К 1925-26 годам «золотая лихорадка» на Алдане подходила к закономерному концу. Запасы разведанного золота резко упали. Закрывались прииски. Приморские, приамурские, прибайкальские производства давали все меньше этого металла. И хотя молодой, талантливый геолог Юрий Александрович Билибин в те же годы сумел по-новому организовать поиск золотоносных месторождений (в местах с недавно изверженными вулканическими породами) и нашел перспективные на золото места, вдохнуть жизнь в затухающее Алданзолото и другие прииски не смог и он со своим открытием.

В стране, только что вышедшей из гражданской войны, с разрушенной и сломленной экономикой, как раз в эти годы требовалось закупить много индустриальных машин и всякой другой техники за рубежом. Для этого нужны были валюта, золото.

На какое-то время валютой стали произведения русского искусства, ювелирного мастерства, национализированные у аристократии и буржуазии, из царского двора. Даже иконы и утварь из закрытых храмов. Но сколько же можно обкрадывать собственные кладовые?

А старые золотые прииски, прежде всего на Алдане, все больше угасали. Акционерное советское общество «Союззолото» теряло свой блеск, плохо пополняло государственный золотой фонд.

Алданские геологи П. Шумилов, Ю. Билибин, В. Бертин, Н. Шило все чаще и с более возрастающим интересом обращали взоры на северный берег Охотского моря, на Колымское нагорье, довольно близко подходящее к этому берегу.

В 1926 году руководителем нового акционерного общества «Союззолото» правительство назначило А. П. Серебровского, показавшего себя энергичным руководителем. Он за короткий срок восстановил разрушенные смутой Бакинские нефтяные промыслы.

Серебровский скоро и точно оценил ситуацию в золотодобыче, согласился с мнением — пока еще мнением! — искателей и геологов Бертина, Шило, Билибина о возможности продолжения «золотого пояса» из Аляски на наш Северо-Восток, имеющий схожие с Аляской геологические условия. И организовал экспедицию в 1928 году под руководством молодого и опытного Ю. А. Билибина.

— Ищите золото по всему этому загадочному краю, — сказал Серебровский, накрывая ладонью на карте весь Северо-Восток. — Можете рассчитывать на всестороннюю помощь со стороны наркома тяжелой промышленности товарища Серго Орджоникидзе.

, Надо сказать, что несколько раньше этого разговора, на Колыму, как пчелы на мед, уже слетелись старатели-одиночки, целые артели. Зов драгоценного металла осиливал все трудности проживания на побережье и в глубине Колымы. Множились слухи о богатейших месторождениях, о находке крупных самородков в речных долинах горной Колымы. Тропы в глубину нагорья начинались с Охотского побережья, чаще всего от поселка Ола.

Именно возле Олы — места прелестного, тогда еще закрытого лесами, с рекой, полной рыбы, и с лугами возле реки — в теплое время 1926 года высадилась и группа поиска во главе с молодым начальником Юрием Александровичем Билибиным.

Это был уже опытный, серьезный геолог, знакомый едва ли не со всеми, довольно многочисленными гипотезами образования месторождений, хорошо осведомленный обо всех мировых центрах золотой промышленности^ человек дела, высокой научной дисциплины и уверенности в успехе — с качествами, просто необходимыми для важнейшего государственного дела.

К этой экспедиции особенно внимательно присматривались на Лубянке такие деятели, как Ягода и его заместители по ГУЛАГу — Берман, Фирин, Фриновский. Создатели и обладатели бесчисленного, все более растущего клана заключенных и раскулаченных, они намеревались строить лагеря для них возможно дальше от густонаселенных мест, как можно выгоднее использовать дармовой труд и при этом не придавать своим, в общем-то, бесчеловечным, преступным деяниям даже малейшую огласку.

Билибин и его товарищи об этом обстоятельстве тогда еще просто не ведали. Зная характер начальника экспедиции, его врожденное дворянское благородство и высокую нравственность образованного человека, можно было предугадать, что он способен отказаться работать на ведомство, которое своей бесчеловечностью не могло ни быть, ни стать близким, тем более родственным социализму — государственному лозунгу новой власти.

Заметим, что подобных людей тогда было уже мало… Очень мало.

Полтора года, проведенные в верхнем течении реки Колымы с ее притоками, позволили сделать главный вывод: золота в этих районах, пожалуй, самых холодных, жестких, всего в двухстах километрах от полюса холода Оймякона, — достаточно для самой широкой промышленной добычи. Твердое убеждение геологов о находке «клада», естественно, достигло и до ведомства Ягоды.

А в Ленинграде, куда уже вернулся Билибин и его удачливая команда, началась камеральная обработка экспедиционных материалов; прикидывалась возможность всестороннего освоения края, создание приисков и, конечно, постройка автомобильной дороги от Охотского побережья в глубь тайги хотя бы на пятьсот километров. Исподволь готовилась вторая экспедиция для уточнения первых геологических прогнозов, для пополнения оставленной на Колыме постоянной геологической базы.

Весной 1931 года энергичный Юрий Билибин и более ста молодых решительных геологов снова отправились в глубинные районы Колымы. Эта их работа привела к открытию новых перспективных месторождений золота и созданию научной системы геологии местности.

Время сомнений прошло. Наступило время действий.

Союззолото к началу тридцатых годов уже оттеснялось от событий, разворачивающихся на Колыме. Сам А. П. Серебровский, неожиданно даже для Серго Орджоникидзе, оказался не у дел, а все проблемы, связанные с освоением Колымы, перешли, по решению Совета Труда и Обороны, к специальному тресту «Дальстрой НКВД СССР», начальником которого был назначен известный деятель партии, латыш-чекист Эдуард Петрович Берзин.

Он сразу же поехал в бухту Находка в Приморье, где была намечена база треста, а оттуда, уже морем, в бухту Нагаева, удобную для строительства порта. Недалеко от бухты, у реки Магаданки, началось строительство города с названием Магадан.

Еще стояла зима 1932 года, мартовское солнце никак не осиливало крепких морозов, а Берзин уже выехал в поселок геологов Ягодный. И там встретился с Билибиным, назначенным главным геологом Дальстроя.

Встреча этих двух лиц, двух мировоззрений и характеров, проходила напряженно. Берзин вдруг узнал, что «бешеного» золота здесь не будет, что и первая экспедиция, и Колымская геологоразведочная база при уточнении проб и карт пришли к выводу, что месторождения золота разбросаны в пространстве и не так богаты, как того хотелось бы. Что придется строить не одну трассу с нанизанными на нее приисками, а целую сеть дорог в разные стороны на сто и двести километров, где предполагалось строить прииски.

Вероятно, чекист Берзин был взбешен. От него требовали золото немедленно и как можно больше золота, а тут еще дороги, поселки, тогда как из пересыльных лагерей возле Находки на Север уже движутся пароходы с людьми. С заключенными, естественно, людьми.

Билибин с некоторым опозданием понял, что его открытия дали простор, базу для использования каторжного труда. Это никак не укладывалось в душе очень порядочного и воспитанного человека. Он понимал, что последует, когда в Нагаево из трюмов вывалят — и уже вываливают! — первые десятки тысяч подневольных. И если Берзин был взбешен «ошибкой» первооткрывателей, давших повод для постройки одного-двух поселков и для разработки компактного и богатого месторождения, то Билибин был расстроен не в меньшей степени, оскорблен и недоволен, что труд его товарищей используется теперь для такого безнравственного эксперимента, более подходящего для средних веков…

Кажется, именно из этого несоответствия взглядов складывались все дальнейшие отношения Берзина и Билибина. НачальникДальстроя позволил себе высказать главному геологу неудовольствие и даже угрозу. Тот ответил холодным отчуждением…

Вскоре недоразумения, связанные с оценкой богатства края, лишились всякой почвы. Кроме Среднеканского месторождения, казалось бы незначительного, здесь же были обнаружены золотые клады в десять раз богаче алданских. За сим последовали крупные находки на Хатыннахе, Ат-Уряхе, в районе Оротукана, Сусумана, Неры… Только успевай строить дороги, поселки и, конечно, зоны.