Но был только один способ ответить на этот вопрос — пройти через пролив.

Добрые предзнаменования не очень успокаивали подводников третьей стаи слишком уж усилилась активность японских воздушных и надводных сил у входа в пролив. Казалось, японцы подозревают, что кто-то притаился на дне Корейского пролива. И, конечно, никто из командиров «морских дьяволов» третьей стаи: ни сам Боб, ни Латам, ни Тайри — не имели ни малейшей возможности узнать, благополучно ли прорвались стаи Хайдмэна и Пирса.

Вместо того чтобы встречать рассвет на поверхности, Боб Риссер, находившийся на «Флайинг Фиш», в 03.01 увел свою стаю на глубину. Вскоре после погружения подводных лодок их гидролокационные приборы зафиксировали шум винтов и даже взрывы.

За исключением старшего помощника капитан-лейтенанта Смита, все офицеры «Тиноса» были призваны из запаса. Но они показали образцы мастерства, когда им пришлось встретиться с «горшками дьявола».

Дик Латам оценивал это так: «Кажущаяся пассивность экипажа могла обмануть лишь неопытного наблюдателя, но командир видел, что его люди чрезвычайно вдумчиво относятся к своим обязанностям».

Когда стая «морских дьяволов» Риссера приготовилась к погружению для форсирования минных заграждений, «Тиноса» заняла место в центре. Эта позиция отдаляла корабль от обоих берегов. Латам и его офицеры решили преодолеть минный барьер в Западном проходе не на перископной глубине, что позволяло бы вести наблюдение за поверхностью, а на глубине 36 метров, определяя свое место по счислению и показаниям эхолота. Они опасались, как бы противник не обнаружил перископ и не узнал, что подводные лодки преодолевают пролив. 36-метровая глубина была выбрана из того расчета, что японцы ставят свои мины на углубление не более 20 метров. Если это так, то «Тиноса» должна благополучно проскочить даже под наиболее глубоко поставленными минами.

Длительные поиски потерпевших аварию летчиков и возня ночью с передачей их другой подводной лодке вконец измотали Латама к тому времени, когда подошел срок форсировать Западный проход. Уверенный в своем старшем помощнике Смите, командир решил, что в течение всего перехода через пролив они будут нести вахты по очереди, сменяя друг друга через каждые четыре часа. Дику предстояло нести первую вахту. На рассвете 6 июня «Тиноса» погрузилась и, достигнув 36 метров, пошла на северо-восток со скоростью трех узлов. Когда старший помощник ушел отдыхать, командир занял свое место в боевой рубке у гидролокатора.

«В то время у нас уже был немалый опыт и мы знали, как ведет себя гидролокатор при обнаружении мин, — вспоминает Латам. — Никого из нас теперь не обманывали сигналы от косяков рыб. Иногда при этих контактах возникали звонки, которые по своему тону очень напоминали звуки при контакте с минами.

Однако за время первой четырехчасовой вахты нам пришлось иметь дело и с минами. Это было совсем не то, что при встрече с косяками рыб. Если бы у нас на борту находился один из голливудских сценаристов, он непременно обнаружил бы некую особенность в общей атмосфере, царившей на корабле, особенность, которая говорила о нависшей над кораблем опасности. Мины над нашими головами можно было сравнить лишь с мечом Дамокла, подвешенным на волоске над головой древнего афинского мудреца.

Впрочем, если такая атмосфера и существовала, с 04.00 до 08.00 я не замечал ее. Старые бойцы привыкли к ожиданию смерти, которая подстерегает их за каждым углом. Но умея ко всему приспосабливаться лучше других существ на планете, человек быстро усваивает, что нет никакой пользы заглядывать за угол. Уже сами по себе цели «операции Барни», должен сказать, держали людей в состоянии самого высокого напряжения. Все мы были похожи на золотоискателей, которые пробрались во враждебную страну и, несмотря на грозящие им опасности, ищут драгоценные металлы, ожидая найти их в виде крупных самородков. Пылкое стремление поднять дым коромыслом на заднем дворе Хирохито объединяло буквально всех. И каждый старался как можно лучше выполнить свои обязанности».

Около 08.00 закончилась вахта Дика, и Смит сменил его. Командир лодки направился в кают-компанию, с аппетитом проглотил свой завтрак, состоявший из фруктового джуса, яичницы и бифштекса, и лег отдохнуть. В 11.30 Дика поднял рассыльный.

— Старший помощник говорит, — доложил он, — что если вы желаете увидеть мины, поднимитесь в боевую рубку.

Рассыльный, парнишка лет 20, передал эту интересную новость с тщательно скрытым волнением. Но Дик словно опьянел от сна. Во всяком случае, он до сегодняшнего дня не может припомнить, то ли он не сразу поднялся, то ли мина проскочила слишком быстро. Словом, когда он поднялся в рубку, выбросы и звонки пропали. Смит объяснил:

— Я обнаружил мину, когда она оказалась на румб слева по носу. Мгновенье я наблюдал выброс на экране, а через секунду, когда затрезвонил звонок, закричал изо всех сил: «Право на борт!» Поверьте мне, это была мина. А этот парень — замечательный рулевой. Никогда я не видел такой четкой работы.

— Только одна мина? — с недоверием спросил Латам.

— О нет, погодите, — отозвался Смит. — Как только подводная лодка стала разворачиваться, я установил контакт с другой миной. Эта находилась на два румба справа по носу. Веселенькая история! Казалось, что смотришь замедленную съемку в кино. Нос лодки медленно полз на вторую мину, и нам казалось, что он непременно таранит ее. «Лево руля!» — быстро приказал я, и вновь моя команда была тотчас же исполнена.

Тот, кому приходилось попадать в подобный переплет, представляет себе, какое напряжение охватывает в таких случаях всю команду, так как диктор, стоя над люком центрального поста, с невозмутимостью стороннего наблюдателя комментирует через микрофон корабельной трансляции все перипетии тяжелой драмы, инсценируемой маленьким гидролокатором.

После команды Смита «Лево руля!» было сделано все, на что способны человеческие руки. Остальное зависело от воли всевышнего.

Вторая мировая война значительно обогатила язык подводников, породив слова и целые фразы, которые не имеют смысла ни для кого, кроме самих моряков. Одно из таких выражений в этом уникальном словаре — «поправка на И». В нем отразилась вера подводников в покровительство и любовь к ним того, кто своими добрыми руками ограждал их от опасностей. Эти слова произносились с глубоким почтением. В переводе на общепринятый язык выражение означало: «поправка на Иисуса», то есть покровительство сына божьего.

В то утро, когда люди на миг застыли в тревожном ожидании, «поправка на И» спасла корабль. Выброс на экране гидролокатора увеличился, стал более четким и ярким, а звонок зазвучал громче и чище. Снаружи, в темной и холодной воде, на глубине 36 метров, на конце заякоренного минрепа угрожающе раскачивался «горшок дьявола» с торчащими во все стороны смертоносными рогами, легкое прикосновение к которым приводит в действие около 300 килограммов взрывчатого вещества, находящегося внутри корпуса мины. Коснись подводная лодка одного из множества рогов, и ничто уже в этом суетном мире не спасет ее.

Медленно, томительно медленно надвигалась опасность. Застывшим в ожидании людям казалось, будто кто-то сжимает, сдавливает их внутренности. В боевой рубке никто не произносил ни слова. Никто, кроме человека с микрофоном в руках. Ровно и спокойно комментировал он сигналы, возникавшие на экране гидролокатора:

— Сейчас мы приближаемся к мине. Чем ближе мы к ней подходим, тем слабее становятся выбросы и глуше «звонки дьявола». Это происходит потому, что корпус нашей подводной лодки как бы лежит между миной, находящейся над нами, и приемником гидролокатора, установленным на киле. Вот такие дела, ребята!

Пауза. И наконец:

— Если вы затаили дыхание, можете вздохнуть свободно. Экран очистился.

В кормовом торпедном отсеке, где занятые службой находились на боевых постах, а сменившиеся отдыхали на своих капковых матрацах, все мысли людей были сосредоточены только на минах. Матросы не знали, каковы шансы на спасение в других отсеках подводной лодки, но были уверены, что, взорвись мина поблизости от кормы, им не сдобровать. Взрыв четырех торпед в кормовых аппаратах, не говоря уж о запасных, уложенных внутри прочного корпуса по обоим бортам на стеллажах, обещал всем, кто находился в этой части корабля, мгновенное исчезновение со сцены, где царит смерть.