8

Этой весной Сэм Грант не стал обрабатывать свой участок. Уэйд ожидал, что скорее рано, чем поздно, Грант покинет их округ. Может быть, даже тайно, не расплатившись с ним до конца. Конечно, лучше бы Сэму бросить занятие, разорительное для него самого и для других. Но Уэйда удивила причина, которую назвал Сэм, объясняя свой уход из Тары:

— Сейчас на Юге черному ничуть не лучше, чем полвека назад. Что президент Хейз, что президент Гарфилд — все едино, все для черного плохо. Гарфилд, поди, еще и похуже будет. Вот вы, мистер Уэйд, все разглагольствовали о том, что через свой труд человек обретает все права. Какие же это права приобрели черные, которые трудились, допустим в штате Теннеси, где они с этого года должны ездить в отдельных вагонах по железной дороге? Мыслимое ли это дело — могут оставаться свободные места на поезд, а черномазому не продадут билета по той лишь причине, что вагоны для черномазых уже переполнены? Как же это так, мистер Уэйд, вы ничего не слышали, такой образованный белый джентльмен? Или штат Теннеси так далеко от Джорджии находится? Ну так и в Джорджии черномазого ни за что не пустят в один ресторан с белыми, я уж не говорю — в один театр.

Естественно, так дело и обстояло, но Уэйд как-то не задумывался о подобных вещах, считая их обычными.

— Зачем же тогда было затевать такую войну? — продолжал Сэм. — А Реконструкцию? Сколько лет назад все это было? Когда это кончилось? Нет, мистер Уэйд, я уж лучше подамся на Север, хотя и там черному наверняка не слаще, чем здесь.

Уэйд ничего не мог возразить ему. Да, во всех южных штатах уже существовали запреты на межрасовые браки. Но вряд ли кто из жителей их округа — хоть черный, хоть белый, хоть коренной, хоть пришлый — мог представить себе ситуацию, когда, например, белая женщина отважится выйти замуж за негра. И это казалось естественным — что черные существуют отдельно, белые отдельно. Наоборот, их смешение скорее бы выглядело попыткой ущемить права как одной, так и другой стороны. А что касается театров или ресторанов, так Уэйд их не посещал и не чувствовал себя ущербным от этого. Видно у Сэма Гранта большие претензии в этом отношении.

Но в мае того, 1881, года произошло событие, заставившее Уэйда взглянуть другими глазами на взаимоотношения черных и белых. Как-то утром был обнаружен мертвым издольщик Гордон Казинс. Он ничком лежал около своей лачуги, рубаха на его спине была окровавлена. Из Джонсборо прибыл шериф с помощником, они установили, что Казинс скончался от удара ножом в спину, под левую лопатку. Само орудие убийства шериф с помощником не нашли. Мотивы убийства вроде бы отсутствовали. Если предположить ограбление, то брать у Казинса было абсолютно нечего. Участок свой — он был издольщиком у Тарлтонов — Казинс возделывал кое-как, банку задолжал на несколько лет вперед, да и в лавке Куэйла уже перестал получать виски в кредит. Словом он безоговорочно относился к той же категории людей, что и семейка О’Фланаганов. Конечно, лет двадцать назад он был бы бельмом на глазу добропорядочных плантаторов, его бы называли голодранцем, «придурком», «белой швалью», но сейчас таких в округе развелось достаточно много. Однако Гордон Казинс по уровню достатка, точнее, по уровню нищеты стоял даже ниже О’Фланаганов.

Убийств в округе не случалось почти что с самой войны. Конечно, бывали пьяные драки — только семья О’Фланаганов устраивала их чуть ли не с регулярностью до одного раза в неделю. Разумеется, по случаю драк шериф и помощник сюда не приезжали, даже если кулачные бои носили масштабный характер. И даже когда горел хлопок Бетчеллов, представители закона не сочли нужным прибыть на место происшествия, справедливо полагая, что все утрясется само собой.

Теперь же шериф устроил допрос близким приятелям убитого, а также лицам, видевшим Гордона Казинса в тот злополучный день, оказавшийся для него последним. И тут среди расспросов, домыслов и пересудов всплыло одно сообщение — якобы Казинс повздорил с Джоном Уоршем, негром-издольщиком, работающим на земле Уэйда Гамильтона. Когда до Уэйда дошли эти слухи, он только поразился их нелепости — Уорш казался ему воплощением долготерпения и кротости. Единственное, что могло нечаянно связать Казинса и Уорша — это случайная встреча на улице, где задиристый, наглый и беспардонный Казинс наверняка обругал бы Уорша. Этот никчемный забулдыга почему-то имел о своей персоне весьма высокое мнение. Поскольку белые знали ему цену и либо не снисходили до общения с ним, либо открыто смеялись над Казинсом, ему оставалось тешить свою гордыню публичными выпадами против негров. Зачастую это были самые откровенные провокации. Конечно, белые в таких случаях пускали в ход кулаки, негры же не осмеливались противостоять Казинсу ни в одиночку, ни группой.

Кончина забияки выглядела вполне логическим завершением его скандального существования. Каждый негр округи наверняка хоть раз подвергался издевательствам Казинса, так что врагов у него было более чем достаточно. Любой из них мог свести счеты с Казинсом — если бы хватило смелости, а точнее, отчаяния. Любой мог убить Казинса, но не Уорш. В этом Уэйд был убежден, об этом он сказал и Уиллу.

— Скорее всего, так оно и есть, — согласился Уилл, — хотя этот Казинс и святого мог вынудить к тому, чтобы тот его прикончил.

Но в тот же вечер обитатели Тары увидели факельное шествие по кедровой аллее.

— Какого черта! — вырвалось у Уэйда, когда он выглянул в окно, но, присмотревшись, он все понял. Быстро снял со стены свой «ремингтон», сунул в карман коробку с патронами, а по пути вниз прихватил еще дробовик Уилла, предварительно проверив, заряжен ли он. Выйдя на крыльцо и держа в левой руке дробовик, а правую вскинув кверху, так что «Ремингтон» лежал на его плече, Уэйд остановился, поджидая, пока небольшая толпа — не больше пятнадцати человек, как прикинул он — приблизится на расстояние, с которого можно вести разговор. Все пришельцы были одеты в длинные белые балахоны с прорезями для глаз. Уэйд подумал о том, узнает ли он кого — либо из них.

— Добрый вечер, джентльмены! — звонко выкрикнул он, когда передний ряд толпы — четыре человека, идущие в линию — оказались ярдах в пятнадцати от него. — Чем обязан столь странному посещению?

Идущие сделали еще три шага и остановились. У находившихся в переднем ряду не было факелов, оружия тоже, за исключением револьвера у одного, который он держал дулом книзу.

— Хэлло, мистер Гамильтон, — сказал человек с револьвером. Голос его был низким, густым. — А посещение наше нисколько не странное. Если уж белый джентльмен прибегает к таким мерам, значит, его заставили обстоятельства.

— Какие обстоятельства? — Уэйд все силился отгадать по голосу, кто же с ним говорит, и не мог — очевидно, он этого человека раньше не встречал вообще, либо встречал очень редко.

— А уж такие обстоятельства, что мы на своей земле вынуждены не только терпеть наглость черномазых, но еще и соблюдать осторожность, когда надо их проучить.

«Соблюдать осторожность, очевидно, значит устраивать маскарад», — Уэйд прикинул, как они отреагировали бы, если бы он сказал о маскараде вслух. Рядом скрипнула половица, послышался негромкий стук. Скосив глаза вбок, Уэйд увидел Уилла, вставшего рядом с ним.

— Короче, мистер Гамильтон и мистер Бентин, — густой, хрипловатый бас, кто бы это мог быть? — Мы ищем вашего черномазого, этого Уорша.

— А с чего вы взяли, что он должен быть здесь? — сказал Уэйд, думая о том, что маскарад этот все — таки удачен — белые балахоны срывают очертания туловища и головы, так что узнать в этом одеянии даже хорошо знакомого человека практически невозможно.

— Да уж есть у нас на то основания, чтобы так думать, — продолжил свою миссию мужчина с револьвером.

— Нет, джентльмены, вы ошиблись, — спокойно заявил Уэйд. — Даже не знаю, с чего это вам такая странная мысль пришла в голову.

В это время один из стоявших во втором ряду, находившийся по правое плечо от парламентера — или главаря? — подбросил короткий дробовик и снова поймал его, перехватывая поудобнее. Этот жест Уэйд видел несколько раз, такая манера была присуща только Дику Клэнси. Уэйду даже показалось, что он угадывает под балдахином очертания невысокой костлявой фигуры.