Я тихо ушёл через пекарню, огороженный сад и конюшни, располагавшиеся между собственно домом и подъездной дорогой. Затем я прошагал по глубоким колеям мимо нашей собственной мельницы к тому месту, где сломанная стена у частокола давала опору для ног, так что я легко смог перелезть наружу.

До проклятой мельницы отсюда было немногим больше мили через поля и лес. Сначала никто не попадался мне на пути, но у «Грошовой пивной» я увидел Пола Гвитера. Он распахивал поле, а его сын Оливер шагал следом и сеял озимую пшеницу и рожь. Замыкали процессию два младших сына Пола, вооружённые пращами и камнями. Они отпугивали птиц. Оливер узнал меня и помахал рукой.

Лес в окрестностях Гласни был густым. Я обошёл его по опушке и поднялся на гору. Парусина крыльев мельницы давно истрепалась, но одно крыло всё ещё медленно раскачивалось на ветру. Я спрятался за деревом и внимательно осмотрел оттуда заросли ежевики. Сорвав одну ягоду, я задумчиво разжевал её. В зубах застряло семечко, и я принялся нащупывать его указательным пальцем. На мельнице глухо гавкнул пёс.

Затем установилась тишина. В проёме виднелись два серых гранитных жернова, размерами похожие на сырные круги. Кто-то прислонил к жерновам сломанное колесо. В густой траве рос чертополох и щавель, местами торчали побеги ячменя и овса. Среди этой зелени вилась тропинка, ведущая прямо к двери мельницы, криво повисшей всего на одной петле.

— Кто здесь? — спросил чей-то голос. — Покажись, если есть дело. Если же нет — ступай себе мимо.

За дверью в косо падавших лучах солнечного света я увидел женщину лет тридцати. Она сидела на полу в выцветшем голубом платье, скрестив ноги. Рядом на табурете сидел кролик и поспешно жевал листья салата, а поодаль на солнышке лежали и грелись три кошки.

— Ну что же, юноша?

Я попытался заговорить, но с языка сорвалось только испуганное бормотание. Нервно сглотнув, я безмолвно уставился на ведьму.

— Чего тебе надо? — снова спросила она.

— Мне... я хотел увидеть госпожу Фут... Футмаркер.

— Так смотри — она прямо перед тобой.

Я переминался с ноги на ногу. У плетёной корзины лежал пёс, а на балке перекрытия восседала галка.

— Как тебя зовут, парень?

Я назвал своё имя. Кэтрин медленно поднялась на ноги, стряхнула пыль с юбки и длинным указательным пальцем попыталась оттереть с неё пятно.

— Кажется, я тебя видела. Это точно. Ты из Арвнака. Ещё бы. Ты из Арвнака. Как пить дать.

Она произнесла это так, словно обвиняла меня в чём-то.

— Да, вы правы.

— Так... Что же от меня понадобилось Киллигрю?

Я с интересом наблюдал, как кролик взял очередной лист салата. Раздался сочный хруст, и пухлые пушистые щёки заходили ходуном.

— Это ручной кролик?

— Нет, милый, он вовсе не ручной, и он приходит сюда, когда ему заблагорассудится.

Я продолжал нерешительно стоять в дверях.

— Твой отец знает, что ты здесь? — спросила она.

— Нет, мэм.

— Хочешь сказать, что ты пришёл сюда сам по себе? Кто тебя надоумил?

— Я... я просто решил здесь прогуляться.

Ведьма шумно вздохнула и потревожила ногой большого серого кота, дремавшего в тенистом полумраке.

— Какой неожиданный визит. Очень странно. Бьюсь об заклад, что если я когда-нибудь увижу здесь Киллигрю, значит, твой папаша и его головорезы решили сжечь моё жилище дотла.

— О нет, он этого никогда не сделает.

— Да неужто! — она поскребла свою ногу выше колена через рваную дыру в юбке. — Я тут живу между молотом и наковальней, парень, чтоб ты знал. На севере Пенрин, а на юге Арвнак. Всякий желает мне зла и только ждёт, чтобы первый шаг сделал кто-нибудь другой. — Ведьма улыбнулась, обнажив ряд крепких белых зубов на узком лице. — Ты мне не веришь?

— Я не знаю.

— Тогда выкладывай, зачем сюда пришёл.

— Я хочу знать, кем была моя мать, — признался я.

Большой чёрный пёс внезапно вновь подал голос и потревожил галку. Птица встрепенулась и перебралась немного ближе, уставившись на меня со своего насеста блестящими глазами-бусинами.

— Цыц, Моисей! — прикрикнула женщина, резко развернувшись к собаке. Пёс поднялся и скрылся во мраке, виновато поджав хвост и спрятав его между задних лап. — Шумным животным здесь не место! Если хочешь что-то узнать, нужна тишина, а не галдёж.

Она налила себе молока, выпила и протянула кружку мне. Но я покачал головой.

— Сколько лет тебе, Моган Киллигрю?

— Четырнадцать.

— И ты рождён вне закона? Четырнадцать. Стало быть, в тысяча пятьсот семьдесят восьмом. С чего ты взял, что я знаю ответ на твой вопрос?

— Я думал... вы могли бы... узнать.

— Ещё бы! Я-то узнаю, а ты тут же помчишься в Арвнак, чтобы всем доложить, мол, ведьма Кэтрин Футмаркер ещё злее, чем вы думали, и у неё есть чёрный пёс, распевающий богохульные куплеты, и пять кошек в сутанах и стихарях!

— Нет, нет, ни за что! Я так не сделаю.

— Ну разумеется, — Кэтрин поставила кружку и вновь неторопливо вышла на солнечный свет, — С семьдесят восьмого года утекло много воды. Джона Киллигрю где только не носило. Сомневаюсь, что кто-нибудь что-то вспомнит. Разве что твоя мать. Да и та уже, наверное, всё позабыла.

— Она умерла! Отец так сказал.

— Ах вот как. Значит, он помнит, но не желает тебе говорить? Моган Киллигрю, рождён в тысяча пятьсот семьдесят восьмом году. Так-так...

Кролик прекратил жевать и внимательно смотрел на женщину.
— Чем ты меня вознаградишь? — спросила она.

— У меня есть два шиллинга.

— Утром я видела, что твой папаша куда-то выехал со своими слугами, — размышляла Кэтрин. — Что за злодейство у него на уме?

— Никакого злодейства. Он просто охотится с соколами, вот и всё.

— И ты в это веришь, да? Не шутишь? Дай-ка я на тебя погляжу. — Она взяла меня за подбородок, но я отшатнулся. — Похоже, ты и впрямь невинное дитя, как я посмотрю... Дай же мне шиллинг.

Я отдал ей одну из своих монет.

— Первая половина — задаток, — процедила она, пробуя серебро на зуб. — Приходи опять через три или четыре недели. В следующее полнолуние, пожалуй.

— А если я не смогу прийти сюда снова?! Я думал, что вы... что вы можете...

Я окинул взглядом гавань. Две крохотные рыбацкие лодки шли против ветра от залива Пенрин, а ещё один корабль бросил якорь у мыса Трефузис. Кажется, это было большое рыболовецкое судно из порта Фоуи или Лу.

— Считаешь меня нечистой силой, ну так и явись ко мне ночью, — заявила женщина.

Кролик спрыгнул с табурета и убежал прочь из лачуги.

— Вот что, дай-ка я посмотрю на твою руку.

Прежде чем я успел спрятать руки за спину, она схватила одну из них и развернула ладонью кверху.

— Как она горяча. Уж не болен ли ты?.. Что ж, по крайней мере, ты не тратишь лишнего на мыло и воду. Плюнь на руки, мой мальчик. Не для того, чтобы сделать их чище, а чтобы я увидела, как высохнет слюна. Это скажет о тебе не меньше, чем линии на ладони.

Я сделал то, что мне велели. Ведьма наклонилась ко мне так близко, что её длинные чёрные волосы падали на мои руки. От неё пахло прелым сеном.

— Ты Киллигрю, нравится тебе это или нет, — заговорила она. — Вот и орёл — всё ясно как день, видишь? Это судьба. У тебя интересная рука, мальчик. На ней есть кровь. На обеих руках есть кровь.

Я попытался вырвать ладони из её рук.

— Не спеши. Это совсем другая кровь. Разве не видишь? Здесь и здесь, у среднего, указательного и большого пальца на левой, и поперёк ладони на правой.

— Что это значит?

— Ну, этого я тебе не скажу. Скажет время. Тебя ждёт много дорог, юноша. Вижу, ты будешь вновь и вновь возвращаться в Арвнак, но ты обречён бывать дома и пребывать вне его. Будут войны, и женщины, но лишь одна или две из них займут место в твоём сердце. И всё же, нравится тебе это или нет, часть твоей души навсегда останется в Арвнаке и Корнуолле. Думаю, свою смерть ты найдёшь здесь или где-то неподалёку, но не в родном доме. Видишь, здесь Арвнак появляется в последний раз, а линия жизни идёт дальше.

Я поспешил спрятать ладони, едва она отпустила их. Ведьма рассмеялась.

— Из тебя выйдет славный муж, Моган. Женщины будут тебя любить. Но и мужчины не станут презирать. Только отважный будет искать встречи с женщиной, имеющей славу, подобную моей.

Я пытался втихаря вытереть ладони о колет.

— Так когда мне прийти снова?

— Сегодня луна в двух днях после полнолуния. Приходи где-нибудь через месяц. Возможно, тогда у меня найдётся для тебя кое-что, но не обещаю.

— Я постараюсь сюда вернуться.

— Ты вернёшься. Бо́льшая часть твоих замыслов будет тебе удаваться. Я вижу по твоему лицу.

Ворота главного входа на нашу землю через частокол располагались на возвышении, которое доминировало над подступами к дому с юга. Днем там всегда караулил кто-то из слуг, следил, чтобы не прошла ни единая нежелательная персона. Нищие, бродячие ремесленники и торговцы живо получали от ворот поворот — как и многие более важные господа, которых отец по какой-то причине не желал видеть. По ночам на свободе за частоколом ходили три волкодава — Харон, Харибда и Сцилла.

Но сегодня я знал, что к этому часу караулить ворота придёт слуга по имени Пенраддок, он пропустит меня и не донесёт отцу. Я спокойно шёл по тропинке вверх, когда вдруг услыхал позади, совсем близко, ржание лошади. Я едва успел нырнуть за куст дрока, как на гребне холма появились отец и дядя Саймон.

Вместе с ними ещё восемь наших слуг, и Белемус, и наш управляющий Розуорн. Лошади были взмылены и, казалось, долго скакали. Но это не соколиная охота, поскольку с ними не было ни сокольничих, ни укрытых под клобуками соколов на запястьях, к сёдлам не привязана безжизненная добыча. Правда, рядом со всадниками, высунув языки, следовали четыре спаниеля, но любимые псы отца сопровождали его повсюду.

Я успел хорошо рассмотреть отца, пока компания следовала мимо меня. Он был не в духе и казался озабоченным, благодушное выражение бесследно покинуло его лицо. Розуорн имел при себе книгу, а через седло его лошади была переброшена сумка.