— Давайте, давайте! — воскликнули девушки и, не ожидая ответа Люды, все бросились надевать шубки. Выбежав на двор, они отперли ворота и вышли на дорогу.

Людомира последовала за ними.

В городе царствовала полнейшая тишина. Морозная ночь с искрящимися на небе звёздами окутывала дома. Кое-где в окнах ещё блестели огоньки, но и те гасли; под ногами скрипел снег, но, кроме девичьего шёпота, не слышно было ни одного человеческого голоса.

Первой вышла на дорогу Богна и полушутя сказала:

   — Залай, пёс чёрный, завой, волк серый!.. Где пёс залает, где волк завоет — там живёт мой суженый!

Девушки шептались и прислушивались.

Спустя минуту по соседству залаял пёс хриплым голосом и умолк, потом ещё раз отозвался — и всё стихло.

Девушки рассмеялись.

   — Доворожилась, Богна, быть тебе за каким-нибудь старым грибом! — сказала одна из них.

   — И будет он на тебя ворчать, как этот старый пёс, — прибавила другая.

   — Не каждому же лаю верить, — защищалась Богна.

Наконец подошла очередь Люды выйти на дорогу.

Она произнесла заветные слова:

   — Залай, пёс чёрный, завой, волк серый!.. Где пёс залает, где волк завоет, там живёт мой суженый!

Через некоторое время девушки услыхали лай собаки, доносившийся, как можно было предположить, со стороны Белгорода. Голос пса был отчётливый, звучный и свободно доносился по ветру в тихую морозную ночь.

   — О-о, — заговорили девушки, — твой суженый, видно, приедет издалека... Верно, из ляшской земли.

Едва они успели это сказать, как в противоположной стороне послышался вой волка. Девушки невольно повернулись в ту сторону и начали прислушиваться.

   — От Берестова, — сказала одна.

   — Нет... ниже... От Аскольдовой могилы.

   — Вот тебе, Люда, и предсказание: твой суженый приедет от ляхов, возьмёт тебя и посадит на Красном дворе...

Девушки рассмеялись и вернулись в горницу. Всем было весело, только одна Люда была печальна. Её сердце стремилось куда-то, но куда — она и сама не знала.

Около полуночи девушки разошлись по домам, и Людомира осталась одна. Она подошла к окну, приложилась горячим лицом к пузырю, заменявшему стекло, и начала всматриваться в безграничное небо, усеянное звёздами.

В этот момент ей пришла мысль снова погадать. Она начала упорно смотреть в окно и тихо приговаривать:

   — Суженый, ряженый, покажись в оконце!

В то же время ей как будто кто-то шепнул:

   — Смотри в окно!

Вдруг послышался сильный шум, и ей показалось, будто где-то далеко замелькали кони и рыцари...

«Что это значит?» — подумала она.

Между тем отряд всадников всё ближе подъезжает к ней... Впереди отряда едет рыцарь, весь закованный в доспехи: на нём стальная кольчуга; лошадь тоже в доспехах; в блестящих стременах отражаются звёзды... он едет прямо к ней... Может быть, это князь или король... за которым следовал целый отряд дружинников?..

Отряд всё приближался и наконец остановился перед её окнами, па макушках деревьев. Рыцарь, ехавший впереди, остановил коня... поднял руку, закованную в стальную перчатку, снял шлем с головы и низко поклонился...

Люда вздрогнула, крикнула и упала у окна. Сбежались сенные девушки, подняли её и положили в постель...

Молодая заболела. Она не сказала ни отцу, ни даже преданной ей няньке Добромире о том, как ей привиделся будущий суженый. Лицо его, фигуру она никак не могла забыть.

Она замкнулась в себе и начала жить собственной, никому не известной и не доступной жизнью; у неё был теперь свой свет, к которому никто не смел прикоснуться.

Тем временем начали носиться слухи, что Изяслав идёт на Всеслава в Киев с целой ратью. Вести эти с каждым днём находили новые подтверждения. Говорили, что за Изяславом идёт король польский Болеслав Смелый, который хотя и был молод, но уже стяжал себе славу в войне с поморянами и мадьярами.

И опять раздался вечевой звон, толпы народа снова повалили к Турьей божнице.

А тут вдруг случилось совсем непредвиденное.

Позвали воеводу Коснячку, но пока он приехал, разнеслась весть, что Всеслав бежал.

На вече воеводу встретил наместник белгородский.

   — Вот видишь, воевода, — сказал Варяжко, — новый позор постиг Русь: князь, которого мы избрали, чтобы княжил над нами, бежал, оставив нас Изяславу и ляхам, которые уже стоят под Белгородом... Ты, воевода, старше всех нас, поэтому советуй, что нам делать?

   — Трудно теперь советовать, — отвечал задумчиво воевода.

   — Не поискать ли нам нового князя? Послать разве к Святославу или к Всеволоду?

   — Нельзя, — решительно заявил воевода. — Князья станут драться за великокняжеский стол и за поместья, а наши чубы будут трещать. Вы думаете, новый князь будет лучше?

   — И что же делать тогда? — растерянно спросил Варяжка.

   — Послов надо послать к Изяславу, — сказал воевода. — И предложить ему вновь княжить в Киеве.

   — Что? — Варяжко отмахнулся.

В народе возник и стал усиливаться ропот.

   — Да, — повысил голос воевода, — другого выхода нет. Но только пусть обещает, что не будет держать зла на нас и искать виноватых.

   — А если не согласится? — выкрикнул кто-то из толпы.

   — Не согласится — не получит город, — отрубил воевода и отошёл в сторону.

Долго шло вече, долго бурлил нард, не желая идти на поклон к Изяславу, но в конце концов послов решили направить, иного выхода действительно не было. На следующий день послы выехали из Киева и направились к войску Изяслава. Во главе посольства ехал Варяжко. Вскоре они уже проезжали под конвоем по лагерю неприятеля. Заставив спешиться, их ввели в большой шатёр, и, пройдя между стражниками и отроками, одетыми по-мадьярски, они низко поклонились сидевшим у стола Изяславу и молодому человеку со смуглым, загоревшим лицом и небольшими чёрными усиками — польскому королю Болеславу Смелому.

В ответ на глубокий поклон послов он спокойно кивнул головой, проницательно посмотрел на них и стал ждать, что они скажут.

Варяжко сделал шаг вперёд.

   — Милостивый князь, — начал он, обращаясь к Изяславу, — киевляне приносят тебе повинную... просят вернуться и княжить нами по-прежнему.

По лицу Изяслава скользнула довольная улыбка.

   — Поздненько вы пришли просить прощения... Я ведь знаю, сто Всеслав занял мой престол. Я уже не раз побеждал его, одолею и теперь.

   — Милостивый княже, — отвечал Варяжко, — у тебя нет более неприятеля... Всеслав с дружиной своей убежал в Полоцк.

Изяслав широко раскрыл глаза.

   — Бежал! — с удивлением воскликнул он и посмотрел на Болеслава, как бы спрашивая его взглядом: что теперь делать?

Король не сказал ни слова и ни одним движением не выдал своего удивления. Он внимательно слушал послов и не спускал с них своего проницательного взгляда.

   — Да, бежал, милостивый княже! — повторил Варяжко. — Теперь уже нет врага, а потому не иди силою на Киев и не разоряй города твоего отца.

Его слова вызвали раздражение у Изяслава.

Изяслав начал волноваться.

   — Нужно искоренить бунтовщиков, — мстительно сказал он, — да так, чтобы и детям их неповадно было менять князей, словно шубу на плечах.

Варяжко смело посмотрел Изяславу в глаза.

   — Воля твоя, милостивый князь, — возразил он, — но народ, который пс слал меня к тебе, думает не так: он умоляет тебя простить его, умоляет не водить в свой город чужой дружины и не разорять его; но если ты, княже, не желаешь смилостивиться и простить и если пришельцы хотят уничтожить то, что создали наши деды и прадеды, то мы лучше сами всё уничтожим, сожжём наши дома, уничтожим поля, возьмём наших жён, детей и имущество и уйдём в Грецию. Тебе, княже, останется лишь одно пепелище.

Изяслав не ожидал от послов такой смелости. Он бросил вопросительный взгляд на короля, который, додумав, произнёс: