На возвратном пути из Византии владыке пришлось пережить жестокую бурю на Черном море. Волны яростно кидали утлое и полуразбитое судно. Ужас овладел всеми. Один святой Алексий остался спокоен, уповая на милость Божию. Среди криков отчаяния, среди царившего смятения он жарко молился и дал обет построить храм во имя того, кого православною церковью назначено праздновать в день, когда корабль пристанет к твёрдой земле.
Крепка была его вера, жарка молитва, и свершилось чудо: буря притихла.
Корабль благополучно достиг северного побережья; владыка сошёл на землю; это случилось 16 августа — в день, посвящённый православною церковью празднованию Нерукотворного образа Господа Иисуса Христа; стечение обстоятельств тем замечательнее, что и самый Нерукотворный образ святой Алексий имел при себе на корабле.
Согласно обету, святитель, дивясь милости Божией, явленной ему, создал не только храм, но целый монастырь во имя Спаса. Этот монастырь находится в четырёх вёрстах от Кремля и именуется Спасо-Андрониевым.
Приняв бразды первосвятительского правления, владыка издал поучение к пасомым им православным христианам. Оно поражает своею простотою, тёплою любовью и заботливостью о духовном преуспеянии чад церкви. «Напоминаю вам, — пишет он, например, — слово Спасителя, сказанное Им Своим ученикам и апостолам: «Сия заповедаю вам, да любите друг друга... О сём разумеют вси, яко мои ученицы есте, аще любовь имате между собою». Так и вы, дети, имейте между собою мир и любовь...
Также имейте, дети, в сердцах своих страх Божий, ибо при нём человек может стяжать всякую добродетель. Сказано: «Начало премудрости — страх Господень». И Григорий Богослов пишет: «Где страх Божий, там очищение плоти и соблюдение заповедей; где соблюдение заповедей, там возвышение души в горний Иерусалим».
Святой Алексий, не переставая учить свою паству, сам подавал пример праведной жизни. Слава о его святости достигла даже Золотой Орды. Жена хана Джанибека Тайдула долгое время страдала разными болезнями и слепотой. Хан, сведав, что после молитвы святого Алексия творятся чудеса, послал грамоту великому князю московскому с просьбой прислать к нему святителя, угрожая в противном случае войной и разорением. После усиленных просьб великого князя и ради спасения Руси от татарского нашествия владыка решился поехать в Орду. Когда, отправляясь в путь, он молился в церкви Успения Божией Матери, у гроба святого Петра-митрополита сама собой загорелась свеча на глазах у всех. Это было ему предзнаменованием, что путь его благословляет Бог. Святой Алексий слепил из воска чудесно загоревшейся свечи маленькую свечку и, твёрдо уповая на милость Божию, поехал к хану.
Ещё до его прибытия в Орду Тайдула видела во сне святителя Алексия в полном облачении, окружённого священниками. Пробудившись, она приказала сделать архиерейское облачение по тому покрою, какой видела во сне.
Хан встретил святителя с великими почестями и сам ввёл его в палату. Святой муж, служа молебен, возжёг свечу, слепленную из воска той, на которой явилось знаменье, молился долго и жарко, потом окропил Тайдулу святою водой.
Каково же было изумление, радость и благоговейный ужас всех окружающих, когда Тайдула вдруг с сияющим лицом воскликнула:
— Я вижу, вижу!
В благодарность и в память своего чудесного исцеления она подарила святителю перстень[7], хан осыпал его дарами и отпустил с честью и миром на Русь. Кроме того, Тайдулою была дарована святителю обширная земля в Московском Кремле; здесь был впоследствии святым Алексием построен монастырь в память чуда Архангела Михаила в Колоссах; обитель эта более известна под названием Чудовской.
Едва владыка успел вернуться в Москву, как ему снова пришлось ехать в Орду по совершенно другому поводу.
Хан Джанибек, муж Тайдулы, был убит своим сыном Бердибеком. Захватив власть, новый хан перебил всех своих братьев и намеревался напасть на Русь.
Казалось, предстояло новое нашествие Батыя.
Разрозненная Русь того времени не могла бороться с несметными полчищами.
Все трепетали от ужаса. Уже мерещились спалённые и разграбленные города и деревни, тысячи окровавленных трупов, над которыми со зловещим карканьем носились стаи воронов и ворон, плачущие дети, лишившиеся родителей, жёны и дочери в плену у хищных дикарей.
Конец Руси!
Великий князь Иоанн Иоаннович, занимавший в это грозное время московский престол, тревожась о судьбе своей державы, обратился к Алексию, которого почитали и русские и татары, с просьбой смягчить сердце кровожадного хана.
И митрополит, несмотря на угрозу мученической смерти, отправился в Орду.
Не выдержало жестокое сердце Бердибека, когда он услышал полные скорби, всепрощающей любви и милосердия слова святого.
Хан, который проливал кровь как воду, не тронул и волоса святителя, и отпустил Алексия в Москву с вестью о мире, и, кроме того, подтвердил, что русское духовенство свободно от всяких даней и налогов.
Всем сердцем любил святитель своё отечество и служил ему, не жалея себя. Всюду и везде сказывалось его благодетельное влияние: то он советует и даёт средства юному великому князю Дмитрию Иоанновичу обнести Москву каменными стенами, то старается примирить враждующих князей, то едет в Киев, то в Нижний Новгород; наконец, строит храмы, воздвигает монастыри.
Таков был он — светильник веры, ярко горевший на Руси.
Время брало своё. Наступили преклонные годы, и святой владыка заметно слабел.
И у окружающих зарождался тревожный вопрос:
Кто может стать приёмником святителю?
И казалось осиротеет земля Русская, когда святой Алексий покинет этот мир.
Все видели свою надежду и опору в святителе, все спешили к нему за помощью и советом.
Не был исключением и Иван Вельяминов.
К кому прибегнуть с просьбой о заступничестве перед великим князем? Кого просить, чтобы походатайствовал перед Дмитрием Иоанновичем об отмене неприятного для него, Ивана, решения?
Конечно, только к нему, ко всеобщему печальнику митрополиту Алексию можно было обратиться с такими просьбами.
Вельяминов так и сделал. На другой день после погребения отца Иван явился в митрополичьи палаты.
Владыке нездоровилось, но он всё-таки принял его.
— Что тебе, чадо? спросил святитель, благословив юношу.
— Владыка! Горе у меня великое - начал Вельяминов, стоя на коленях.
— Знаю, чадо, знаю, — промолвил Алексий, полагая, что Иван разумеет смерть отца, — но что же делать? Божия воля. Ныне отзовёт Господь к себе одного, другого – после. Все мы гости в сём мире.
— Да, - сказал юноша, конечно, сие горе велико Да... Но у меня есть ещё и другое великое... Ты слыхал, святой владыка, что тысяцких больше не будет?
— Говорил мне государь князь...
— Заступись за меня, владыка... Заступись. Почто же князь меня наследия моего лишает? Али я чем провинился? Всегда был ему верный слуга.
— Князь к тебе милостив, он тебе вотчину хочет дать. А чин тысяцкого не по нём. Что же я могу, чадо? Моё дело Бога молить, а не в княжьи дела мешаться. А скорбеть тебе, сдаётся, и не о чем. Кабы князю ты был не люб...
— Не люб! — воскликнул Вельяминов, вспыхнув и вскочив на ноги. — Не люб и есть! Испокон века тысяцкие были... И отец мой, и дед, и прадед в тысяцких сидели. Что же я за несчастный? Вотчину даст... Да не надо мне её. Хочу тысяцким быть.
— Нет, я тебе не заступник в этом деле, — с некоторою строгостью промолвил святой владыка. — Абы нужда была большая, абы точно обижен был, тогда бы я заступился... А у тебя суетность. Тебе хочется власть над людьми иметь, превыше других стать...
Святитель взглянул на бледное, со следами слёз лицо Ивана, и его доброму сердцу стало жаль уношу.
— Ты не крушись, — заговорил он мягко, — я не в осуждение, а в назидание... Гони мысли суетные, Богу молись, служи князю-государю верой-правдой, и он тебя не забудет... А коли что, тогда и я тебе пособлю. Иди с миром, чадо.
7
В настоящее время он хранится в патриаршей ризнице, в Москве.