Вот и все…

Сокол не любил многолюдных увеселений. Предпочитал им спортивные игры. Там он чувствовал себя свободно, был всегда весел. На студенческих вечерах, в театре, на танцах держался только в тени: и одет-то он бедно, и с девушками вести себя не умеет. Теперь же на новогодний студенческий бал он решил непременно сходить: «Авось увижу ее».　

Он надел новые ботинки, розовую с белым шнурком майку, тщательно заштопал на коленях и отутюжил брюки, вычистил бензином перелицованный пиджак брата.　

Когда все ушли из комнаты, долго и внимательно рассматривал себя в зеркале. И, несмотря на то, что розовая майка придавала бледному лицу весеннюю свежесть, а пиджак, хотя и был с чужого плеча, но сидел словно сшитый в ателье по заказу, Сокол остался недоволен собой. «В сравнении с ней я огородное пугало»,— невесело усмехнулся он.　

С робостью зашел он в зал института. Бал уже был в полном разгаре. Музыка, маски, конфетти, серпантин, танцы. Вот она — стройная, в длинном, переливающемся рыбьей чешуей платье. На глазах у девушки черная полумаска, но длинные косы не спрятать, по ним он узнает ее повсюду. Как никогда прежде, Сокол досадовал на себя за неумение танцевать, развлечь беседой, за свою постоянную скованность — уже трижды за этот вечер упустил он случай подойти к чернокосой девушке, завести разговор, познакомиться.　

Но о чем он заговорит с нею? О музыке? Танцах? Театре? Так она же высмеет его. В этих вопросах он слишком слаб. Кое-кто из товарищей называет его невеждой. И поделом. Даже официантка Лиза сделала ему замечание за неумение держать вилку.

Да, Соколу не пришлось учиться ни танцам,, ни хорошим манерам. Да и кому было учить? Отец и мать умерли, когда он только переступил порог школы, старший брат, чтобы дать ему возможность получить, образование, из девятого класса ушел на завод. Сначала брат помогал, а потом обзавелся семьей.

В разгар танца с чернокосой девушки соскользнула полумаска. Она подхватила ее на лету и кинулась в угол зада, где стоял Сокол. Они оказались друг против друга. На них никто не смотрел, никому не было до них дела. Оба растерянно молчали.

— Ну вот мы и встретились, — выдавил, наконец, из себя Сокол.

Смущение девушки быстро прошло. Она отбросила в сторону ненужную полумаску.

— Давайте лучше знакомиться. Вас зовут Виктор? А меня Айна. 

— Как вы сказали?

— Айна… Айна Черная, — повторила девушка.

Она сама попросила Сокола проводить ее. Он шел от нее на почтительном расстоянии, рассказывал о Мичурине, о встречах с великим ученым во время практики.

— Вы знаете, Айна, когда я однажды сломал сучок на вишне, он, замахнулся на меня палкой.

— Похоже, он питал к вам большую симпатию,— засмеялась Айна.

 — Да, но когда я один из всех заявил, что поеду работать на север, Иван Владимирович подарил свою книгу с автографом «Пионеру садов севера». Ведь это к чему-то обязывает, правда?

— К тому, чтобы прочитать книгу.

— Нет, этого мало. Вы любите профессию агронома?

— Еще не знаю…

— Странно, а я думал, что люди идут в институт по зову сердца.

— Не всегда. Мне, например, нравится сцена.

— Вот как… — разочарованно протянул Сокол, — голос у вас, правда, прекрасный…

С этого дня Виктор почти каждый вечер провожал Айну. Он рассказывал ей о детстве, товарищах, спорте, но чаще всего о природе.

«Я разбужу в ней любовь к профессии, и мы будем вместе»,— такая мечта зародилась у Виктора,

И еще один вечер никогда не изгладится в памяти Сокола.

…Он стоял на лестнице, ступенькой выше его — Айна. Тусклый свет маленькой электрической лампочки освещал ее прямой, мягко очерченный нос, чуть-чуть выдающийся вперед подбородок и маленькую округлую ямочку на щеке.

— Я не могу больше, Айна,— тихо сказал Сокол. — Люблю я тебя! Понимаешь, люблю…

На миг заструилось из ее глаз тепло, но тут же лицо стало прежним: спокойным, задумчивым. Неторопливо играя мягкими, холеными пальцами концами кос, она смотрела на Сокола, словно на незнакомца. 

— Что же ты молчишь, Айна?

— Думаю, что ответить.

«Глупец, она не хочет меня обидеть. Она ко мне безразлична— просто жалеет».

Теперь Соколу стало понятно, почему так холодна к нему Айна, почему так часто скучает она в его обществе. В сущности, Айна права. Кто он такой, чтобы искать у нее взаимности? Неотесанный пень. Когда он идет с Айной по улице, все смотрят лишь на нее.

— Как ты долго думаешь, Айна.

— Не надо. Не торопи меня, Сокол. 

— Тебе трудно сказать правду. Ты жалеешь меня, боишься обидеть?

Девушка устало провела рукой по лбу и словно что-то вспомнила:

— Мне нравится, как ты играешь в футбол, ходишь на лыжах. Ты ловкий…

— Тебе нравится спорт, Айна?

— Нет. Мне кажется, он огрубляет, у девушек ворует женственность. К тому же мама сказала: «Спортсмены — народ легкомысленный». 

— И я, Айна?

— Возможно.

— Почему ты так думаешь?

— Слово «люблю» можно произнести только раз в жизни, а ты швыряешься им, словно футбольным мячом.

— Я сказал тебе первой…

— Все равно теперь уже ни к чему. Ты же собрался на север, в Карелию. 

— Что ж тут плохого?

— Так, ничего,— она посмотрела на маленькие часы с узеньким блестящим браслетом.— Пора.

Она стояла сейчас рядом, почти вплотную к Соколу. В скудном вечернем свете карие; с удлиненными зрачками глаза ее казались ему черными и блестящими, излучающими тепло и свет. От нее пахло гвоздикой — любимыми цветами Сокола. Виктор порывисто обнял Айну; прижал к груди. Айна вскрикнула, точно от боли, и отстранила его от себя.

— Как ты смел? Уйди, сейчас же уйди!

По лестнице застучали каблуки ее ботиков. Он слышал, как медленно замирал этот знакомый ему звук, как стукнула дверь. Он поднял воротник шинели и, не разбирая дороги, зашагал по сугробам. Дома, кутаясь в одеяло, он никак не мог успокоиться.

Шли последние дни экзаменов. Чемодан Сокола уложен в дорогу. В назначении четко написано: «Карелия. Сельскохозяйственная опытная станция. Октябрь, 1937 год».　

Айне учиться еще два года: ей оставаться. Но разве можно расстаться с ней, не увидев ее, не сказав ни слова. Он подкараулил ее на улице:　

— Айна!

Она испуганно вздрогнула, секунду-друтую смотрела в его лицо и… убежала во тьму.　

В новой, незнакомой обстановке Сокол как-то замкнулся, почувствовал себя гостем в кругу неприветливых хозяев. Каждое утро он получал распоряжения директора.　

— Товарищ агроном, составьте план размещения агролаборатории!　

— Покажите людям, куда сваливать камни.　

— Отведите делянку для вырубки строевого леса.　

— Растолкуйте бригаде грабарей, какой нужно копать котлован.　

— Пошлите рабочих загородить будущий сад.　

Виктор бежал домой, поспешно листал страницы учебников, искал ответы на новые для него вопросы. И, не найдя их, шел к людям, неуверенным голосом приказывал:　

— Рубите здесь. 　

— Возите камни к реке.　

— Как распиливать тес? Найдите прораба, он знает.　

Неуверенность сказывалась не только в работе и в обращении с людьми, но даже в походке. Еще недавно, в родном городе, Сокол ходил легко и быстро, как военный, четко и прямо, теперь в движениях его появилась осторожность идущего по скользким камням человека.　

Да, было от чего стать неуверенным! В стенах института его много учили, как растить пшеницу, ухаживать за животными, налаживать сельскохозяйственные машины, разводить пчел, сажать сады, огороды. А вот науку корчевать лес, взрывать каменистые гряды, превращать бесплодные щебенистые земли в плодородные пашни он не только не изучал, но и не слышал о ней прежде. Поневоле почувствуешь себя школьником! Теперь он читал лишь агрономические учебники, читал много и усидчиво, как прежде накануне экзаменов. «Хорошо, хоть учебники зазубрил,— усмехнулся Виктор. — Директор называет меня богом теории, начал даже советоваться».