Глава десятая

В Филадельфии станция высокоскоростной железной дороги расположилась недалеко от центра района, куда ходил за покупками средний класс. Служащие, что при деньгах, бродили по улицам мимо витрин магазинчиков, покупая модные вещички и мелкие предметы роскоши. Но при не слишком больших деньгах. Товары для богатеев продавали не здесь, а там, где клиентов можно оградить мерами безопасности и подобных посетителей не допустить.

Даже на Земле были люди с деньгами и люди с Деньгами.

Амосу странно было думать, что у него на счету вполне достаточно, чтобы числиться в когорте последних. Он позабавился, представив, как прошвырнется по роскошному торговому центру в своей далеко не модной одежде, сработанной где-то на Поясе, и даст прикурить продавцам, спустив пару тысчонок на какую-нибудь ерунду. Может, на симпатичный платиновый шейкер для коктейлей ради того случая, если разок-другой в году ему пожелается отведать мартини.

Может, позже. После.

Амос направился к выходу из молла к жилому району, который его терминал обозначил как место жительства Лидии. Вскоре около туннелеподобного выхода к нему пристал паренек лет одиннадцати-двенадцати в дешевом комбинезончике. Такой можно получить бесплатно по отпечатку пальца. Мальчишка предложил ему полный спектр сексуальных утех по невероятно низким ценам. Амос взял мальца за подбородок и потянул его лицо вверх: на щеке виднелись желтоватые следы застарелых синяков, а розоватый контур век красноречиво свидетельствовал о пристрастии к «волшебной пыли».

— Кто твой сутенер? — спросил Амос.

Мальчишка рванулся из его хватки.

— Не лапай меня, не заплатив, чувак.

— Без проблем. Я не рвач. Так кто тебя пасет? Он рядом?

— Не понимаю, о чем ты, — мальчишка начал оглядываться в поисках пути к бегству.

— Ладно тогда. Исчезни.

Амос посмотрел на убегающего мальчишку и ощутил, как живот начинает скручивать спазм. Он не может помочь всем беспризорникам, что попадутся ему на пути. Их слишком много, а у него есть дело. Но все это обескураживает. Может, подросток побежит к своему сутенеру и расскажет ему, что какой-то уродливый громила лапал ему лицо, тогда сутенер начнет искать Амоса, чтобы преподать ему урок за то, что лапал его товар.

При этой мысли на лице Амоса снова расползлась улыбка, а узел в животе рассосался.

Дом Лидии располагался через тридцать семь кварталов от станции, в окружении небогатых домишек, а не в правительственном квартале. Кто-то немало заплатил за это место, что любопытно. Амос не думал, что Лидия смогла очистить своё досье настолько, чтобы получить приличную работу. Может, ее муж — гражданин с определенными умениями и чистым прошлым — сумел таковую заполучить. Не менее любопытно. Что за парень, ведущий честную жизнь, женится на стареющий преступнице типа Лидии?

Амос шел неторопливо, всё еще надеясь, что сутенер его выследит и объявится. Спустя полтора часа его терминал сообщил, что он на месте. Дом не выглядел чем-то особенным. Небольшое одноэтажное строение, фасад — точная копия любого подобного по соседству. Небольшой, но явно ухоженный сад заполнял пространство между домом и тротуаром, при этом Амос не мог припомнить, чтобы Лидия хоть раз возилась с растениями.

Он прошел по узкой садовой дорожке к входной двери и позвонил. Секунду спустя ему открыл невысокий пожилой мужчина с ежиком седых волос.

— Чем могу помочь, сынок?

Амос улыбнулся, и что-то в выражении его лица заставило хозяина нервно отступить назад.

— Привет, я старый приятель Лидии Маалуф. Я недавно узнал, что она умерла, и хочу отдать дань ее памяти.

Амос целую минуту пытался придать лицу нужное выражение, пытаясь изобразить улыбку, которая не отпугнет старика.

Старик (в некрологе называлось имя Чарльз) вздрогнул и пригласил Амоса войти. В убранстве дома угадывался почерк Лидии. Плюшевая мебель и яркие настенные гобелены и занавески напомнили Амосу о её старой квартирке в Балтиморе. Полки и тумбочки усеивали фотографии. Выхваченные секунды из жизни, которую она вела после отъезда Амоса. Две собаки на зеленой лужайке ухмыляются, высунув в камеру языки. Чарльз (более волосатый, но такой же седой) копается в саду. Лидия и Чарльз в ресторане: на столике свечи, оба улыбаются поверх бокалов с вином.

Похоже, жилось им неплохо, и Амос почувствовал облегчение, когда увидел фото. Он еще не понимал, что это значило, но, вероятно, хороший признак.

— У вас есть имя? — спросил Чарльз. — Не желаете ли чая? Я как раз заваривал, когда вы позвонили.

— Конечно, я выпью чая, — согласился Амос, проигнорировав первый вопрос, и остался в уютной гостиной, пока Чарльз чем-то громыхал на кухне.

— После похорон уже прошла пара месяцев, — сообщил Чарльз, — вас не было на планете?

— Ага, работал в последнее время на Поясе. Простите, мое возвращение затянулось.

Чарльз вернулся с кухни и вручил ему дымящуюся чашку. Судя по запаху — зеленый чай. Без сахара.

— Тимоти, верно? — уточнил Чарльз так, будто спрашивал о погоде. Амос стиснул зубы. Кровь забурлила от выброса адреналина.

— Уже давно не Тимоти, — ответил он.

— Она рассказывала о твоей матери. Немного.

Похоже, Чарльз расслабился, словно осознавал неизбежность того, что произойдет дальше.

— Моей матери?

— Лидия заботилась о тебе после смерти матери, так?

— Ага, — подтвердил Амос, — так и было.

— Итак, — спросил Чарльз и отхлебнул, — как всё будет?

— Я или спрошу позволения взять пару роз из сада, чтобы возложить ей на могилу...

— Или?

— Или просто возьму их, поскольку здесь уже никто не живет.

— Мне не нужны осложнения.

— Мне нужно знать, как все произошло.

Чарльз потупил взгляд, глубоко вздохнул и кивнул.

— У нее была аневризма восходящей части аорты, так мне сказали. Однажды легла спать и уже не проснулась. Я утром позвонил в скорую помощь, но они ответили, что она уже несколько часов как мертва.

Амос кивнул.

— Вы с ней ладили, Чарльз?

— Я любил её, юноша, — ответил хозяин, и в его голосе звякнули стальные нотки. — Вы можете делать тут всё, что пожелаете, я не могу вам в этом препятствовать. Но я не позволю вам разговаривать в подобном тоне. Я любил ее с той секунды, как увидел, и до последнего поцелуя на ночь. И всё еще люблю.

Голос старика не дрогнул, но в глазах блеснули слезы, а руки задрожали.

— Я могу сесть? — поинтересовался Амос.

— Чувствуй себя как дома. Сообщи, если захочешь еще чая. Чайник полный.

— Благодарю вас, сэр. Простите за непочтительность. Но когда я услышал, то забеспокоился...

— Я знал, кем была Лидия до нашей встречи, — произнес Чарльз, садясь на небольшую кушетку напротив. — Мы всегда были честны друг с другом. Но никто нас здесь не беспокоил. У нее просто была проблема с артерией, которая однажды ночью лопнула во сне. И всё.

Амос поскреб в затылке, пытаясь разобраться, верит ли он старику. Похоже, верит.

— Спасибо. Еще раз простите, что давил на вас. Так я могу взять парочку этих роз?

— Разумеется, — со вздохом ответил Чарльз, — это все равно уже не мой сад. Берите, что пожелаете.

— Вы уезжаете?

— Ну, паренек, что давал Лидии деньги, перестал — после ее смерти. У нас были кое-какие сбережения, но совсем чуть. Скоро буду жить на базовое, то есть в госжилье.

— Кто ей давал деньги? — Амос знал ответ еще до того, как задал вопрос.

— Парень по имени Эрик. У него своя бригада в районе, где Лидия раньше жила. Думаю, ты должен его знать.

— Должен, — согласился Амос. — Он знал о вас? О том, что Лидия вышла замуж?

— Да. Они общались, он навещал нас.

— Ясно. А после ее смерти деньги уже не приходили.

Это был не вопрос, а утверждение, и Чарльз не ответил, а просто отхлебнул чая.

— Ладно, — Амос поднялся. — Пойду, есть кое-какие дела. Но пока не переезжайте. Так или иначе, деньги на это жилье у вас будут.

— Вам не нужно этого делать.

— Нужно.

— Ради нее, — сказал Чарльз.

— Ради нее.

Дорога в Балтимор по скоростной железке заняла меньше времени, чем путь пешком до станции. За два десятилетия отсутствия Амоса город почти не изменился. Всё то же скопище коммерческих небоскребов, прослойка социального и бедняцкого жилья, тянущегося до упорядоченных кварталов среднего класса в предместьях. Всё тот же запах гниющих водорослей на осушенном восточном побережье, смешивающийся с тяжелой вонью от разваливающихся раковин старых зданий, торчащих как ребра какого-то давно умершего морского чудовища.