— Кто это сделал? — Ветер швырнул мой голос мне в лицо. Солдаты пересмеивались на краю поля. Тяжелое напряжение последних дней вдруг ослабело.

— Кто это сделал?

Они отталкивали друг друга, стараясь получше рассмотреть убитую птицу. Одно крыло сломалось при падении и смялось под тяжелым туловищем.

— Ну и выстрел, парень! Вот уж не знал, что ты такой мастак.

— Кайзеру только на бога и надеяться, если вы вдруг повстречаетесь.

— Кто, черт дери, это сделал?

— Я, сэр! — Какой-то коротышка весело махнул мне винтовкой.

— Зачем?

Мое лицо подергивалось.

Он пожал плечами, одновременно сбрасывая со счетов и меня, и мертвого лебедя.

— А чего тут плохого? — спросил чей-то голос.

Я отвернулся и отошел.

Кто-то испустил непристойный звук, а затем четкий голос сержанта приказал им вернуться в строй. Весь остальной путь до фермы они бодро пели.

Меня поджидал Барри, вестник рока. Его пуговицы и его лицо сияли одним свирепым блеском. Солдаты рассыпались по своим помещениям.

— Вы меня ждете, сержант?

— Майор хотел бы поговорить с вами, сэр.

— Я сейчас приду.

Когда я входил в эту комнату, все было как всегда. Холодный неодобрительный взгляд, кивок, бумаги, перья, аккуратно сложенные руки.

— Все в порядке, Мур?

— Да, сэр.

— Мы выступаем на передовую утром в четверг. Надо взять дополнительные боеприпасы и провиант. Надеюсь, что Беннет вернется к нам завтра днем. Как раз вовремя. Сегодня сержант Барри сопроводит вас на склады, чтобы вы указали, что нужно взять. Мы останемся на передовой по меньшей мере десять дней.

Он взял ручку и провел три прямые линии на листе перед собой.

— Это все, сэр?

— Рядовой Кроу приговорен к смерти. Вы командуете его расстрелом завтра в восемь утра.

Сначала я не понял, что он сказал. А потом вдруг сразу понял.

— Это какая-то ошибка.

— Мистер Мур, мне все это столь же неприятно, как и вам. Уверяю вас, никакой ошибки не произошло.

Он нетерпеливо постучал по листу.

— Я предупреждал вас, что обвинения очень серьезны. Самое важное при нынешних обстоятельствах — следить, чтобы ничто не подрывало боевого духа солдат. Дезертиров необходимо примерно карать.

— Апелляция…

— Апелляции не будет. Завтра утром в восемь. Разрешите также напомнить вам, Мур, что Кроу был не просто дезертир. Вполне возможно, что он, кроме того, предатель.

— Полнейшая чепуха.

Он покраснел от гнева.

— Осторожнее, молодой человек. К этому выводу пришли люди старше и умнее вас. И не с легким сердцем. Опытные люди… Люди, знающие людей.

— Солдаты воспримут это плохо.

— Об этом предоставьте судить мне.

Он провел на листке еще одну линию.

— Наши разговоры всегда следуют одной схеме. Вы не желаете, чтобы вами руководили.

— А вы не желаете смотреть на людей иначе, чем на скот.

— В подавляющем большинстве они именно скот. Полагаю, когда-нибудь вы это усвоите.

— Я не собираюсь усваивать ничего, чему меня учат люди вроде вас.

— А!

Его лицо выражало полное равнодушие ко мне, да и почти ко всем людям тоже.

— В восемь, — сказал он.

— Мне бы очень хотелось узнать, что произойдет, если я откажусь?

Он как будто удивился.

— Меня поражает, что вы задаете такой вопрос. Позволю себе заметить, что вы делаете из мухи слона. А также отнимаете у меня время. Мне совершенно не хочется отдавать вас под суд, Все это может стать крайне неприятным. Вы слишком испытываете мое терпение, предупреждаю вас. Право, не понимаю, как вы, проклятые ирландцы, можете даже думать о том, чтобы управлять своей страной, когда вы не способны управлять собственными бессмысленными эмоциями.

— Я отказываюсь.

— Рядовому Кроу это не поможет. Вы глупо упрямы. Подумайте хотя бы о своих родителях, если остальное вам безразлично.

Молчание длилось очень долго. Я думал о своих родителях.

— Мне придется расстрелять вас, а затем я отправлю ваше тело домой к вашим родителям. Пусть погребут его, как труп героя.

— Где вы научились быть таким исчадием зла?

— Меня научил наш мир. Он научит и вас. Меня вы поймете только в тот день, когда вам самому придется принимать ответственные решения. Человеческие жизни. Человеческие смерти. Рушащийся мир ждет вашего слова.

— Дай бог, чтобы такая кошмарная ситуация никогда не возникла.

— Дай бог, — сказал он без малейшего раздражения. — На создание общества, в котором мы живем, потребовались столетия. И нельзя допустить, чтобы горстка неуравновешенных субъектов его разрушила.

— Мне кажется, вы преувеличиваете мое значение. И значение рядового Кроу.

— Увы, нет. Именно люди вроде вас и Кроу, не способные разглядеть за деревьями леса, приносят неисчислимый вред, влияя на тех, кто вообще ничего не видит. На тех, кем необходимо руководить.

Он встал, взял фуражку и стек.

— Я отдаю вам приказ. Готовы вы выполнить его или принять все последствия отказа?

— Для Джерри нет никакой надежды?

— Джерри?

— Для рядового Кроу.

— Никакой.

— В таком случае я…

— Молодец.

Он подошел ко мне и слегка потрепал по плечу. Мое тело пронизала дрожь.

— В интересах человеколюбия — один совет. Предупредите свой взвод, чтобы они хорошенько целились и стреляли сразу. Так быстрее. Я знаю, они поступают иначе из самых лучших побуждений, но…

Я кивнул.

— Умница. Поверьте, очень скоро вы все будете видеть в ином свете.

Я вышел из комнаты следом за ним.

Когда я добрался до полевой тюрьмы, было поздно и очень темно. Войти оказалось совсем просто. Часовой у двери отдал мне честь и вызвал дежурного, который проводил меня к Джерри. Он сидел один в тесной комнатушке. Черная печка в углу гудела, но не давала почти никакого тепла. Когда дверь открылась, он встал и, тут же увидев, что это я, снова сел.

— Здравствуй.

— Здравствуй.

— Как это тебе позволили явиться сюда?

— А я никого не спрашивал.

Он слабо улыбнулся.

— На старости лет ты начинаешь кое-чему учиться.

— Возможно.

— Садись.

В комнатушке была еще только кровать. Я сел на нее и попробовал подыскать слова.

— Ты слышал?

— Да.

— Черт те что.

— Лови! — Я вынул из кармана фляжку и бросил ему.

— Ты чудо.

Он поставил фляжку на стол перед собой и смерил ее взглядом.

— Только я, пожалуй, пить не буду.

— Но почему?

— Приберегу на черный день.

Я засмеялся.

— Ну, как хочешь.

— Это будет очень скверно?

— Какие мы были идиоты, что завербовались. Ты и я.

— У нас не было выбора. Я ни разу не видел, как расстреливают.

— Я тоже.

— Вот ждать трудно. Часы. Минуты. Каждый час кажется страшно долгим. И не могу придумать, о чем думать, понимаешь?

— Вспоминай.

— Нечего вспоминать.

— Озеро. Лебедей.

— Как они хлопали крыльями, точно стреляли.

— Священник к тебе приходил?

Он плюнул на пол.

— Не делай этого, когда предстанешь перед апостолом Петром.

— Прежде у тебя духа не хватало мне что-нибудь сказать.

— Верно.

Его пальцы нервно откручивали и закручивали крышку фляжки.

— Мне жалко всего того, чего я так и не узнаю.

— Наверное, перед смертью каждый так говорит.

— Скачек, которые выиграли бы наши лошади. Ньюмаркет, Челтнем, Аскот.

Я сунул руку за борт шинели и нащупал револьвер.

— Лоншан.

— Ага. Ты там всех побьешь. Только вот, Алек, тебе надо будет подыскать жокея.

— Подыщу. Саратога. Начну подыскивать сразу, как вернусь домой. Эпсом. Выпей.

— Нет. Только представь: стоять перед взводом, а голова раскалывается с похмелья. Я же если начну, то не остановлюсь. Мы были друзьями.

— Да.

— Это было хорошо.

— Очень.

— Только дальше ведь могло бы и не выйти, как мы думали.

Рукоятка в моей ладони становилась теплее.

— Нет, вышло бы.