– Ты чего, к земле прирос, что ли? Не перечь хороводу!

Снова глянул через плечо новгородич – снова увидал широкую улыбку киевлянина. Расцепили княжичи свой мертвый захват, да ладоней не разъединили.

Еще хороводились, снова пели, опять через огонь скакали, ручеек водили, плясали, венки плели. Ночь середину перевалила, когда наконец умаялись плясуны да плясуньи. Парни в траву попадали вкруг догоравшего костра, где кто стоял. Ярослав устроился поудобнее, уперевшись широкой спиной в невесть откуда взявшуюся коряжину. Откинул голову назад, посмотрел в небо. Черный полог был усыпан яркими точками звезд – как берег Днепра кострами. Увидал вдруг, как одна звезда сорвалась да полетела к земле. Только собрался желание загадать, как ощутил чью-то голову у себя на коленях.

– Успел? – поерзав затылком по Ярославову бедру, спросил Мстислав.

– Успеешь тут, когда башкой по коленкам стукают...

– А я успел!

– И чего загадал-то?

– Так я тебе и скажу... Хорошее загадал. Авось сбудется.

Новгородич смотрел сверху на белое, запрокинутое к звездам лицо Мстислава, на то, как играл огонь в тусклом золоте головного обруча, как колдовски сиял в его свете синий камень над высоким лбом. Захотелось вдруг запустить пальцы в черную густую гриву, разметавшуюся по коленям, ощутить всей ладонью ее шелковистое тепло...

– Глянь-ка, девки венки пошли русалкам дарить, – голос Мстислава нарушил колдовство момента.

Ярослав оторвал взгляд от лица княжича, поднял голову. И замер.

Первой в воду, сбросив сарафан и рубаху, вошла Евдокия. Глядя на ее хрупкие прямые плечики, гладкую, таинственно мерцавшую в темноте кожу, высокие крепкие грудки размером с хорошее яблоко с торчавшими в стороны сосками, тонкую талию («Да я ее руками обхвачу, не напрягаясь!»), розовые, упругие даже на взгляд ягодицы, Ярослав забыл, как дышать. А девка, явно понимая, что хороша и что сейчас все парни смотрят именно на нее, глянула игриво через плечо, сдернула с головы порядком растрепавшийся уже венок, зашептала над ним что-то, заговорила напевно и, бесстыже изогнув узкую спину, опустила цветы в воду.

Мстислав, уже не раз видавший, как дразнит дерзкая деваха парней, с любопытством наблюдал за новгородичем, изо всех пытавшимся протолкнуть воздух в легкие. Приподнялся на локте и пребольно ущипнул Ярослава за грудь.

– Ау! – взвился тот и спихнул черную голову со своих коленей.

Засмеялся Мстислав.

– Ты гляди, осторожней. В Иванову ночь девки русалками могут оказаться. Околдует, заворожит, в омут утянет – ищи тебя потом...

– Пускай тянет... – едва слышно пробормотал тот, тряхнув светлой гривой. – С такой сладко тонуть...

И не увидал, как странно сверкнули синие глаза под золотым обручем.

– Ладно, хватит в гляделки играть! – вдруг взвился Мстислав соколом. – Купаться пошли. А то мои лучники всех самых ядреных девок расхватают.

Изогнулся гибким своим, молодым да жарким телом, скинул одежу, оставшись в чем мать родила, и, взметая тучу водяных брызг, кинулся ловить ближайшую грудастую деваху.

Когда Ярослав понял, КУДА смотрит, ощутил, как горячей волной кровь ударила в лицо. А смотрел он не на Дуняшку, вместе с другими девицами все еще провожавшую по воде свой венок. На Мстислава. На его широкую спину с перекатывавшимися под гладкой, чуть еще подпорченной Елизаровыми розгами кожей мышцами, на крепкие плечи и мускулистые длинные руки лучника и мечника, на выпуклую почти безволосую грудь с крупными аккуратными темными сосками (их, наверное, так сладко обводить языком, целовать и покусывать, ощущая, как щекочет губы едва заметный темный пушок!), на узкие плоские бедра и крутые ягодицы, на...

Резко оборвал себя новгородский княжич. Помотал головой, отгоняя морок. Разделся быстро и кинулся в реку, стараясь спрятать поскорее от любопытных глаз взбунтовавшиеся от такой картины чресла. А глаз, горячих, зазывных, жадных, было полно. И не только девичьих...

Едва вынырнул, оказалось, что зажат в кольцо из возбужденных, смеющихся простоволосых русалок.

– Глянь-ко, девки, какого карася я выловила! – звонко выкрикнула одна.

– Хорош карась, – оценивающе прозвучал другой голосок. – Держи крепче. Улизнет. Видала я, как он на Дуняшку зыркал.

Под натиском обнаженных разгоряченных женских тел Ярослав начал отступать. Пока не уперся спиной и задницей в другую спину да задницу. Оглянулся. Позади него, так же загнанный осмелевшими девахами, стоял Мстислав.

– Ну, княже, что делать будем?

И переступил с ноги на ногу, потеревшись ядреными своими ягодицами о крепкие ягодицы Ярослава. Вода была холодна, но новгородичу стало жарко.

– Как что? – ответил – и повел плечами, с удовольствием слыша, как на мгновение перервалось дыхание киевлянина. – Оборону держать. Иль не доверишь спину тебе прикрывать?

И наклонился, чтобы зачерпнуть в горсть воды и плеснуть ею в самую отчаянную русалку. Мстислав не отказал себе в удовольствии покрепче прижаться к его мускулистой заднице, замер на мгновение, но, увидав, в какой уязвимой позиции находится Ярослав, не устоял. И что есть силы толкнулся задом!

Ярослав, ойкнув от изумления, так и ушел с головой под воду. Вынырнул, отплевался, смерил взглядом захлебывавшегося хохотом киевлянина. Набрал в грудь воздуху, поднырнул да дернул весельчака за ноги. Отскочить в сторону не успел – поймал его Мстислав под водой своими граблями, забарахтались, хохоча, борясь друг с другом, со сладкой странной дрожью ощущая, как скользят друг по другу могучие тела, как то рука, то нога касается возбужденной, налитой каменной силою плоти, как играют, стремясь разорвать захват, железные мышцы...

Девки, разочарованные тем, что про них позабыли, пошли искать себе новых жертв.

Наплескавшись вволю, вползли было на берег, чтоб дух перевесть, да не тут-то было. Налетели на княжичей голые девки, затормошили, защекотали, зацеловали. Да и растащили упиравшихся умаявшихся парней по кустам.

* * *

– Возьми меня, сокол мой ясный, возьми... – горячечно шептала Дуняша, цепляясь что есть силы за плечи Ярослава. – Половиночкой твоей стану... Только для тебя дышать буду. Только об тебе печалиться, только тебя любить да помнить... Деток тебе нарожаю... Мальчиков... Таких же красивых да умных, как ты... Только возьми меня...

– Уймись, Дуняша, успокойся, сердешная... Молода ты еще деток-то рожать... Да и мне пока родитель дозволения жениться не давал... А так я не могу... – отрывая от себя настойчивые девичьи руки, уговаривал Ярослав.

Девчонка была гибкая да сильная, никак не получалось у княжича освободиться от ее объятий. Наконец ухватил за тонкие хрупкие запястья, отодвинул от себя. Тут же на берегу как по ведовству показалась высокая худая фигура – давешняя старуха, что с пира уводила Дуняшу, встала во весь рост. Девчонку ровно подменили. Руки плетьми обвисли, даже коса, что свисала ниже крепких ядреных ягодиц, и та вроде как погрустнела.

– Ладно... Пойду я... Пора мне...

Выбралась из воды на берег, накинула на мокрое тело рубашку, сарафан скомкала да сунула под мышку – и пошла вверх по тропке, не оглянувшись.

Ярослав ничего поделать с собой не мог – смотрел ей вслед, глаз не отрывая. Только дух было перевел, как услыхал жаркое дыхание возле уха.

– Не трожь ее, – опалили кожу слова Мстислава. Не услышал в них новгородич ни приказа, ни угрозы. Одну только мольбу.

– Я-то не трону, – ответил, не поворачивая головы. – А другие?

– А других она к себе не подпустит – огонь девка. Да и не покусится никто. Своей дружине я давно пригрозил... А ты своих упреди...

– Уж упредил. А... почто тревожишься-то? Для себе бережешь?

Думал – позлить, а в ответ вдруг смешок услыхал.

– Коли бы для себя... Мне намедни отче наказ дал – не глядеть в ее сторону. Суждена мне другая жена. Болгаринка...

Вдруг – тоска в голосе:

– Не свободен я выбирать-то... Наследник не по любви, по выбору свадьбу играет...

– А отец твой? Разве не по любви женат?