…Быстро запоминаются хорошие лица. Явись сейчас эти двое людей в любом уголке Земли — их сразу узнают. Это Николаев. Это Попович. Украинец и чуваш. Оба коммунисты. Оба вырастали в нелегкое время, на картошке и хлебе. А выросли богатырями. Таких нельзя не любить.

Космонавты принимают подарки, обнимают людей, жмут руки. Начальник политотдела Приволжского управления «Аэрофлота» Виктор Александрович Карпов вручает космонавтам авиационные значки за налет километров.

— Вы, Андриян Григорьевич, налетали три миллиона, вам — три значка…

— А это, Павел Романович, вам — за ваши миллионы…

— А это примите от нас, — говорят космонавты. Они дарят гостям большие фотографии, где сняты вместе четверо звездных братьев.

У домика вырастает толпа. Трое ребятишек озабоченно протискиваются к центру, чтобы вручить дядям-космонавтам цветы. И букеты цветов, и сами мальчишки оказываются на сильных руках дядей из космоса. Для фоторепортеров это была минута «пик»…

* * *

Десять часов тридцать минут. Длинная вереница машин движется к аэродрому. В первой машине, потонувшей в букетах цветов, космонавты. За ними в машинах провожающие и журналисты.

Очень солнечный день. Самолеты на аэродроме сверкают глыбами белого льда. Море людей. Улыбки, возгласы, поднятые кверху платки и фуражки. Космонавты поднимаются по ковровому трапу, но долго не могут взойти. Их на ходу обнимают, море людей просит задержаться хоть на минуту. Если бы не четкая программа дня, не энергичные жесты генерала из самолета, двое людей долго не смогли бы покинуть гостеприимный город.

11 часов 30 минут. Самолет Ил-18 № 75823 выруливает на взлетную полосу. Космонавты расположились в салоне. Подписывают журналистам фотографии, смотрят газеты. Экипаж самолета поздравляет космонавтов с Днем Воздушного флота, дарит им две красивые модели туполевского самолета.

— Спасибо, друзья, — говорит Павел, — и вас с праздником! С нашим праздником летчиков…

— Прошу всех надеть привязные ремни, — это голос проводницы Шуры Мельниковой.

— У нас в космосе без ремней получалось, — улыбается Андриян, — но тут повинуемся. Дисциплина есть дисциплина.

Смущенная девушка раздает нам конфеты. Космонавты тоже берут леденцы. Шутки насчет космоса и леденцов. На высоте 6 тысяч метров состоялась двадцатиминутная «пресс-конференция». Космонавты садятся рядом на кресла и на двадцать минут отдаются нам в руки. Стрекочут кинокамеры, горят яркие лампы. Космонавты отвечают на наши вопросы.

Честно признаться: так волновались, что никаких серьезных вопросов задать не сумели. Был дружеский разговор. Павел Попович, расставив руки, показывал, как человек плавает в невесомости. Андриян рассказал, насколько мельче из космоса виднелась бы проплывшая под нами дорога.

— А звук в кабине космического корабля такой же, как здесь?

— Да. Ведь кабина вместе с воздухом — частица нашего земного мира.

Вопрос Андрияну:

— Кому из людей в этот торжественный день вы хотели бы сказать человеческое спасибо за все, что имеете в жизни?

— Много хороших людей учат нас жить. Я благодарен в первую очередь матери. Она воспитывала в нашей семье уважение к людям, к труду, к земле… Многим обязан брату Ивану, друзьям по космической учебе. Все люди обязаны друг другу чем-нибудь очень хорошим. — Андриян теребит лоскуток бумаги: — Какие еще вопросы?

— Первая ваша профессия?

— Лесовод.

— Оставила ли эта профессия след в вашей душе? Любите ли вы природу?

— Да. Очень.

В это время Павел Попович прошел в кабину к летчикам. Он сказал, что хочет «тряхнуть стариной», подержать штурвал самолета. Над Ульяновском Попович принял на борт телеграмму: «Весь Ульяновск вас сердечно приветствует!»

— Большое спасибо. Спасибо! — повторил в микрофон Павел. — Спасибо городу Ленина!..

Потом за штурвал садится Андриян Николаев. Он расспрашивает летчиков о делах, о новых машинах, смотрит вниз через стекла на квадраты полей. Он тоже принимает радиограмму, на этот раз из Москвы: «Андрияну Николаеву, Павлу Поповичу. Ждем с нетерпением. По поручению Москвы газета «Вечерняя Москва».

Время завтрака. Завтракают журналисты, завтракают космонавты. Особым спросом пользуются арбузы и виноград.

— Два самолета сейчас идут в Москву, — говорит командир корабля, — наш самолет и самолет Никиты Сергеевича Хрущева с юга.

Все ближе Москва. Генерал Николай Петрович Каманин просит журналистов не заглядывать больше в салон. Космонавтам надо сосредоточиться, отдохнуть перед рапортом…

13 часов 21 минута. Все приникают к иллюминаторам. Необыкновенное зрелище. Рядом с большим самолетом в четком строю идут истребители. По два у крыльев и три чуть сзади.

Идут ровно, будто по нитке. Хорошо видны лица летчиков в шлемах.

— Наши ребята! — Павел и Андриян машут руками и улыбаются. — Наши ребята!

Летим над Москвой. Красная площадь, красная от лозунгов и знамен. Реки людей на улицах. Высота 400 метров. Все хорошо видно на ожидающей героев Земле.

Земля. Рулим к вокзалу, к трибуне, к красной дорожке, к гостеприимному берегу москвичей. В иллюминаторы хорошо видны распахнутые объятия Москвы. Люди вдоль красной дорожки, люди на вышках, на балконах и крышах домов.

Журналисты с длинными трубами объективов. Зенитки, готовые для салюта. Портреты Ленина, портреты космонавтов, флаги и пионерские гал

стуки, цветы. Загорелое лицо Хрущева на трибуне. Рядом с ним старик Попович поглаживает чумацкие усы, рядом две матери концами платков вытирают слезы.

Цветы, улыбки, торжественный марш.

Двое людей в салоне заметно взволнованы. Они пожимают нам руки и направляются к двери.

Сейчас высокий трап спустит их на красную дорожку. Всего семьдесят красных метров отделяют людей от объятия главы государства и матерей. Андриян смотрит в иллюминатор:

— Мама, Никита Сергеевич, наши ребята. Все тут, все идет отлично!

Два человека шагнули навстречу объятиям.

Один из снимков, сделанных в кабине Ил-18. Андриян за штурвалом.

_{Фото автора. 19 августа 1962 г.}

В воронежской «Коммуне» я прочитал заметку под названием «Заживо погребенный». В сорок втором году человек дезертировал из армии.

Двадцать лет человек прятался на чердаке, совсем недавно спустился на землю и назвал свое имя: Тонких Николай.

Степное село Битюг-Матреновка. Гуси на зеленых широких улицах. Трактор тянет по улице ярко-красный комбайн для уборки свеклы. Белые мазанки. Белое двухэтажное здание школы — окна еще в известке. Ведра с краской, доски, груды кирпича.

— Тут он работает, — сказал директор.

Я присел на доски. Шесть человек убирают кирпич, пять носят доски, трое сгребают мусор, трое готовят парты. Наверное, тот высокий, в фуфайке? Но высокий макает палец в желтую краску и ставит веселую метку на щеку девушке-маляру. Смех, суматоха. Нет, это не он…

Сели перекусить. Кружком — девчонки, кружком — ребята, и еще один круг — люди постарше.

Кладут на желтые доски красные помидоры, кидают в сторону яичную скорлупу. Один человек не сел в круг. Достал из мешочка хлеб, сало, огурцы. Раза два бросил взгляд в мою сторону. Отвернулся. Потом лег на спину, положил под голову руки и стал глядеть на низкие осенние облака.

Я подошел ближе к рабочим, поздоровался.

Он первый из всех торопливо ответил: «Здравствуйте!», и принялся за кирпичи.

— Тонких? — кивнул я прорабу.

— Да. Старается, но устает. Час работает, а потом ляжет, руки под голову, как неживой…

Вечером я разыскал хату на самом краю села. Дверь открыла женщина лет семидесяти.