Но во внутренних делах полиция занималась еще и уголовщиной, и в этом качестве она защищала трудящийся люд, и потому в его глазах была до известной степени «своею».

Казацкая же служба во внутренней политике империи имела единственную специализацию: поддержание порядка на массовых сборищах, изрядная часть которых заканчивалась “усмирениями”, в которых казаки воспринимались “усмиряемыми” как чужаки, не имеющие морального права на применение силы.

В этой же связи представляют интерес и графики вывода войск империи из Манчжурии по завершении летом 1905 г. русско-японской войны, когда уже во всю полыхала революция. Первыми выводились казачьи части, считавшиеся благонадежными; а армейские части (крестьянские большей частью по происхождению их рядового и унтер-офицерского состава), в которых имели место революционные брожения, или в благонадежности которых власти сомневались, выводились во вторую очередь. И такой порядок вывода войск из Манчжурии был обусловлен ни чем иным, как намерением привлечь казаков к “усмирению” революции и снижению её накала за счет недопущения в Россию частей, «зараженных крамолой».

Транссиб и города Дальнего Востока с конца ноября 1905 г. были под полным контролем революционных органов власти. Но чтобы всё было честно и точно с благодарностью вспомним: герой русско-японской войны, подъесаул 26-казачьего полка Филипп Козьмич Миронов, поддержал народ и в революции 1905 г., отказавшись командовать казаками в “усмирениях” на Транссибе, когда возвращался с войны; более того в Уфе сотня казаков под его командой освободила из тюрьмы политзаключенных, чем прекратила забастовку. Власти это дело замяли без придания огласке [83].Но в 1905 - 1907 гг. таких казаков, а тем более казачьих командиров были единицы, и не они определяли поведение казачества в целом как сословия во внутриполитической жизни России.

Казачество в целом - такое, каким оно сложилось к этому времени, - оказалось заложником умышленно созданного политиками-глобалистами стечения обстоятельств. А обстоятельства были таковы, что миссия казачества в них была большей частью охранной - по отношению к сложившемуся в империи строю и карательной - по отношению к противникам этого строя. Иной кроме казаков, достаточно многочисленной, конной полиции, способной действовать в “усмирениях”, в Российской империи не было: “элитарная” власть, как можно понять из приводившихся ранее рассуждений А.Спиридовича, крови народной по началу не жаждала, поэтому и привлекала казаков, а не стрелковые части с пулеметами и артиллерией для “усмирений”, дабы не палить в людей, а “отечески” посечь нагайками бунтовщиков и разогнать их сборища; ну а, когда нагаек оказалось недостаточно, и началась пальба, то кровью народной запятнали себя все участники операций по “усмирению”.

Причем казаки оказалось в худшем положении, нежели служившие в прочих войсках, привлеченных к “усмирениям”, потому, что казаки влипли в “усмирения” целым сословием, а не только кто-то лично-персонально, угодив в призыв, которому выпало в период службы выступить в “усмирениях” против других поколений своих же сословий, которые жили на гражданке. Казаки в “усмирениях” революции 1905 - 1907 гг. действовали как сословие против других сословий, а такие казаки как Ф.К.Миронов или описываемый ваш родственник М.Г.Филатов (события 1917 г.) в то время были отступниками от сословной нормы поведения.

Мы надеемся: вы признаете, что высказанные нами утверждения не являются округлой иносказательной редакцией для троцкистского тезиса о том, что казаки были «цепными псами царизма» [84] и в целом - генетически антисоциалистическим сословием, а отрицают такого рода воззрения, открывая всем - и мужикам, и казакам, и интеллигентам - возможность подняться мировоззренчески так, чтобы перестать быть впредь заложниками неподвластных им обстоятельств, как были заложниками созданных политиками обстоятельств наши предки, и каковые есть большинство из наших современников.

Но возвращаясь к событиям тех лет, также следует знать, что всё началось не 9 января 1905 г.

«8 февраля 1899 г. в Петербургском университете должен был состояться годичный университетский акт. За несколько дней до него было вывешено объявление ректора университета, реакционного профессора русского права Сергичева, в котором приводится перечень взысканий в случае нарушения порядка во время акта. В ответ на это 6 февраля на студенческой сходке было решено покинуть актовый зал, как только на кафедре появится ректор. Так и было сделано. Студенты вышли на улицу. Здесь на них налетел отряд казаков, пустивших в ход нагайки [85]. 12 февраля началась всеобщая забастовка. Прекратились занятия в Военно-медицинской академии, в Технологическом, Горном, Лесном и Электро-техническом институтах. К движению примкнули слушательницы Медицинского института и Высших женских курсов. Студенческие волнения начались в ряде учебных заведений Киева, Харькова, Риги. В конце февраля 1899 г. по стране бастовали 20 - 30 тыс. студентов» (С.Ю.Витте “Воспоминания”, т. 2, примечание 38 на с. 597, 598).

Это еще мирное время, когда в России не было революционного подъема. Но выйдя из университета студенты имеют дело не с полицией или жандармами, а с казаками. В 1918 г. этим студентам было около 40 лет, а многие из них нашли себя в революции, причем далеко не все из них были столь чисты нравственно, чтобы не отомстить за былые боль и унижение.

Против идеи, пусть даже ошибочной или ложной, нагайка - не средство. И потому на полицейском поприще против “внутреннего врага” имперской “элиты” казачество не преуспело. Максимум, что оно смогло, - покрасоваться, гарцуя в царском конвое, но не более. При убийстве Александра II, его сопровождал казачий эскорт, и метателей бомб казачки проглядели, в капусту не порубали, не сберегли жизнь царя-освободителя… и снег обагрился кровью их всех, и была она одинаково красная[86]. А это была чуть ли не единственная возможность для казаков действительно отличиться на фронте борьбы с врагом внутренним и международным.

И опять: о ненависти рабочих и крестьян к казакам как о классовом явлении в “Разгерметизации” тоже нет ни слова, вопреки вашему пониманию прямо сказанного нами в её тексте. В “Разгерметизации” речь идёт об алгоритмике течения событий, освещение которой и позволило на основе материалов “Разгерметизации” изложить достаточно общую теорию управления в “Мертвой воде”.

И в настоящей работе выражается не наша ненависть к казачеству, а говорится о бывшей между казачеством и остальным населением отчужденности, сложившейся вследствие взаимного нравственно-мировоззренчески обусловленного непонимания друг друга, чем пользовались в своих интересах третьи силы: конфликтовавшие друг с другом ожиденевшая российская имперская “элита” и иудейский глобальный интернацизм. И если мы и вы хотим преодолеть эту унаследованную от предков и выявившуюся ныне отчужденность, в основе которой лежит нравственно обусловленный «Я-центризм», то нам всем необходимо освобождаться от «Я-центризма» волевыми усилиями и строить объединяющие нас единые нравственность и мировоззрение, изменяя себя и отказываясь от ставших привычными и “само собой разумеющимися” истинными представлений о прошлом (России и всего человечества), отказываясь от возрождения традиций прошлого без переосмысления их существа - алгоритмики социального поведения.

В противном случае мы вместе обречены на то, что кто-то один “усмирит” другого: если не навсегда, то на более или менее длительную историческую перспективу; после чего оставшимся придётся, возможно, усмирять внешних “усмирителей” России. Так что выбор по существу прост, но он должен быть осознанным и определяющим нравственные мерила алгоритмики всех уровней психики, поскольку именно на этой основе коллективная деятельность либо складывается внутренне слажено, либо рассыпается вследствие внутренних конфликтов «Я-центристов» и их корпораций.