— Ты выросла, — кивнул отец, осматривая меня с ног до головы. То, что у меня было тело, удивляло, ведь до этого момента я была частью тьмы. Я не существовала.

— Господи, это что новая форма ада? — спросила я, скрещивая руки на груди. — Мне теперь тебя вечность терпеть?

Отец проявлял несвойственное для него терпение. Он просто смотрел на меня очень внимательным взглядом.

— Ты не умерла, — проговорил он спустя какое-то время. — По крайней мере, это ненадолго.

Я удивленно посмотрела на него, и все мое напускное высокомерие стухло.

— Я разбилась на машине, — проговорила я, нахмурившись. — И уже давно.

— Время — странная вещь, — задумчиво проговорил отец. — Особенно в этом месте. Но поверь, ты тут совсем мало.

Для меня прошла целая вечность. Тьма и пустота, которые сменялись обрывками воспоминаний, были для меня похожи на целую отдельную жизнь.

— Прошло не больше двух минут, — сказал отец, наблюдая за мной. — И очень скоро тебя вернут.

Вернут? Значит, я снова вернусь к своей жизни? К войне, которую мне приходится вести в одиночку? До этого момента я и не осознавала, как сильно хотела остаться во тьме, где не нужно ничего решать и ни за что сражаться. Я хотела сдаться. Впервые в жизни мне действительно захотелось сдаться.

В тот краткий миг слабости я совершенно не ожидала услышать голос Тейта. Он доносился откуда-то издалека и был слегка приглушенным, но я отчетливо слышала, как он звал меня и как сильно он матерился. Что происходит? Паника стала медленно проникать внутрь моей души, снова заставляя меня что-то чувствовать. Нет!

— Мэри! — неожиданно отец попытался ухватить меня за руку, но его пальцы скользнули вдоль моей бледной кисти, которая на самом деле не была материальна. Я была духом без физического тела, а значит, меня нельзя было схватить и удержать. — Мэри не верь никому. Мир, в котором ты осталась, будет пытаться уничтожить тебя.

— Я не понимаю, — почти на грани истерики проговорила я, когда почувствовала какое-то жжение в груди. Будто кто-то прикладывал к ней раскаленные утюги. Разве призраки могут чувствовать боль?

— В мире, где царит тьма, ты станешь последним лучом света, — проговорил отец, но его голос стал отдаляться. — Они знают об этом. Ты не должна верить никому, даже собственной семье.

— Что? — ошарашено спросила я, цепляясь за голос отца, словно за спасательный круг. Что-то тянуло меня назад к боли, и я не хотела этого. Я хотела остаться во тьме, которая обещала мне покой, а не возвращаться к свету, полному боли. Паника заполняла меня все больше и больше. — Что это означает?

— Прощай, Мэриан.

— Нет! — закричала я, но было слишком поздно.

Вспышка адской боли, разлившаяся по всему моему телу, выдернула меня из тьмы, и тогда я резко распахнула глаза, увидев темное грозовое небо над головой. Запах разгоряченного метала и крови ударил мне в ноздри, а перед глазами все поплыло.

— Она очнулась! — прокричал кто-то, но у меня не было сил даже голову повернуть и посмотреть на того, кто это был.

Я лежала на чем-то очень холодном и твердом, а надо мной была тяжелая серая туча, которая грозила вот-вот разорваться. Кто-то склонился надо мной, и я не сразу смогла рассмотреть лицо этого человека. Серебристые волосы намокли, и лицо Тейта выражало злость и облегчение одновременно. Он смотрел на меня долгим и очень пристальным взглядом, будто хотел убедиться, что, когда он заговорит, я его услышу.

— Ты идиотка, Мэриан Озборн, — проговорил Тейт очень отчетливо и делая ударение на каждом слове.

Я попыталась заговорить, но во рту стоял привкус моей собственной крови, а мои силы были на уровне разряженной батарейки в пульте. И очень скоро даже этого стало недостаточно, и я снова потеряла сознание, но на этот раз я была уверена, что очнусь, так как тьма больше не предвещала спокойствия.

Яркий свет пробивался даже сквозь закрытые веки. Я попыталась открыть глаза, но это далось мне с трудом. Какая-то тяжесть давила на меня, заставляя снова вернуться в сон, но я сражалась с этой тварью до победного вздоха. Вокруг воняло какими-то лекарствами, а где-то рядом со мной пищали приборы, считающие мой пульс. Я была опутана кучей всяких трубочек и прочей медицинской фигни. Больше всего на свете я ненавидела больницы. В них всегда витал запах смерти, а мне этого хватало и в повседневной жизни.

Я попыталась сесть, и все тут же закрутилось волчком вокруг. Упершись ладонями в кровать, я низко опустила голову и свесила ноги с высокой койки. Прибор, измеряющий мой пульс, пронзительно запищал от того, что мое сердце стало биться чаще, чем крылья у колибри. Раздраженно взглянув на чертову бандуру, я сдернула со своей руки все провода, оставив только трубку от капельницы. Наверняка, это было обезболивающее.

На экране появилась ровная линия, которая в обычных случаях говорила о смерти. Не понимая, почему, наверняка, виной были обезболивающие, но я рассмеялась. Чувствуя себя, как под кайфом, я попыталась встать на ноги и чуть было не завалилась на пол. Легкая волна боли прокатилась по моему телу, но я проигнорировала ее. Ноги коснулись ледяного кафельного пола, и я отметила, что на мне легкая больничная рубашка до колена. В таком виде пройти незамеченной будет сложно, но искать свои вещи я не смогла бы. За окном царила кромешная темень. Значит, сейчас была глубокая ночь и, возможно, весь немногочисленный персонал больницы где-то спит. По необъяснимым причинам я чувствовала острую потребность в том, чтобы уйти отсюда подальше.

Возможно, виной всему были мои детские воспоминания? Я не часто бывала в больницах, хотя травм у меня было больше, чем у боксерской груши, но каждый раз, стоило мне оказаться в этом чертовом месте, все тут же становилось еще хуже, чем обычно. В моей жизни больница была предвестником огромных проблем.

Именно поэтому я схватилась за капельницу, которая была на колесиках, и, сделав ее своей опорой, стала медленно двигаться в сторону двери. Ноги заплетались и путались. Я чудом не растянулась на полу. Перед глазами плясали темные пятна, и все вокруг было каким-то размытым. Я будто находилась в каком-то кошмарном сне. Мозг отказывался работать исправно, и поэтому я не сразу смогла повернуть ручку на входной двери, но, когда мне это все же удалось, я еще какое-то время вспоминала, как именно нужно открывать дверь.

Коридор в больнице был таким же мерзким, как и сама палата. Слишком яркие лампы освещали это жуткое место, которое выглядело обманчиво светлым. Стены мятно-зеленого цвета, белый пол, выложенный плиткой, кое-где стояли каталки и искусственные цветы. Будто тут было мало мертвых людей, и именно поэтому они решили добавить еще и мертвые растения.

Что-то кольнуло меня в левом боку, и, опираясь о стену, я взглянула на то место. Белая рубашка стала быстро пропитываться алой кровью. Я не чувствовала особой боли и, находясь в каком-то потерянном состоянии, дотронулась до места, где наверняка разошлись швы. На моих пальцах заблестели алые капельки, и это снова показалось мне смешным. Черт, я действительно надеялась, что дело в обезболивающих, а не в том, что у меня поехала крыша.

Держась за стену и абсолютно не волнуясь о том, что я оставляю на ней кровавые следы, я стала медленно продвигаться по коридору. Я понятия не имела, куда иду и зачем, но чувствовала, что для меня очень важно оказаться подальше от этого места. Почему? Да черт его знает.

Я сделала несколько нетвердых шагов, прежде чем за моей спиной раздались неприлично громкие ругательства.

— Ты что спятила? — выругался Тейт, оказавшись предо мной, словно из ниоткуда.

Я посмотрела на него затуманенным взглядом, и в этот момент мои ноги подогнулись. Наверное, я добавила бы себе еще несколько серьезных травм, если бы Тейт вовремя не схватил меня за талию, прижав к себе. Я почувствовала его запах, и он показался мне лучшим, что я когда-либо чувствовала, особенно по сравнению со смрадом этого места.

— Ты так хорошо пахнешь, — не думая, пробормотала я.