В долгой и неразборчивой латыни отца Доменика, который венчал меня с Оливером, я боялась пропустить заветный вопрос. И что вы думаете? Конечно, пропустила! Просто я увидела священные сосуды, которыми по обычаю, украшают церкви и часовни во времена подобных торжеств. Будучи археологом, я непроизвольно пыталась определить, к какому веку можно отнести эти дорогие произведения искусств, окружавшие меня. Так что, отвлекшись, я не сразу ответила отцу Доменику, из-за чего гости позади нас заволновались.

После церемонии леди Маргарет сразу начала расспрашивать меня об этом инциденте, но я свела все в шутку, тем самым, уйдя от ответа. Немного деликатности ей бы не помешало, подумала я тогда.

По окончании церемонии Оливер едва ощутимо поцеловал меня в качестве скрепления нашего союза при гостях. Тогда я не выдержала и весело шепнула ему при выходе из часовни:

- Надеюсь, наш брак будет крепче, чем этот поцелуй.

Он поглядел на меня удивленно, наверное, о таких вещах, вообще, не принято говорить, но морщинки возле его глаз намекнули на улыбку. Тогда я была уверена, что смогу научить его улыбаться чаще, ведь у нас была еще вся жизнь впереди.

Когда дело дошло до угощений в главной зале замке, я была поражена обилием праздничных блюд: мясные, овощные, ягодные и даже фруктовые салаты, разнообразные рыбные угощения, как лососина, камбала, макрель. Любимые блюда хозяев Берзхилла – пирог с олениной и молочные поросята – источали райский запах, а удивительно высокие графины, рассчитанные, как мне показалось, литров на пять, постоянно пополнялись винами и наливками.

Мне было очень приятно, когда леди Марион обратила внимание гостей, что самые изысканные яства, как горячий шоколад и фруктовый плов, приготовила теперь уже полноправная хозяйка замка, то есть я. Хотя вся изысканность этих блюд состояла лишь в том, что используемые в них продукты в 14 веке были дефицитными, и мало, кто умел с ними обращаться.

Было удивительно вот так целый день восседать со своим мужем рядом, зная, что он никуда теперь не денется от меня. И что теперь можно на законных основаниях держать его за руку сколько угодно, и не скрывая своих чувств перед окружающими. Так интересно, если бы вчера я так постоянно гладила и обнимала своего жениха – меня бы назвали неприличной женщиной, а сегодня – я уже любящая жена. Под конец вечера Оливер, немало выпив, принялся целовать меня через каждые десять минут. А когда положил тяжелую голову мне на плечо, и я накренилась, как корабль, то сообщил:

- Ты самое удивительное создание.

- Да? – промурлыкала я, - и когда ты это понял, муж мой?

- В монастыре, - кивнул он, - я бы не уехал оттуда без тебя.

Наверное, это были самые романтичные слова за всю нашу совместную жизнь.

Вечером мы с Оливером, словно дети, разглядывали подарки в наших покоях. Тут были и чудесный гобелен, и серебряная статуэтка на языческий манер в качестве держателя ювелирных изделий, и шкатулка из красного дерева удивительно тонкой работы некого южного мастера. В соседней комнате лежали четыре рулона превосходной ткани: батист, бархат, белая шерсть и шелк, миниатюрные флакончики восточных духов и масла, также длинная креповая вуаль, расшитая золотыми узорами руками леди Маллет. А ее супруг Гарольт Маллет преподнес поистине королевский подарок – арабского иноходца, в то время как барон Патрик Этеридж, супруг моей новой подруги Маргарет, подарил серебряную сбрую для этого коня.

Но в первое же утро, как говориться, тучи снова сгустились надо мной и Оливером. Я хотела максимально соответствовать средневековым представлениям об идеальной невесте, и еще с вечера набрала немного крови разделанной куропатки во флакончик из-под подаренных духов. Мой план прошел бы идеально, если бы я окончательно уничтожила «все улики», бросив в камин этот чертов глиняный бутылёк. Скажем так, при моих двадцати пяти годах у меня, само собой, были серьезные отношения с мужчиной до замужества. И оказаться нетронутой послушницей из монастыря я бы при всем желании не смогла. По слухам в женской половине замка я поняла, что после брачной ночи господ всегда проверяется наличие крови на простынях молодоженов, как бы стыдно не было говорить об этом.

Я помню утром острый долгий взгляд Оливера, когда он перевернул флакончик, и из него предательски упала маленькая, но явственная капля крови:

- Зачем это? – Он заговорил с таким видом, будто я его всегда обманывала, - я знаю, что не уберег тебя на корабле, и винить за это тебя вовсе не собирался. Даже если бы ты понесла от одного из этих ублюдков, я согласился бы признать этого ребенка. Это, по большому счету, моя вина! И подобные женские уловки здесь совсем ни к месту, Элизабет!

Я смотрела на него во все глаза: мне, конечно, было очень стыдно за раскрывшийся обман. Но и он посмел повысить на меня голос в первый же день после свадьбы! И в ответ на это я ядовито сказала:

- Ваше благородство, сэр, прямо не знает границ! И, вообще, я говорила, что меня и пальцем никто не тронул на этом корабле! Твое недоверие, Оливер, меня оскорбляет.

- Хватит, Элизабет! Я и так никогда ни о чем тебя не спрашивал. И закрывал глаза на то, каким образом ты добралась неизвестно с каких восточных земель через всю Францию до Аквитании. Так что о доверии я бы на твоем месте помолчал!

Мне так много хотелось ему высказать, но глубокая обида вдруг меня обессилила, и единственное, на что меня хватило, это со всего размаху хлопнуть дверью и уйти в мои прежние отдельные покои.

Я сидела, завернувшись в теплое покрывало в холодном помещении перед единственной свечой в комнате, когда в дверь постучали. Я не желала видеть мужа, но это и так был не он. Меня пришла утешить Маргарет.

- Я проснулась из-за того, что кто-то недалеко от нашей комнаты хлопнул дверью и прошел по коридору в твои бывшие покои. Я сразу догадалась, что это ты. Он тебя обидел, да? – Моя новая приятельница Маргарет говорила с таким участием, какого иногда не дождешься от родного человека.

В ней явно были задатки психолога – для ответа на каждый ее вопрос мне приходилось рассказывать ту или иную историю нашего путешествия. Таким образом, я, не особенно желая посвящать кого-либо в мои с Оливером отношения, рассказала Маргарет очень многое.

Так я больше и не уснула в ту ночь. Утром в обиде на мужа я переключилась на наших гостей, Анабеллу, маленького Уилли, даже на свекровь, отношения с которой складывались все лучше... Естественно, при том, что она не знала о причине нашей ссоры с Оливером, которую мы скрывали от окружающих.

Перед отъездом гостей было решено наступающее Рождество праздновать у виконта Маллета.

Я с нетерпением ждала этого святого праздника, и по вечерам помогала шить Анабелле красивый светлый наряд, в котором она должна была выглядеть как юный ангел. Я полюбила спокойную и рассудительную Анабеллу, пока еще свободную от тех предрассудков, к которым были склонны дамы ее века. Она откровенно делилась со мной всеми своими мыслями и планами. Однажды леди Марион даже выразила восхищение моими трудами по шитью. Еще бы, если с самого утра и до глубокой ночи я сидела в женских покоях с иглой, не мешая мужу своим присутствием. Постепенно моя привязанность к Анабелле растопила сердце ее матери.

К Рождеству я приготовила интересный подарок леди Марион и Анабелле – заказала местному кузнецу несколько изящных вилок. Как бы это странно не звучало, но Марион и ее дочери потребовалось около пяти дней, чтобы научиться пользоваться этим новым столовым прибором в соответствии с этикетом. Моя свекровь очень гордилась этим и даже пошутила:

- Теперь у моей Анабеллы есть маленькое, но весомое преимущество даже перед некоторыми особами королевской крови. Не у каждой из принцесс есть такая искусная наставница, - и она мягко улыбнулась, кивнув мне в знак благодарности.

Иногда она еще задавала мне вопросы с подтекстом: сколько этажей было в замке моих родителей, как выглядела моя мать или сколько языков знали в моей семье, и тогда я отвечала ей то, что она хотела слышать, поскольку с фантазией у меня проблем не было. А вот сообщать ей правду о своей квартире в монолитном доме на Дальнем Востоке России в двадцать первом веке – у меня как-то не возникало мысли.