- Выдаст, - лейтенант ушел, и Логунов легко управился с обмотками. - Когда наш лейтенант ясно видит цель, на пути у него лучше не становиться. Еще сегодня вот эти украшения, - сержант звонко хлопнул ладонью по плотно затянувшей ногу обмотке, - я тебе, Григоренко, подарю. Вези спокойно после войны домой и привязывай телка.

- Так тэля ж нэмае. А дид начнэ пытать, дэ воно. Вин же тоди знаешь што зробыть...

Что может сделать дед Григоренко, так и осталось неизвестно, потому что совершенно неожиданно из-за угла ближней полуразваленной сараюшки появился Птичкин. Был он высок, тощ, с приятным подвижным лицом и большими торчащими в стороны ушами.

- Это вы, о чем? - стремительно вмешался в разговор Птичкин, - Кажется мне, опять о ботиночках. Не понимаю, что в них плохого? Я лично носил их всегда с удовольствием. Лакированные. Не то что эти грубые сапоги, которые делают даже не из кожи, а из какой-то совершенно несимпатичной кирзы. Человека, который придумал этот кожзаменитель, я лично арестовал бы за вредительство. Кстати, вполне возможно, что он сейчас уже и сидит, как враг народа.

- Если тебе так нравятся ботинки, почему ты их не носишь? - полюбопытствовал Огородников.

- С этими вот галифе?.. - Птичкин критически оглядел свои выгоревшие на солнце и полинявшие от многочисленных стирок хлопчатобумажные шаровары. - К этим галифе они не совсем подходят. Не тот вид... Понимаешь, Огородников, в сочетании обуви и брюк должны существовать гармония и внутренний, едва заметный и эффективный шик... Нужна возможность немного пофорсить. А с этими галифэ такое не проханже... Но не будем отвлекаться от главного. Должен сообщить, что я только что чуть жестоко не пострадал. И не думайте, что ради какой-то личной корысти. Только из-за моей преданности коллективу и заботе о родном взводе.

- Як же ты миг постраждаты? - отозвался Григоренко. - Я ж знаю, дэ ты був.

- Дело не в том, где я был, рядовой Григоренко, а в том, что я сейчас прямо на нашего лейтенанта нарвался. А он весь из себя строгий грозный и принципиальный. Наверно, узнал, что где-нибудь поблизости ошивается заблудившийся немецкий танк. И вид у нашего лейтенанта такой, что я этому заблудившемуся немецкому танку совершенно не завидую. Но до того, как встретиться с танком, он увидел меня. Это у меня счастье такое, что в интересные минуты своей молодой жизни я всегда встречаю командира взвода. И сразу же начались необоснованные придирки: "Ты почему, Птичкин, не возле орудия?" "Ты что, Птичкин, здесь делаешь?" "Учти, Птичкин, я тебя насквозь вижу!" Ну, думаю, пока меня не было, взводный обзавелся рентгеном. Сейчас мне плохо будет. Даже морально подготовился. А он еще раз внимательно посмотрел на меня и говорит: "Затяни, Птичкин, ремень как следует, и чтобы ни шага из расположения!" - Зачем, спрашивается, вводить человека в заблуждение и пугать его? Этим своим: "Я тебя, Птичкин, насквозь вижу!.." - он меня когда-нибудь заикой сделает... А ведь ни хрена он не видел!

Птичкин задрал гимнастерку и вытащил зажатую ремнем пол-литровую бутылку.

- Это он не видел!.. - Птичкин дал возможность расчету осмыслить "явление бутылки". - Предлагаю, по случаю заслуженного отдыхая, по капельке перед обедом.

- Покажи-ка, - попросил Логунов. Он прочел надпись на этикетке и вернул бутылку Птичкину. - Хорошая штука, а чего ты примус не захватил?

- Почему примус? - не понял Гогебошвили. - Зачем?

- Да, зачем нам, во взводе, примус? - поинтересовался и Птичкин.

- Так ведь хороший денатурат. У нас дома примус был, мы его всегда денатуратам заправляли. Точно из таких бутылок. Дешево и сердито.

- Теперь сами заправимся, - Птичкин улыбался, Птичкин был доволен, что порадовать товарищей.

- Не советую, отрава.

- Гогебошвили, ты как? - Птичкин был уверен, что эту жидкость можно пить, и получить от этого определенное удовольствие.

- Нет, дорогой. Я вино пью, чачу пью... Даже чай пью. Денатурат не пью. Мне, понимаешь, букет совсем не нравится.

- Понятно, им букет не нравится. Они привыкли "Цинандали" пить. А тебе, Огородников, тоже букет не нравится? У вас, в Чебоксарах, тоже "Цинандали" пьют?

- К нам, в Чебоксары, "Цинандали" не везут. У нас вообще вино никто не пьет. В вине совсем мало градусов. Так зачем его пить? Бражку пьют, самогон хороший делают. Называется - "Первач". Есть, конечно, и такие, что водку пьют, сучок. Но таких мало. Это те, кто сами сделать не могут, или торопятся. А денатурат никто не пьет.

- Почему не пьют?! - Птичкин был удивлен и разочарован. - Малюгин, ты у нас самый хозяйственный мужик. Добро пропадает! Неужели его пить нельзя? Малюгин, только не расстраивай меня...

Малюгин взял у Птичкина бутылку, долго и внимательно рассматривал этикетку, несколько раз перечитал все, что там написано, понюхал раз-другой и задумался...

- Технический продукт, - сообщил он. - Для техники предназначенный, вполне полезный. И пятна им выводить можно. Так что сгодится. А пить его не положено.

- Вот тебе и на... А я так на твой опыт надеялся, Малюгин. И примуса тоже нет. Братва, никто не знает, где можно достать небольшой примус? Хоть бы на сегодняшний вечер. Разожжем примус, сядем вокруг и будем вспоминать прекрасное мирное время, когда можно было сбегать за бутылкой. Только чтобы не особенно дорого...

- Но мужики его вообще-то пьють, - подумав, сообщил Малюгин. - Только очищать надо. От неочищенного, бываеть, слепнуть.

- Что я говорил! - воспрял Птичкин и сразу забыл о примусе. - Очистим мы его о два счета. Иначе зачем бы мы во взводе держали ученого? Трибунский, ты человек с законченным средним образованием. Будущий учитель. Ты один знаешь больше, чем мы все вместе. Ты же химию изучал до самого конца. Скажи нам, как очищают денатурат?

Бутылка перекочевала к Трибунскому. Он действительно собирался стать учителем. До войны собирался, сейчас отложил на неопределенное время. Вырос Трибунский на окраине города Златоуста, где мальчишки никогда не пользовались репутацией особенно примерных. Сережка Трибунский был среди них белой вороной. Он не участвовал в драках, не гонял голубей и не играл в футбол. Он читал. Читал за едой, читал во время уроков в школе, спрятав книгу под крышкой парты, читал, устроившись на земле, возле самодельных ворот, пока его товарищи гоняли футбольный мяч. Какой там футбол, какие голуби, если можно скакать на лихом мустанге по прерии, стоять у штурвала клипера, искать в пустыне засыпанные песком древние города.

Не выпивший в свои девятнадцать ни единого грамма спиртного, Трибунский не понимал, зачем надо пить такую сомнительную жидкость, как денатурат, и, конечно, не имел ни малейшего представления, как и чем его можно очистить. Но грубоватая лесть Птичкина подействовала. Трибунский самым тщательным образом изучил этикетку, попытался вспомнить что-нибудь подходящее из школьного курса химии. Но химия не числились в его любимых предметах.

- Надо подумать, - сказал Трибунский, - поразмыслить надо.

- Подумай, поразмышляй, - морально поддержал его Птичкин. - Никогда не поверю, что наша передовая наука и народная смекалка не нашли десяток способов, чтобы очистить денатурат и сделать его полезным для населения продуктом.

Трибунский думал. Расчет с интересом ждал. Расчет тоже верил в передовую науку и народную смекалку.

- Не знаю как там с десятком способов, - признался Трибунский, - но, пожалуй, в наших полевых условиях для очистки этого горючего можно приспособить, коробку обыкновенного противогаза. - И популярно объяснил: - если противогаз очищает от вредных примесей сложные соединения воздуха, то жидкость он должен очистить легко. Ямайский ром мы, конечно, не получим, но пить можно будет.

- Вот это дело! - просиял Птичкин. - Спасибо, учитель! Я и раньше подозревал, что наука может все, но не думал, что до такой степени. Учение - свет, и с меня причитается.