– Что ж... Правильно. Дом без хозяина долго не стоит... Дружину, поди, с собой забираешь?

Засмеялся новгородский князь.

– Видал я намедни, как гонцы сновали...

– Я ж приказал только мне докладывать, – потемнел лицом Владимир.

– Так приказа твоего никто не нарушал. Да только я, друже, не вчера из-под мамкиных юбок выполз. Приметил, с какой стороны тебе вести везли... Один уеду, с парой лучников и мечников да стремянным, Ярослав с дружиной тут останется.

– Доверяешь ему, стало быть?

– Доверяю. Башковитый парень вырос. На руку да ногу скор.

– Эх, княже, знал бы ты, каку беду в лице сына своего мне оставляешь! – рассмеялся вдруг Владимир и рассказал о том, что видал утром у реки. – Расписал личико моему хазаренку что твой лубок...

Сжал кулак Всеволод, заиграл челюстью.

– Ну я ему, стервецу, ослушнику, покажу!

– Не горячись. Не осаживай парня. Знал бы я, что норовом он в тебя, а не в Аннушку пошел, давно бы ко двору позвал. Мстиславу окорот нужен. А то привык, что всяк под его дуду пляшет...

Тут двери в палату отворились, с поклоном стражник вошел.

– Княжичи, владыка. Как приказывали.

– Зови.

Робко ступили через порог статные молодцы, одновременно преклонили колена. Несколько минут Владимир с тронного возвышения молча разглядывал два гладких затылка, вороной да золотисто-русый.

– Ну и... Кто кого? – спросил не без любопытства в голосе.

– Неведомо, – вскинул голову сын. – Не додрались.

– Значит, еще драться будете?

– А и будем, коли нужда припрет, – пряча глаза от Всеволода, грозно хмурившего брови из-за княжьего трона, ответил Ярослав. И тут же пребольно получил от Мстислава локтем под ребра.

– Дерзит... – вроде даже с удовольствием молвил Владимир. Поднял на Всеволода смеющиеся глаза: – Ты говорил, на руку да ногу скор... На язык-то еще скорее будет.

– Не гневись, владыка, – с поклоном, пряча такое же веселье в глазах, ответил Всеволод. – Ужо научу его, как старших почитать да слушать.

Услыхав угрозу, вскинул Ярослав голову, ровно породистый жеребец, зыркнул зелеными глазами. Но тут Владимир поднял руку.

– Молчи, отрок! – рявкнул грозно. – Не в том беда, что рожи друг дружке побили. А в том, что за стенами одни были. Без оружия. И без должного ко всему внимания. Я в паре саженей от вас в камыше стоял – а вы даже глазом не повели! А если б то не я был, а чужой кто?!

Князь успокоился так же внезапно, как взъярился.

– Вот за это выпорю, – сказал спокойно. – Чтобы спинами своими запомнили – жизни ваши не вам одним принадлежат, чтобы так вот ими распоряжаться. Аль ты, сын мой Мстиславе, позабыл, что наследником моим назван? А тебе, Ярослав, отец разве не сказывал, что между нами было порешено?

– Не сказывал я ему, всесветлый князь. Не хотел... раньше времени.

– Так я скажу. Мстислав – один сын у меня. Нет другого. Посему решено было, что коли с ним что приключится, быть тебе, Ярослав Всеволодович, сын друга моего и соратника, великим князем Киевским.

Замер Мстислав, услышав отцовы слова. Похолодел Ярослав, боявшийся даже глазом моргнуть в сторону киевского княжича.

– Но вот одного сие не означает. Нет между вами соперничества за власть и трон княжий. Нет. И быть не может. Ярослав! – громыхнул Владимир на весь терем. – Клянись, что не подымешь меча против Мстислава, каким бы соблазнам ни подвергался.

Опустился Ярослав на одно колено, дрожащей рукой коснулся кромки белого с алой оторочкой Мстиславова плаща.

– Клянусь, – прошептал. – Служить верой и правдой, не жалея живота своего...

Мстислав, не дыша, глядел на Владимира. В тревожных синих очах его стояли слезы.

– Теперь ты, сын. Клянись, что примешь эту службу со всей честью, коей Ярослав достоин.

– Клянусь, – склонил тот темную голову.

– А теперь пошли оба вон. На задний двор. Елизар-конюший уж розги вымочил. Как пороть станет, сам смотреть приду.

* * *

Мстислав, покосившись на бадью с пучком мокнувших в ней розог, на могучего конюшего Елизара, стоявшего поодаль, скрестив на широкой груди длинные, перевитые жгутами мускулов руки, судорожно сглотнул и, стянув рубаху, встал на колени возле дубовой колоды.

Ярослав зажмурился, увидав, как Елизар, глянув искоса на князя Владимира, вытянул из бадьи длинный гибкий прут, согнул его, проверяя на прочность, и с оттяжкой хлестнул по широкой белой спине. На гладкой коже мгновенно вспух багровый рубец. Мстислав задрожал, но не издал ни звука. Ярослав до крови прокусил нижнюю губу. И не увидал, с каким интересом смотрит на новгородича сидевший на березовом чурбачке великий киевский князь...

Удары сыпались один за одним, пот катился по лицу княжича, немилосердно щипля свежие ссадины, оставшиеся после утрешней драки. Мстислав дал себе слово молчать, но мочи терпеть почти уже не было. Вдруг он почувствовал, как чья-то рука бережно убрала со лба взмокшую прядь волос и кожи коснулось что-то прохладное. Открыв глаза, увидал вблизи печальные, виноватые глаза Ярослава. Новгородич сидел перед ним на корточках и отирал пот с лица чистой влажной тряпицей, бережно промакивая ссадины и ранки.

– Прости меня, – прошептал едва слышно, глядя прямо в мокрые от непролитых слез Мстиславовы глаза.

Увидав сию картину, Елизар вопросительно покосился на Владимира – тот сделал успокаивающий жест: мол, пускай их.

Снова свистнула в воздухе гибкая розга. Дернулся Мстислав от удара. И тут же услыхал шепот:

– Вот, возьми, зажми в зубах, терпеть сподручнее будет.

Ярослав протягивал ему длинный конский кнут с деревянной рукояткой. Это было унизительно, но Мстиславу уже все равно было – и он что есть силы вцепился ровными белыми зубами в темное дерево.

Пришел черед Ярославу становиться к колоде. Глянул он на расписанную багровыми росчерками широкую спину Мстислава – и его чуть не затошнило. Дрожащими руками стянул рубаху, аккуратно сложил ее, оттягивая момент расправы. Перекрестился. Встал на колени, обхватил колоду руками что есть силы – так, что побелели костяшки пальцев. Зажмурился, ожидая удара.

– Не любишь боли? – услыхал вдруг возле самого своего лица. Приподнял веки – на корточках перед ним сидел Мстислав.

– Кто ж ее любит... – буркнул через силу.

– Потерпи, – проговорил киевлянин и большими пальцами рук осторожно смахнул с пушистых ресниц Ярослава повисшие на них прозрачные слезинки. – Отец не злой. Это для нашей же с тобой пользы. Урок.