчи знал секретный пролаз под уступом скалы — если протиснуться туда, как ящерица, вылезешь сразу наверх и на другую сторону.

В фойе гостиницы творилась толчея, а Арчи забыл упаковать с собой примерно половину нужных вещей. Сон перещелкнулся на эту сцену, икнув и зажевав несколько предыдущих кадров. Цунами все так же нависало со стороны моря, но в гостинице можно было от него укрыться.

Девушка за похабно-бордовой стойкой регистрации швырнула Арчи ключи от номера, даже не удивившись, что такой маленький мальчик путешествует один. Дверь в номер выходила прямо в лобби — а балконом на морской берег.

Арчи затащил внутрь чемодан, у которого, как назло, отломилось одно колесико. На балконе за стеклянным дверями уже плескалась вода, затопив пол по щиколотку. Вторая волна с готовностью накатила, высотой примерно с перила, уперлась лбом в стеклянные двери и опала.

Арчи не распаковался и не помыл руки. Сквозь прозрачное и абсолютно надежное стекло он смотрел, как дыхание Той Стороны пыталось добраться до него. Оно пока не могло забрать такого маленького мальчика на изнанку реальности — но уже отметило его для себя и тянулось к нему, чтоб хотя бы приласкать, погладить по голове.

Не готовый распахнуть дверь навстречу грандиозной воде, Арчи выбежал из номера обратно в лобби — не удосужившись проверить, захлопнулась ли за ним дверь. Второй выход из гостиницы вел в сторону, противоположную от моря. Поселок был окаймлен холмами, по которым вились спирали проселочных дорог и чьи террасы были засажены яркими, огромными фруктами и овощами. Арчи выбрал наугад один из холмов и побежал к нему, чтоб забраться на вершину.

— Привет! Я — Табаско, — улыбнулась крестьянка, собиравшая апельсины в мешок у самого подножья холма.

— А я Брокколи! — помахала рукой другая, забравшаяся с мешком чуть выше по склону. — А вон там — Инжир!

Заинтригованный Арчи жадно всматривался в лица местных жительниц. Они были в разы более телесными, чем лица тех людей, к которым он привык. Казалось, жизнь сконденсировалась в них с густотой двойного бульона. Казалось, их тела плотней и весомей статуй, а каждое слово несет в себе мудрость целого талмуда. Если бы Арчи был чуть повзрослее и уже ознакомился с искусствоведческой терминологией, ему на ум пришел бы термин "гиперреализм". Но он не был знаком — и потому просто поскакал, весь в любопытстве, вверх по серпантину вдоль склона, напрочь забыв о темном цунами там, с другой стороны от гостиницы.

— Я — Лемонграсс! Я — Ежевика! Я — Ландыши! — имена крестьянок никак не соотносились с той растительностью, что они собирали, пололи или обрабатывали. И, похоже, работа была для них не трудом, а чем-то вроде праздничного ритуала: все были одеты в богато расшитые юбки, чересчур тяжелые и многослойные для влажного тропического климата, а на шеях красовались громоздкие ожерелья из плодов, цветов и бусин размером с клубок.

Веселый и любознательный, Арчи неожиданно догарцевал до террасы, где за растительностью скрывался роскошный дом. Его стеклянные раздвижные двери были точной копией тех, что отделяли номер Арчи от балкона. Хозяин, богатый и самоуверенный человек в сером костюме, протянул мальчику кокос с воткнутой в него трубочкой и пригласил пройти в дом посмотреть мюзикл. Юный гость не заставил себя упрашивать.

Мюзикл, как выяснилось, был иммерсивным. Во всех комнатах дома неистово танцевали, горланили песни и угощались фуршетными блюдами, в изобилии разложенными по столам и подоконникам. Та Сторона умеет и любит приманивать угощениями — ведь еда позволяет ударить сразу по четырем чувствительным струнам неопытного сновидца: зрению, вкусу, обонянию и осязанию. Ну а слух пусть ублажит мюзикл…

Арчи удивлялся, почему никто никого не толкал в сутолоке, от пируэтов посуда не летела со столов, а от рокота барабанов не закладывало в ушах. Восхищение постепенно переросло в настороженность, а настороженность — в неприкрытый испуг. Заметив это, хозяин уселся на бескрайний мягчайший диван и подхватил Арчи на колени. Указывая пальцем то на одного, то на другого актера, он взялся растолковывать юному гостю сюжет спектакля и пояснять смысл незнакомых слов и образов.

Но малыш-карнавалет не слушал его. Хотелось назад, хотелось бежать — если не домой, то хотя бы в гостиницу. Отмотать время в прошлое, сделать вторую попытку выйти из номера — и уже не поддаваться на заманивания Брокколи и Лемонграсс, а идти своей дорогой, мимо, не к гвалту чужого карнавала…

Стеклянные двери дома плотно сомкнулись. На уровне пола снаружи плескалась вода. Под светло-бирюзовыми волнами проступали очертания затопленного причала — а холм с растительностью пропал, не оставив по себе ни следа.

Все сплошь до самого горизонта было синим — и Арчи не мог с уверенностью указать, где вода переходила в небо, и были ли белые клубы там вдали пеной или облаками. Мальчик прижимался к стеклянным дверям, с обреченным спокойствием понимания, что ему не удалось укрыться от воды. Мюзикл за его спиной все так же грохотал и бесчинствовал.

— Если ты готов к сотрудничеству, на следующей неделе мы оформим тебя как официального работника Ритрита и переведем в домик для персонала. По завершению курса лечения ты останешься жить там постоянно, — объясняет Вильгельм. — Обязанности твои поначалу будут совсем не трудными: слушаться нас и в первую очередь Стеллу.

Арчи отточенно кивает — как маленький граф, получив выговор от наставника за недостаточное прилежание к чистописанию. Он прекрасно понимает, что никакое завершение лечения ему не нужно — и что это на самом деле испытательный срок. Провалив который, он окажется в таком кошмаре, который ему еще никогда не снился.