Да, ей. Но об этом ему ни слова. Тот, кто раскрывает себя до конца, перестает быть интересным. Ведь не любит же Айна перечитывать дважды книгу, смотреть одну и ту же кинокартину. Все, что изведано, то не заманчиво.

— Помнишь, Витя, когда ты поцеловал меня в первый раз, я ведь и в самом деле страшно обиделась. Думала, что твой поцелуй унес мою чистоту. А вот сейчас в душе что-то другое. Как бы не ошибиться… Теперь мне кажется, что роднее тебя у меня никогда и никого не было. Давно-давно на лестнице нашего дома ты много говорил мне о любви, но я не верила. Думала: раз говорит, раз клянется — значит, не любит, обманывает самого себя. Когда ты смотрел на меня издали, я читала в глазах: любит, а когда начинал говорить, уверяла себя в другом. Как хорошо, что судьба снова свела нас вместе. Если бы я увидела тебя первая, я подошла бы сама.

— Неправда, Айна, я тебя звал, ждал у твоих ворот.

— Я не узнала. Ты так изменился.

— Ты еще не сломила себя, Айна. Гордость стоит у тебя на пути, преграждает дорогу. Мне до сих пор страшно. Кажется, слетит с языка обидное слово — и ты, как тогда, вырвешься и уйдешь…

— Не надо об этом, — умоляюще проговорила Айна. — Я и сама боюсь… представь, до сих пор еще не знаю себя…

За стенкой с суровой медлительностью пробили часы.

— …Десять… одиннадцать… двенадцать. Неужели двенадцать ночи? — удивилась Айна.

Сокол вздохнул.

— Придется тебя прогонять, скоро вернется мама…

Сокол заставил себя поднять голову с колен Айны и медленно пошел к выходу. Он остановился у полуоткрытой двери.

— Значит, завтра ты уезжаешь?

— Да, Витя.

— Поедем со мной на север, В Карелию.

— Даль-то какая, Дикая глухомань, трущоба. А впрочем, это даже не главное. Ты опоздал, я уже дала согласие ехать в Марьянино. Есть такое село колхозное… В нем я и пожелала испытать свои силы, исправиться. У меня ведь много пороков. Ты замечаешь?

— Это неправда.

— Значит, еще плохо меня знаешь.

— Не то. Очень люблю.

— Отец говорил, что самостоятельная жизнь излечит все мои недостатки. Как думаешь, прав он?

— Нет, нет и нет! Я не могу больше с тобой расставаться. Давай поженимся, Айна?

Айна задумчиво поправила косу.

— Не рано ли? Подождем, проверим себя еще… Может, раздумаешь.

Айна уехала в Марьянинский район — одно из глухих в Черноземье местечек. Виктор проводил ее в полной уверенности, что через год они снова встретятся и больше уж никогда не расстанутся. Так они решили.

Призыв в армию для Сокола был неожиданностью. В прежние годы он с завистью смотрел на военных, ему нравились их форма, подтянутость, четкость. Брат Сокола всю жизнь внушал ему уважение к армии, к военным людям.

И все же, получив повестку, Виктор растерялся. «Как же мой опытный сад? На кого я брошу свою работу, кому доверю?»

Врачебная комиссия дала ему назначение в летную часть.

До отъезда остались считанные дни, Как увидеть Айну? Ехать в Марьянино поездом? Увы, теперь уже поздно. Поезд будет через два дня.

— Близок локоть, да не укусишь, — раскладывая перед товарищем карту, делился он своим несчастьем. — До Марьянино каких-то полтораста верст, а пойди до него доберись, хоть пешком беги…

Бывший однокурсник Сокола, районный агроном предложил свою помощь.

— Верхом ездить умеешь? — спросил он.

— Приходилось.

— Поезжай к своей милой на лошади, я тебе своего Удалого дам.

Рослый жеребец шел крупной рысью. Иссушенная осенними ветрами, земля звенела под копытами. Легкая пыль поземкой стелилась вслед.

«Вот будет сюрприз,— размышлял Виктор,— не обещал, не писал и вдруг как с луны свалился: поздравь, Айна,— будущий штурман».

Сокол нетерпеливо дернул уздечку.

— Но, Удалой, торопись!

По обочине дороги желтел высокий, понурый, как перезревшая рожь, ковыль. За ним лежали черные, вспаханные под пары, поля, по-весеннему зеленели озимые, еще дальше — обвешенный золотыми червонцами листьев — притаился дубняк. Знакомый с детства пейзаж родных мест, разукрашенный осенью, радовал Сокола.

Темнело. Удалой давно перешел на шаг, усталость одолевала и всадника.

— Устал, золотой, — похлопывал Сокол по крутой шее коня, — крепись, скоро приедем. — Он достал смятую карту.

— Пустяки, до Марьянино километров десять осталось. Пошел, Удалой, пошел!

Марьянино почти скрылось в садах, и, если бы не рассыпанные по селу огоньки, Сокол, наверное, принял бы его за лес или рощу.

— Место уютное. Как-то моя Айна?

С трудом разыскав земельный отдел, он спрыгнул с седла и скованной долгой ездою походкой подвел коня к привязи. С крыльца сошел сухопарый старик и с любопытством оглядел приезжего.

— Кого надо, сынок?

Сокол приветливо протянул старику руку.

— Мне бы, дедушка, вашего агронома Айну Васильевну Черную. Знаешь такую? Она у вас недавно, с полмесяца.

— Как же, как же не знать. Понятно, знаком, вместе по колхозам поезживали. Припозднился ты малость, мил-человек, по домам разбрелись агрономы, должно, уж теперь второй сон видят. У нас ведь в Марьянине так: как стемнело — в кровать. Сонное место.

— Как же мне, дедушка, найти бы ее, Айну Васильевну? — остановил словоохотливого старика Сокол.

— Как найти, говоришь? — дед почесал затылок, на мгновенье задумался. Потом вдруг с досадою плюнул: — Тьфу ты, мать твою переехал, бес старый! Не найдем мы ее, мил-человек. Запамятовал я по старости… Уехала… утром сам ее на станцию отвозил.

Сокол сразу почувствовал страшную усталость. Без Айны все здесь стало чужим, безразличным. Опустившись на ступеньки крыльца, он уронил голову на пыльные руки.

…Без труда отыскав маленький, обнесенный плетеной завалинкой домик Айны и привязав к столбу Удалого, Сокол ступил на порог. Его встретила высокая девушка с черненькой родинкой на правой щеке.

— Я к агроному Айне Васильевне. Мне сказали, что она живет здесь.

— Правильно, здесь. Только сейчас ее нет — выехала в командировку.

— Я знаю, — замялся Сокол, — ехал, спешил и — напрасно.

Девушка окинула гостя внимательным изучающим взглядом.

— Прошу прощения, вы кто, откуда?

— Я?.. Впрочем, зачем вам…

— Постойте, постойте, — захлопала в ладоши девушка, — так я же вас знаю. Минутку…

Она сбегала в соседнюю комнату и протянула Соколу фотографию: высокий худенький парень в белом костюме — студент Сокол три года тому назад.

— Да, это я, В юности.

— Так вот вы какой, Сокол! — бесцеремонно разглядывая парня, залилась смехом девушка. — Представьте, я очень и очень прекрасно вас знаю, Айна мне спать не дает, все о вас рассказывает. Да что же вы стали у порога? Заходьте сюда, сидайте, зараз вечерять будемо, чайку выпьем. Вы к нам надолго?

— К сожалению, нет. В моем распоряжении только два дня.

— Итак, разрешите представиться, — шутливо отвесила Соколу поклон девушка, — меня зовут Катей. Подруга Айны, агроном-свекловод. Вы прямо из Реченска? Поездом?

— Нет, на лошади.

— На лошади? В такую-то даль?

— Не говорите, — подойдя к окну, расстроенно усмехнулся Виктор. — Вон мой конек пригорюнился. Едва на ногах стоит, того и гляди, от усталости свалится.

— Ну, уж упасть мы ему не дадим. Вот вам картошка, вот нож. Чистить умеете?

— Приходилось.

— Похвально. Хозяйничайте, а я вашу лошадь на колхозную конюшню сведу. Там ей дадут повечерить, напоят и, коли треба, в постельку уложат…

Выполнив поручение Кати, Сокол зашел в соседнюю комнату. На стене перед застланной белым пикейным одеялом кроватью знакомый бархатный коврик, на нем та самая фотография Сокола, которую несколько минут назад показывала ему Катя. В комнате такая чистота и опрятность, что Сокол даже усомнился, неужели они созданы человеческими руками?

Так и не узнав толком, когда должна вернуться Айна, Сокол решил завтра же уехать домой.

Уснул он на ее кровати, под ее одеялом.

Сквозь сон он почувствовал на лице чьи-то горячие руки,