Он не мог осуждать Архитекторов, хотя с точки зрения человеческой морали они и совершали ужасные преступления. Келлер показал обратную сторону медали, на которую лицемерно закрывали глаза люди Фрейи. Пятьдесят лет жизни, а дальше — только пустота. На Фрейе об этом знал каждый, но будто не замечал.

Но ведь они не остановились на одном только исцелении, — сказал ему внутренний голос. Царящее на Клэр однообразие — всего лишь атрибут, хоть он и стал причиной конфликта. Ни Финвара, ни остальных Хирургов не заботят эксперименты Архитекторов, они прекрасно себя чувствуют даже с изменёнными мозгами. Интересуют их вещи куда более приземлённые. А ноты, вершина развития человека — какая разница, что у них в голове?

Это сейчас они кажутся Андрею странными, как и всё новое, а лет через десять станут нормой. Всё когда-то становилось нормой, и ординаторы тоже. Нынешняя ксенофобия по отношению к ним ни шла ни в какое сравнение с тем, что было на Земле в восьмидесятые годы новой эры — горстка ординаторов тогда выставлялась в СМИ настоящими чудовищами Франкенштейна. Только после наступления Сверхновой эры к ним понемногу привыкли.

И к нотам привыкнут.

— Эндрю! — услышал он. Соль указывала на смартбрасер, который заливался мелодией. Звонила Ре.

— Слушаю, — буркнул пилот, поднося аппарат к голове.

— Всё в порядке?

— Никаких изменений.

— Отлично, потому что это лучшая новость за сегодня. События у нас развиваются не в лучшем направлении.

— И что это за направление? — Андрей постарался сдержать злость в голосе.

— Эскалация конфликта. Жди, я сейчас приеду.

Она приехала через десять минут на «скорой» вместе с двумя безопасниками и угрюмым врачом в красно-белом комбезе. Пришедшей в себя Ля вкатили обезболивающее и уложили на носилки. Раненая обменялась с Ре взглядами, не сказав ни слова. Промолчала и Соль, которую увели следом.

— Мне кажется, у вас большие проблемы, — сказал Андрей, когда они с Ре остались вдвоём.

— У нас большие проблемы, — ответила девушка, плюхнувшись на матрац. Она выглядела усталой, точно несколько часов вручную грузила тяжёлые ящики. Андрей задумался, чем она занималась, и не нашёл ответа. — Куда больше, чем ты думаешь.

— Война? — Андрей сел на стул.

— Да. Мы пытались решить всё быстро, но не сумели. Спасает только то, что на Клэр почти нет оружия, и никто никогда не учился воевать. Люди просто не умеют этого делать, что мы, что Хирурги. Понимаешь? Получается какая-то микровойна, где сражаются по три-четыре мобильные оперативные группы с обеих сторон, без тяжёлой техники, артиллерии и авиации, в одном городе, за пределами которого лежит пустыня.

— Я слышал стрельбу.

— Да, без неё не обошлось. Погибли двое Архитекторов. Кроме того, До с группой ребят проводили операцию по устранению Финвара.

— Неудачно?

— Угу. До сработала превосходно, у нас ни царапины, у Хирургов — три трупа. Но Финвара просто не было в машине. Преимущество мы выиграли, но небольшое.

— Если у них всего два десятка человек, это ощутимые потери.

— Двадцать восемь бойцов по нашим данным. Да, эффект есть. Но, понимаешь, даже если мы устраним всех врагов, это будет пиррова победа. Во-первых, они все — часть эксперимента, подопытные, которых нежелательно терять. Во-вторых...

— Постой! — не выдержал Андрей. — Подопытные? Ты вообще можешь смотреть на них, как на людей?

— Могу, Эндрю. Но это неприятно.

— Даже для ординатора?

— Я не ординатор в том смысле, который ты вкладываешь в это слово. Да. Недопустимость убийства человека присутствует у всех цивилизованных людей, это естественное следствие рождения в эпоху, когда гуманизм — главная ценность. Солдат на войне ломает этот барьер, когда появляется угроза его жизни. А если нет... ты ведь нарочно стрелял Ля в плечо? С такого расстояния даже слепой не промахнулся бы.

— Я не хотел её убивать.

— Зря.

Андрей поморщился. Ре была совершенно права, и он не мог сказать, почему не стрелял на поражение. Ля вполне заслуживала смерти — дай ей волю, и она преспокойно спустила бы курок, прикончив всех, кого требовалось, включая, вполне возможно, и самого Андрея. Но пилот всё-таки пощадил её.

— Она обезврежена, это главное, — буркнул он. — К тому же Ля — всего лишь рядовой. Её смерть ничего не изменит.

— Но её напарника ты убил без колебаний.

— Я был... — Андрей запнулся и вспомнил, как тыкал стволом пистолета в рану Ля. Гуманизм, значит? Следом накатило осознание — он ведь действительно впервые в жизни убил человека, и почему-то ничего не испытывал. Разум оставался холодным: его вины в произошедшем не было, он защищал свою жизнь. Может, поэтому Андрей так спокоен? — Это было мгновенное решение.

— Конечно. Твоё мышление захлестнула волна стрессовых гормонов, и вшитый в подсознание запрет на убийство оказался временно снят. Поэтому погиб оперативник Хирургов. Потом ты пришёл в себя, осознал ситуацию — и ранил Ля, не желая её убивать, хотя ещё цикл назад она пыталась застрелить меня.

— У неё, значит, этого барьера нет?

— Есть. Просто она не считает меня человеком, вот и всё. Превращение врага в мишень, дегуманизация — отличный способ обойти стену, многие так и работают. С ординаторами и... теми, кто близок к ним, это особенно просто.

Андрей пожал плечами.

— Мне ординаторы всегда казались странными, — сказал он. — И поведением, и поступками. Поэтому я их и не любил.

— А сейчас?

— А сейчас одна из них пожертвовала собой, чтобы дать мне шанс выжить, когда мы упали на Клэр. Я до сих пор не знаю, как относиться к этому поступку.

Они замолчали — надолго. Андрей не знал, о чём думала Ре, а сам он пытался понять, как относится к ней теперь. Её поведение в целом соответствовало поведению нормального человека — жесты, артикуляция, движения глаз и все те прочие мелочи, которые оживляют человека, и которые приходится имитировать ординаторам. Си, например, даже не пыталась этого делать, и её мимика была скудной вне зависимости от настроения. Она была безликой системой оповещения, пусть и способной немного чувствовать.

Ре была другой, и всё же холодная сущность ординатора проявлялась в поступках. Человек, конечно, тоже может называть людей подопытными и относиться к ним соответствующе, такие случае бывали на ещё Земле. Значит ли это, что Ре сходна характером с ними? Или что у неё нарушена способность к эмпатии? Вряд ли. Скорее это просто предельно рациональное восприятие мира. Отсутствие лицемерия, присущего обычным людям — Ре называла вещи своими именами, не прячась за красивыми эвфемизмами. И Андрей, привыкший к маскам, кривился, слыша такую речь.

Это было чисто ординаторское мышление, лишённое самообмана — главного когнитивного искажения, психологического убежища, в которое прячется любой человек просто потому, что ему неприятна истина. И это отделяло Ре от людей куда сильней, чем Си — вечное равнодушное лицо.

Вопрос заключался в том, готов ли Андрей принять такую женщину. Ординатор на его месте, наверное, ответил бы без колебаний, но Андрей не был ординатором.

— Я знаю, о чём ты думаешь, — тихо сказала Ре. — Прости, Эндрю. Я не хочу тебе лгать и делать вид, будто на самом деле я какая-то другая. Я знаю, что в итоге это может привести к разочарованию и разрыву. Лучше решить всё сразу.

— Наверное, — вздохнул Андрей. — А я? Каким тебе кажусь я?

— Человеком. В каждом из нас, из тех, кто родился на Клэр, есть частичка ординаторов, в ком-то больше, в ком-то меньше — неважно. Мы отличаемся от нормальных людей, ты ведь сам говорил, что человека определяют поступки. Может, не настолько, чтобы назвать нас как-то иначе, но мы — другие. А ты — норма, но норма для Фрейи. Здесь ты тоже другой. Даже Архитекторы ближе к нам, чем ты.

— Вот уж в чём не сомневаюсь.

— Ты нарушаешь мои когнитивные функции, и это почему-то очень приятно. Из-за тебя я думаю неправильно, сознаю это, но ничего не делаю, чтобы исправить. Разве это не странно?