Всё ещё создавалось впечатление, что происходящее — оно не со мной и не про меня. Разумом понимала, что как раз наоборот, и чем быстрее я в это поверю, тем легче будет справляться с ситуацией, перестать относиться к ней играючи, спустя рукава. Чувствами — продолжала находиться в полусне. Может быть, не могла как следует отойти от шока, а может… Вот, пожалуйста. Только подумала о метке на правой руке, как та нестерпимо зачесалась, словно выжигая кожу изнутри. Закатала рукав, поскребла ногтем, даже — хихикнула — попробовала лизнуть. Ничего. Слышала, моряки любили делать на теле специальными чернилами разные рисунки и надписи — некоторые имели особо значение, другие были чем-то вроде личного талисмана. Мой же полумесяц больше походил на родимое пятно, но с чёткими краями и удивительной симметрией.

А вдруг я теперь, как Кирино, могу колдовать — без слов и ритуалов? Он точно имел отношение к зеркальцу и неспроста хотел его уничтожить. Не затем ли, чтобы его дар не стал всеобщим достоянием? Вздохнула, потёрла лоб… и пожала плечами. Как произносить Слово, я не знала, так что вряд ли сумею воспользоваться «подарком». Разумеется, если что-то такое вообще мне передалось.

Не удержалась, сделала надменное лицо и сложила указательный и средний палец вместе, махнув рукой и подумав о блюде с ватрушками. Ожидаемо, ничего передо мной не появилось. О том ли вообще думаю? Ясно же, что такой ерундой чародеи только в сказках и занимаются. А вот если попробовать что-то другое? Пламя там или молнию.

Вспомнив советы Кирино, полуприкрыла глаза и сквозь ресницы посмотрела на вытянутую ладонь, представляя огненный цветок. Померещилась тёмно-бордовая мерцающая линия, от сгиба локтя следующая к запястью, где разветвлялась к каждому пальцу. Захотелось собрать её в спираль и прищёлкнуть пальцами как огнивом. Искра появилась, заставив громко ойкнуть. А вот дальше дело почему-то не зашло, и сколько ни пыталась, вновь поймать взглядом хоть что-то — не выходило. Зато когда подняла голову, чуть не завопила в голос — хутор облепляли чёрные шевелящиеся кляксы, разрастающиеся буквально на глазах. И я здесь спала?!

Зажмурилась, и наваждение спало. В груди начала нарастать тревога и желание поскорее покинуть это место. Я не стала им противиться, переложила собранные в платок ягоды в торбу и поторопилась вернуться к дороге. Отпустило, когда прошла добрую версту и ступила под сень леса. И только в тени поняла, как на самом деле болели глаза от яркого солнечного света.

***

Идти по лесу было куда приятнее, чем вдоль тянущегося холмистого пейзажа. С поисками пищи тоже проблем не возникало — всего в десяти шагах от дороги начинались нетронутые заросли голубики. Несколько раз натыкалась на орешники, но далеко не сразу догадалась колоть орехи тяжёлой рукояткой ножа. Голод, конечно, утолялся слабо, но за неимением других вариантов, радовалась и таким мелочам. Имеющуюся воду старалась беречь, хорошо что пить из-за отсутствия жары хотелось не часто. Родников поблизости не замечала, что расстраивало. Уходить же далеко от тропы боялась — ещё потеряю направление и потом уже не важно, куда шагать. Только на удачу и надейся.

Спать устраивалась в корнях деревьев, предварительно натаскав туда лапника и завернувшись в одеяло. Колюче, неуютно, и на второй день стало побаливать горло, но всё же лучше, чем на голой земле. Нож из рук во время сна не выпускала, хоть и понимала, что вряд ли смогу что-то сделать, напади на меня дикое зверьё или кто иной. Наверное, оттого и засыпала спокойно — что переживать, ежели сделать ничего нельзя? Уж и не знаю, откуда во мне взялось и продолжало сохраняться нечеловеческое спокойствие.

— Заблудился, малец? — скрипучий голос заставил подпрыгнуть на месте и натянуть шапку почти до носа. Раздавшийся следом смешок неприятно напомнил о Кирино.

— Икша, ты, что ль? — За плечо меня тронула сухая рука, и я невольно подняла взгляд.

За три дня пути мною не было встречено ни единой души, ни даже следов. Казалось, разревусь прямо на месте, увидь человека. Лить слёзы, конечно же, не стала, вместо этого подобравшись и настороженно поглядывая на старика в потёртом зипуне. Э-эх, с этой погодой надо было стянуть тулуп с хутора, пускай тот и был совсем не по размеру. Тогда не хлюпала бы сейчас носом и не хрипела. Чувствовалось всё же, что скоро ударят настоящие морозы, и одеяло тогда уже не спасёт.

Расслабилась, вот дурёха! Шла себе да ворон считала, вот и подобрался кто-то почти вплотную, вынырнул из кустов как шут из заводной коробочки, напугав до демонов. Я-то подумала, что полянку не видать с дороги — удобная и хорошая, ягод рядом, опять же, много. Уселась голубику за обе щеки уплетать, а по сторонам головой вертеть позабыла.

— Прости старика, малой, обознался чутка, — и в блёклых глазах промелькнула грусть.

Меня окинули взглядом, закидывая лук за спину. Старик пожевал губы, приветливо улыбнулся и протянул руку. Я оставалась всё также напряжена, готовая в любой миг сорваться и дать дёру. С кем это он меня спутал? Что здесь делает?

— Заблудился, грю? Как звать-то?

— Марисс, — тихо буркнула я, вовремя вспомнив, как одета, и встала.

— Риша, значится? — Старик озадаченно похлопал глазами на свою руку, которую я так и не пожала и хмыкнул. — А меня Элоем кличут. Из какой деревни бушь? За ведьмовским цветком шёл?

Тихо угукнула в ответ и шмыгнула носом. Понятия не имела, о каком таком цветке шла речь, но пусть уж думает, что пришла за ним. Не верилось, что кто-то сможет выслушать и принять историю про чародеев, ритуал и Кирино. Так что лучше помолчу.

Старик на моё согласие покачал головой и тяжело вздохнул, что-то бормоча про безмозглую молодёжь, готовую за ради слушков костьми лечь, а чудо выискать. Ага. Значит, цветочек не простой, а «сказочный». Лекарственный, что ли?

— Кто болеет хоть? Мать? — нахмурился он и цыкнул.

Угадала! Но если молчаливо соглашусь и сейчас, буду подозрительно выглядеть? Надо что-то ответить, голос подать. Вроде этот Элой плохим не кажется. По крайней мере, не напал сразу и какое-то участие проявляет.

— Не, дядь. Сестрёнка. Слегла в прошлом месяце от чародейской хвори.

Сказала первое, что пришло на ум. И, судя по сочувствующим кивкам старика, попала в точку. Про чародейскую хворь я слышала от нянюшки Берты, которая в детстве чудом спаслась — повезло, что в тот день через их деревню проезжал Владеющий, согласившийся помочь. Никто не знал, откуда приходила эта болезнь, заразиться мог как один человек, так и целое селение, а иной раз выкашивало целые города. Кто-то уходил из жизни сразу, другие преодолевали хворь сами — и становились только здоровее, — но в большинстве случаев вылечиться без колдовства не получалось. Сами маги при этом не болели ею вовсе и лечили далеко не всех и не всегда, чаще всего — за приличную сумму. Почему тогда болезнь назвали чародейской, я так и не поняла.

— Недобрые здесь места, — Элой потёр переносицу и глянул через плечо. — Пшли, заночуешь у меня, а с утреца покажу тебе, как из леса на тракт выбраться. Разберёшься же, как от Серых Мхов идти?

— Ага, — бодро закивала я.

— Сам откель бушь? — сощурился он и махнул рукой, мол, пошли. И я засеменила следом.

Про Серые Мхи даже краем уха не слышала, а значит, находилась где-то далеко от дома. Вот весело будет, если родные Штольни где-то на другом конце материка окажутся, и тогда плакала вся моя выдуманная история. Нет, раз уж начала придумывать всякое, надо до конца идти.

— Дядь, а дядь. А вы-то что, один живёте? — перешла в наступление я. — Совсем-совсем один?

— Один, — крякнул Элой. — Лесничий я, понимаешь ли. Сеньор барон пусть и перестал в земельках этих охотиться, значится, и сеньорам чаровникам передал их, а наказа своего следить за угодьями не отменил, да. Голодный ты, Ришка, небось? Что же не взял в дорогу ничего, а? Ягодки клевать да порхать как птички это токмо девицы в высоких домах и могут. Мать-то хоть знает, что ты тут голубикой рубашку мараешь?

Вздрогнула и моргнула, опустив взгляд. И вправду — вся рубашка в сине-сиреневых пятнах. Что с рук ягодный сок стереть не так-то просто, это я сразу поняла. Но не думала, что могу так запачкать одежду.