- Мы уже сто раз это обсуждали. Мне плевать!

- Что прости?

- Прощаю.

- Но не понимаю, я…

- Мне абсолютно все равно на то, что ты сбежал, - я раздраженно пожимаю плечами и спрашиваю, - ясно?

- Это было не тактично, - ежась на месте, подмечает Ярослав и одаряет меня робким, стыдливым взглядом, - извини. Я испугался. Увидел тех качков, и…

- Я же сказала, мне плевать. – И пусть мне отнюдь не плевать - черт подери, куда исчезли все настоящие мужчины? Девушкам теперь стоит влюбляться либо в безбашенных психов, либо в маниакальных преступников, что само по себе попахивает абсурдом. – Это твое дело.

- Я пытался пробраться к Саше в палату, но меня не пустили.

- К нему никого не пускали три дня. Только сегодня позволили пообщаться.

- Ты поедешь?

- После четырех – посещения запрещены. Но я разговаривала с ним утром.

- И как он? – нерешительно интересуется парень. Видно, что уверенностью от него не тянет из-за нежелания услышать паршивые ответы. – Держится? Наверняка, его хорошенько потрепали.

- Так и есть, - почему-то я хочу излить всю злость на этого заросшего, светловолосого труса, и поэтому я непроизвольно выдавливаю из себя один из самых убийственных и яростных взглядов, - ему было бы лучше, если бы я смогла раньше отвезти его в больницу.

Ярый поджимает губы и вдруг усмехается. Не знаю, что такого смешного он услышал, что решил похохотать, но меня от нарастающего гнева начинает колотить только сильней. Я недовольно подаюсь вперед и рявкаю:

- Что?

- Не все такие.

- Какие?

- Вот такие. – Парень как-то обреченно хватается руками за лицо и бурчит, - мне стало стремно, и я дал деру, потому что не могу иначе. И ты не представляешь, как же паршиво осознавать, что какая-то девчонка оказалась гораздо выносливее меня. Да, попахивает анти-феминистическим движением. Но я, знаешь ли, всегда считал, что в критической ситуации, мое лицо не окажется на дне вонючего дерьма. Я ошибался, как видишь.

Заставленная врасплох неожиданным признанием, я лишь недоуменно пожимаю плечами: мол, все мы ошибаемся, пусть в душе и не могу простить этому парню его мимолетный порыв трусости. Накалываю на вилку маленький кусок курицы, как вдруг замираю одновременно с каждым учеником, пребывающим в столовой. Рядом со мной приземляемся Дима. Он ставит на стол стеклянную бутылку из-под газировки, по-хозяйски придвигается к себе мой стул и одним ловким движением смахивает с моего лица темный занавес из волос.

- Проваливай, - отрезает он, не отрывая взгляда от моего профиля. Ярослав тут же встает с места, а я выпучиваю на него глаза и мысленно прошу: останься, останься же. Если он и хотел извиниться – сейчас самый подходящий момент! Однако парень, действительно, не отличается особой смелостью. Прошептав одними губами: прости, он нервно подхватывает с пола сумку и оставляет меня наедине с одним из тех парней, которые разбивают девушкам сначала сердца, а потом и головы. – Ты плохо выглядишь.

- Неужели.

- Как поживает братец?

- Отлично. – Я, наконец, нахожу в себе силы посмотреть в глаза блондина и с вызовом вскидываю брови, - не говори, что тебя это беспокоит.

- Нет. Ты права. – Дима накручивает локон моих волос себе на палец и вдруг тянет его так сильно, что я прикусываю губы, лишь бы не закричать. – Все хорошо? – издеваясь, шипит он, на что я гордо вскидываю подбородок.

- Все в полном порядке.

Неожиданно к нам за столик присаживаются еще несколько человек: четыре неизвестных мне парня и две девушки с одинаковыми черными волосами. Видно, что их цвет ненастоящий, впрочем, как и брови, нарисованные в тон карандашом. Однако брюнетки ничуть не смущаются и ведут себя так, словно выглядят до тошноты изумительно. Я растерянно морщу лоб, когда одна из них меня спрашивает:

- А твою маму реально задавило?

- Боже, нет, что ты такое говоришь, - обвинительно бросает ей в след вторая. – Ее не задавило. Она в аварию попала. Так ведь?

Я открываю рот, не в силах произнести и звука. Тупые идиотки пялятся на меня, наверно, ожидая ответа, но я боюсь, что если сейчас и дам себе волю, то только в физическом плане и размажу их отшлифованные лица по поверхности блестящего стола. Поэтому мне ничего другого не остается, кроме как пропустить их вопросы мимо ушей. С силой накалываю кусочек курицы на вилку и крепко стискиваю зубы: просто переживи это, Зои. Просто дыши.

- И где мне присесть? – внезапно раздается голос над моей головой. Я поднимаю взгляд и вижу миловидную блондинку с уроков по литературе. Она смотрит на Диму, вымучивает из себя одну из самых искренних улыбок и вновь тянет, - надо подставить еще один стул.

Я не хочу быть на ее месте. Я не хочу чувствовать ничего подобного. И, тем не менее, я вдруг пропускаю через себя каждую ее эмоцию, каждый ее взорвавшийся нерв, когда блондин пожимает плечами и сухо отрезает:

- Нет.

Всего одно слово, которое не просто сбивает Софью с толку. Оно бьет ее по лицу, будто пощечина, и заставляет отступить назад на несколько шагов. У меня внутри все сжимается. Я знаю: эта девушка не так глупа, чтобы сейчас начать извиняться, кричать или плакать, но от того ситуация выглядит еще ужасней. Если у Сони, действительно, есть мозги, значит, она и чувствовать умеет. И вряд ли сейчас она испытывает нечто другое, кроме безумного стыда и древнего как мир предательства.

- Ты свободна. – Дима решает раскошелиться еще на два слова. – Катись. – На три.

Блондинка даже не пытается найти помощь в глазах друзей или как еще назвать этих людей, выпучивших на нее свои расширенные, черные зрачки. Она пару раз дергает уголками губ, разворачивается и уходит, оставив после себя лишь приятный, лавандовый запах.

Лаванда.

Я ошеломленно распахиваю глаза, не находя слов от изумления.

- Ого, - шепотом тяну я, замерев с вилкой на полпути к курице. Неужели именно Софи одолжила Саше школьную форму для того, чтобы я сумела переодеться и не предстала перед отцом в шикарном, кружевном корсете? Ошарашено бросаю взгляд в сторону выхода и вижу, как за девушкой захлопываются двери. У меня внутри все вспыхивает. Я собираюсь встать, как вдруг резко отпружиниваю назад.

- Ты куда собралась? – ласково интересуется Дима, одновременно с этим грубо сжимая мое запястье. Мне жутко больно, но я не жалуюсь. Дергаю на себя руку и говорю:

- Не твое дело.

- Забыла о нашем уговоре?

В голосе парня столько угрозы, что меня буквально выворачивает наизнанку от ужаса. Он немного привстает, накрывает меня собственной тенью, а я облизываю засохшие губы и рычу:

- Мне надо отойти.

- Куда?

- В туалет, - лгу я, покраснев до кончиков ушей. Уже представляю, как он причиняет мне боль, параллельно улыбаясь и шепча: моя маленькая лгунья своим томным и густым голосом. Однако ничего подобного не происходит. Дима неохотно позволяет меня вырваться из его оков и сжимает в зубах новенькую, тонкую зубочистку.

- Не заставляй меня в тебе разочароваться.

- В таком случае, не заставляй меня ссать у всех на виду.

Блондин ошеломленно прыскает и кивает, указывая в сторону выхода. Надеюсь, я сыграла правдоподобно. В конце концов, может, Дима и псих, но в одном он прав – я отличная лгунья.

Бегу вон из столовой, на ходу закидывая на плечо сумку. Распахиваю дверцы и тут же оглядываюсь: Софьи не видно. Почему-то в голове появляется картинка блестящего туалета, на полу которого миловидная блондинка сотрясается от рыданий и сопливит сотый по счету белоснежный платок. Задумчиво бреду вперед, осматривая пустые кабинеты, закоулки, вырываюсь на улицу – на свободу – и неожиданно натыкаюсь на густой, плотный слой дыма. Он врезается в мое лицо, будто химическое оружие, и заставляет глаза покрыться тонкой пеленой.

- О, Боже мой, - злится София и изящно отодвигает ото рта сигарету, - нежный цветок. Боишься табачного дыма? Проваливай!

Голос у нее совсем другой. Не тот, который облил меня сахаром и медом в душевой кабинке. Однако я почему-то не обижаюсь. Смотрю на то, как девушка облокачивается спиной о металлическое изгородье и повторяю ее позу. Кидаю на асфальт сумку.