Телевидение, радиовещание не существовали. Той информации, что мы получаем сегодня [92], тогда люди не имели. Скудная, не объективная, запоздалая, она поступала от возвращающихся с фронтов солдат, от людей, переселявшихся на Дон, на Кубань из столиц по причине начавшегося там голода, и из газеты “Приазовский край”. Что происходило в столицах и вообще в России узнавали с запозданием, не всегда достоверно и мало.

Возвращение отца из царской армии и его деятельность в последние месяцы его жизни запомнились подробно.

Возвратившись, он закончил отделку сделанного им в автомобильных мастерских охотничьего ружья [93]. Наша кузница не работала и этим он занимался в кузнице соседа Коломийцева Митрофана Ивановича. Когда он не выезжал за пределы Торговой, я носил ему обеды в кузнечную мастерскую “Организации” [94].

Первые четыре месяца 1918 года были бурными, до предела насыщенными деятельностью отца и последними в его короткой жизни. Он активно включился в работу Воронцово-Николаевского ревкома по становлению Советской власти в станицах Дона и Кубани, в селах Медвежинского уезда Ставропольской губернии, прилегавших к ж.д. станции Торговая. С вооруженной группой отряда самообороны и работников ревкома выезжал туда, где еще не было Советской власти, и возвращался, когда она ими была там установлена.

Однажды в середине марта, около 23.00 паровозные гудки загудели тревогу: сбор отряда самообороны. Отец быстро оделся, взял винтовку, собрался уходить в штаб отряда. Мать стала его ругать. Она говорила: “Куда тебя, Степа, черти носят? Что тебе больше всех надо в этой революции? У нас четверо детей. Тебя убьют, а что я одна с ними буду делать?” - и заплакала.

– Может статься, что меня и убьют, но зато дети наши будут жить как люди! - повернулся и быстро ушел.

Приехал дня через четыре. Веселый, счастливый и сказал матери, что ездили в станицу Великокняжескую [95], установили донским казакам Советскую власть [96].

То, что сказал отец матери в ту ночь, меня поразило: он знал, что его могут убить, но для того, чтобы «дети жили при Советской власти как люди» без колебаний был готов отдать за неё свою жизнь. (…) Отцовы слова запомнились. (…)

3 мая (20 апреля по старому стилю) был обыкновенный рабочий день. Отец с утра находился в мастерской “Организации”, занимался текущими производственными делами. Около 15.00 паровозные гудки загудели, большой колокол старой церкви забил боевую тревогу Торговинскому отряду рабочей самообороны. Скоро домой прибежал отец. Он быстро взял винтовку, не переоделся, никому ничего не сказал, ни с кем не простился. Бабушка чем-то занималась в “малой хате”, матери не было дома. Быстрым шагом он ушел к штабу самообороны. (…) С отрядом ушел наш отец. Ушел навсегда.

С этого началась гражданская война в наших местах. На защиту Советской власти выступили отряды рабочей самообороны.

Белые казаки из станицы Егорлыкской Донской области (рядом с ж.д. станцией Атаман) под командованием генерала Корнилова двинулись на Екатеринодар [97]. Торговинский отряд рабочей самообороны выступил им навстречу с задачей не дать им пройти к Екатеринодару».

Бой состоялся 4 мая (21 апреля по старому стилю: Страстная пятница 1918 г.) у села Лежанка (Средний Егорлык Медвежинского уезда). Его подробности, действия сторон нам неизвестны. Да они и не имеют значения: это был один из многих боев, в череде которых рабочий люд в конце концов научился одерживать победы и гордо пел свою строевую «И от тайги до британских морей Красная армия всех сильней…»

«Казаки разбили Торговинский отряд. Было убито наших 14 человек, много раненых, а 6 или 7 человек «пропали без вести». В их числе и отец.

Через несколько дней стало известно, куда делись «пропавшие без вести». Рассказал об этом друг отца, кузнец из “Организации” Ткаченко Федот. Он в бою был рядом с отцом.

Группа конных казаков отрезала отступавших к селу («пропавших без вести») бойцов отряда от остальных. Окружила их. Спешились. Казаки обыскали отца и нашли у него в кармане документы. Командир группы прочел их и сказал:

– Хлопцы, попалась крупная большевистская птица! Ведите этого в штаб!

Два казака повели его в сторону от села к штабу.

К Федоту Ткаченко подошли тоже два казака и потребовали деньги.

– Какие у меня деньги, товарищи! - сказал он. Казаки с руганью и криком: «Какие мы тебе товарищи, гад!!?» - сбили его с ног и штыками в грудь прикололи к земле. Считая, что убили большевика, ушли».

Белые прорвались, куда хотели. Отряд самообороны вернулся в Торговую к вечеру 4 мая. Ф.Ткаченко нашли на следующий день на поле боя, когда собирали убитых. Их похоронили в братской могиле с отданием воинских почестей. Ф.Ткаченко выжил. «Пропавшие без вести» были повешены на кладбище в станице Егорлыкской 5 мая (22 апреля старого стиля). После казни казачки пошли в церковь на всенощную: 6 мая было воскресение Пасхи 1918 г. По некоторым данным в Егорлыкской в это время был и А.И.Деникин.

«Когда стало известно о повешенных большевиках из Торговинского отряда самообороны, дедушка и мама с Клавдией [98] на линейке [99], запряженной парой лошадей, поехали туда (70 км от Торговой) с намерением забрать тело отца. Выехали рано утром, а подъехали к станице вечером. По рассказу матери при въезде в Егорлыкскую их встретил старый казак. Когда дедушка на его вопрос: “Зачем приехали?” - ответил, он им сказал: “Так вот, люди добрые, поворачивайте коней и быстрее уезжайте домой, пока вас тут никто не видел, а не то все трое будете висеть на кладбище вместе с вашим сыном. Наши казаки не помилуют и вашу девочку: они теперь лютуют!”

Дедушка и мама поблагодарили казака за совет, развернулись и поехали. Рано утром они были дома».

Да, можно понять военную целесообразность безоговорочного уничтожения пленных в гражданской войне: власть переходит из рук в руки; мест изоляции пленных от общества на длительный срок, необходимый для утверждения своей власти и образумления пленных, нет; голодает население на свободе, а тем более будет голодать контингент концлагерей; отпусти пленного сегодня - встретишь его же на поле боя завтра, но уже более искусным и опасным противником, поэтому целесообразно уничтожить пленного без лишних проволoчек. Это алгоритмика коллективного поведения в гражданской войне, которой лучше заблаговременно не позволить властвовать над обществом, нежели быть безучастным к появлению её первых ростков, а тем более сеять и взращивать их для того, чтобы потом самим стать её же жертвой. И потому безжалостное уничтожение пленных может найти оправдание и должно быть прощено и современниками, поскольку на них лежит часть вины за это; и потомками, поскольку злопамятливость - несозидательна.

Но на определённом этапе “усмирения” руководители стороны, которая одерживает победу в гражданской войне, обязаны положить конец таким убийствам. Когда начинается массовая сдача в плен противника, то это следствие и выражение его деморализованности; а сам факт массовой сдачи - признание не только его военной слабости, но и неправоты во внутриобщественном конфликте. Массово сдаваясь в плен, противник предоставляет тем самым возможность побеждающей стороне убедить его в правоте новой власти политикой, проводимой ею в мирное время.

Но в гражданской войне в России это было не так. После штурма Перекопа и занятия Красной Армией Крыма, что в основном положило конец военным действиям в гражданскую войну (хотя до 1922 в разных регионах имели место её отдельные вспышки), в Крыму была устроена беспощадная “зачистка”. С.П.Мельгунов пишет: