Глава седьмая

Много раз после 1592 года я отмечал Рождество Христово: и в радости, и в горести, и со всей радикальной пуританской суровостью, но это Рождество так и осталось для меня самым особенным. Отец не обращал внимания на такие мелочи, как растущие долги: деньги поступили, а он их тратил. Возможно, он помнил собственную юность, когда жизнь главы дома казалась проще; или просто хранил детские воспоминания о первых в своей жизни праздниках Рождества, пытался вернуть то, чего уже не вернёшь.

Леди Киллигрю, моя бабка, приболела и почти всё Рождество провела у себя в комнате; это избавило отца — да и всех нас, пожалуй — от лишних ограничений.

В сочельник из Трерайса приехали миссис Гертруда Аранделл и Джек Аранделл. Потом из Кардью прибыли Дигби Бонитон вместе с сестрой Элис, а буквально через несколько минут — Хью и Грейс Боскауэны из Треготнана. Хью был младше меня на два месяца, а Грейс в свои двадцать четыре до сих пор не вышла замуж.

После обеда из Фоуи приехали два наших кузена — Треситни и Абель Треффри. Треситни было двадцать один, а Абелю — пятнадцать. Мы ждали, когда стемнеет. В шесть, когда мы сели ужинать, пришли мистер и миссис Ричард Карью с дочерью Гертрудой и её будущим супругом, Джонатаном Аранделлом-младшим из Толверна. Сэр Энтони и леди Аранделл не приехали, как и Томас, как будто до конца не простили моё нападение на него. Меня это не тревожило, потому что в числе прибывших оказалась Сью Фарнаби…

Кажется, наряду с затопившей меня радостью от новой встречи, пришло понимание, что её семья действительно занимает положение гораздо ниже нашего, и вряд ли они так быстро забыли о беспощадном выселении.

Начиная со дня святого Фомы и вплоть до самого сочельника дети и с полдюжины слуг украшали большой зал и главные комнаты. Из леса возле речки принесли остролист и плющ, а с яблонь сорвали всю омелу. Подоконники окаймили лавровыми листьями, через зал протянули розочки из окрашенной ветоши. Белемусу наконец-то дали волю, и он разукрасил оконное стекло в малиновый, цвет охры и ярко-зелёный так, что днём цветной свет проходил через окно внутрь дома, а вечером — сиял снаружи на улице. Связали в пучки апельсиновые и лимонные ветки, а самые поблёкшие гобелены на стенах закрыли нарядной малиновой тканью.

Чтобы поселить гостей в комнатах, нас, пятерых детей, выдворили из родных спален и отправили спать на солому в помещении в задней части дома. За столом мы сидели теснее некуда, ведь каждый из приглашённых пришёл как минимум с двумя слугами.

В сочельник подали великолепный ужин, затем притащили большое рождественское полено и засунули в горящий камин. Предполагалось, что оно сгорит за четыре дня. После ужина мы спели мадригалы и рождественские хоралы; в полночь пришел Владыка буянов в ярко-жёлтом одеянии с двенадцатью спутниками, одетыми в самые разнообразные цвета. Дика Стэйбла — поскольку парень знал, как рассмешить и при этом соблюдал меру, чтобы мой отец не накинулся на него — выбрали на роль Владыки. Мачеха надела на него корону посреди радостных криков и смеха. Отныне он заправлял весельем и должен был целых двенадцать дней просидеть на престоле.

В день Рождества почти все, кто был в доме, процессией отправились к причастию в Бадок, а после обильного обеда, за которым подавали пирог с голубями, кабанью голову, котлеты, овсянку со сливами и седло барашка, день закончился в сонном оцепенении. Вечером все дарили друг другу подарки, и мы танцевали до десяти. В моём распоряжении, помимо мелочей для семьи, имелись лишь два подарка — я был ограничен в деньгах, точнее, в возможности ими распоряжаться. Но Роуз купил по моей просьбе в Труро пару чулок из тонкой шерсти алого цвета, а я сам приобрел у одного моряка тонкий чепчик с изящным антверпенским кружевом.

Купив подарки, я долго страдал, решая, что подарить Мэг, а что Сью. Чулки дороже, и я их выше ценил, но не был уверен, что Сью посчитает возможным принять от меня этот подарок. Я не до конца её понимал, она выглядела такой застенчивой, бледной и отстранённой.

Поэтому я вручил чулки Мэг. Я сделал это перед самым ужином, когда она подрезала фитили свечей. Она приняла у меня чулки, и они медленно развернулись в её руках.

— Это мне? О господи... Где вы их взяли? Купили? Для меня? Они годятся для леди. Боже милостивый! Благодарю, мастер Моган. Да мне такое никогда не носить. Но я их надену. Правда. Конечно, вам не увидеть, — она захихикала. — Ну, может разок, пока Дик не застукал.

Приплясывая, она сделала пару шагов ко мне, обняла, не выпуская из рук чулки, и поцеловала в губы — наш первый поцелуй. Он был гораздо более захватывающим, чем я ожидал.

Она вдруг отстранилась.

— Об этом кто-нибудь знает?

— Нет.

— Тогда и не говори никому, ладно, Моган? Так будет лучше.

— Не скажу, — пообещал я.

— Боже ты мой, женские чулки. Ты настоящий джентльмен, Моган. Когда вырастешь, ничто не сможет тебя остановить. И спасибо тебе.

Я ушел с таким чувством, словно сделал что-то, чего делать не стоило. Но стыдно за это мне не было.

Чепец для Сью я проносил в кармане весь ужин и танцы после него, но стеснялся отдать его в присутствии других. Реакция Мэг только усилила мою застенчивость и сдержанность. Но когда танцы закончились, настало время прогулок и бесед, и никто не обращал внимания на то, чем заняты другие, и я решился.

— Сью, я у меня для тебя кое-что есть, я подумал, что это тебя порадует, и это единственное, что я смог придумать и....

Она разрумянилась от танцев, а множество сменяющих друг друга разноцветных огоньков в комнате постоянно меняли выражение её лица. Я помню, когда она взяла кружевной чепчик и посмотрела на него, её веки выглядели белоснежными.

— Это очень… любезно с твоей стороны, Моган. Кружево... милое. — Она перевернула чепец, и её пальцы внезапно задрожали. — Но разве ты не должен мне купить и платье? Помандер³, муфту, зеркало? Это меньшее, что Киллигрю должны Фарнаби, теперь, когда мой отец обанкротился и может попасть в тюрьму.

— Я в этом не виноват.

— Знаешь ли ты, что нам дали всего час? Нам не разрешили взять с собой ничего, кроме одежды, что была на нас, и одного маленького баула на троих. Знаешь ли ты, что твой отец поднял арендную плату вчетверо после того, как мы приехали? Что мой отец шесть раз писал, обещая всё заплатить и прося лишь ещё времени? И всё это происходило за две недели до Рождества, когда царит мир и доброжелательность среди людей и соседей. Посмотри на всё это: роскошь, богатый стол, вина, драгоценности; всё это не вызывало бы у нас возмущения, отнесись вы с пониманием к нашим трудностям.

Она подняла глаза, полные слез.

— Ох, Сью, — сказал я. — Я знаю обо всем, но это свершилось до того, как до меня дошли слухи. Но даже если бы я узнал раньше, то не смог бы ничего изменить... Почему ты пришла?

— Потому что так решила тётя. Ей не придётся кормить ещё один рот.

На следующий день, День Святого Стефана, большинство мужчин отправились на соколиную охоту, что было очень кстати, потому что они не путались под ногами. Остальные, после долгих молитв, которых хватило бы на весь день, и завтрака на скорую руку со студнем с горчицей и вином мальвазия, начали готовить зал к вечернему выступлению ряженых.

Характер пьесы был таков, что, хотя все знали, кто в ней играет, каждый должен быть нарядиться так, чтобы зрители не могли угадать, кто есть кто, поэтому подготовка началась за две недели до выступления. Все делали новые или переделывали старые маски. Некоторые нарядились единорогами, другие медведями, были и те, кто носил оленьи шкуры и рога, а некоторые лишь чернили лица, не имея иного грима. Дик Стэйбл должен был играть святого Георгия, старый Пенраддок — дьявола.

Не знаю, многие ли смогли узнать мальчика, который играл юного спутника святого Георгия. На нём были плотная маска, чёрная шапочка, зелёный колет, узкие серые бриджи с подвязками над коленями и сияюще-алые чулки. Мэг показала их не только мне, но всему дому, и я за неё боялся — ведь она рисковала быть битой. Я не отводил взгляда от её ног, как будто это нечто прекрасное, но запретное, и я больше никогда этого не увижу.

Возможно, пьеса имела бы больший успех, если бы непосредственно перед представлением не было выпито так много пива. Дважды действо приходилось останавливать, потому что сцена грозила рухнуть из-за чрезмерного количества актёров, рвавшихся на неё. Когда же настало время смертельной битвы между святым Георгием и Сатаной, последний позабыл, что участвует в постановке, вошёл в раж под воздействием воплей своих последователей и опрокинул Георгия на лопатки, исполнив бросок из арсенала корнуольского борца. После этого победитель с пьяной улыбкой осмотрел зал из-под разболтавшейся маски. Юный спутник святого Георгия попытался оттащить дьявола в сторону, и завязалась потасовка. Спустя мгновение восемь или десять человек яростно боролись и наносили удары друг другу, но, к счастью, на сцене нашлись те, кто был достаточно трезв, чтобы остановить это безобразие прежде, чем вся история переросла в нечто более серьёзное, нежели внезапная потеха для почтенной публики.

Когда пришло время танцев, актёры смешались со зрителями, и хотя первыми шли павана и куранта, к куртуазности никто расположен не был, поэтому вскоре музыканты заиграли народные танцы. Дигби Бонитон настойчиво оказывал внимание леди Джоэль Киллигрю, и она, кажется, вовсе не возражала. Она шокировала всех нас, спустившись к ужину в платье из парчи и бархата, с таким глубоким декольте, что грудь почти не прикрыта. Брови у неё были выщипаны, веки свежевыкрашены сурьмой, перчатки распространяли лавандовый аромат. Моя мачеха до сих пор не танцевала из-за болезни, и отец постоянно приглашал миссис Гертруду Аранделл, мать Джека Трерайса.