- Признайся, Гор. Ты - суровая маскулинная недотрога - боишься щекотки. Или просто не любишь, когда кто-то к тебе прикасается. Судя по всему, именно из-за этого твоя чувственность просто нулевая.

- Я не баба, чтобы томно вздыхать, когда меня за соски щипают.

- Это уж точно. От тебя лишнего стона не дождешься. Даже когда кончаешь, умудряешься молчать, как партизан. Готов поспорить, ты просто боишься расслабиться. Боишься, что кто-то разглядит в этом твою слабость и потом воспользуется ею.

- Ага! – кивнул, прищурив недоверчивые глаза, Дальский. - Я даже знаю, кто! Ты, например! По-моему, ты только этого и ждешь последние шесть лет. Так и хочешь в глотку вцепиться при малейшем проявлении слабости с моей стороны. Так вот! Не дождешься!

Максим раздраженно фыркнул.

- Параноик чертов! Не собираюсь я тебе в глотку вцепляться. Очень надо!

- Угу! Ты моими проектами просто так интересуешься. Из чистого любопытства. И помогать напрашиваешься тоже чисто из альтруистических соображений.

Максим мученически закатил глаза.

- С тобой невозможно разговаривать!

- С тобой тоже! – рыкнул Егор.

Они оба отвернулись каждый в свою сторону и немного посидели в тишине, злясь друг на друга.

Разговор как-то не клеился, соблазнение не получалось, и Максиму пришлось в этот раз уступить и первым нарушить их сердитое молчание. Ради намеченной ранее цели он вынужден был пойти на временные уступки.

- Ну ладно, ладно! – примирительно произнес он. - Я - твой конкурент! Можешь думать про меня, что хочешь - я привыкший! Но у тебя что, совсем нет возможности хоть на короткое время оставить работу, чтобы расслабиться и не думать о ней?

Дальский посмотрел на него, как на идиота.

- Нет! – покачал он головой. – У меня не получится расслабиться и не думать. Если я перестаю о чем-то думать, это что-то может сразу выйти из-под контроля и дать мне по лбу за мою же невнимательность.

- Контроль-контроль! - буркнул Максим и решил все-таки высказать правду, которую, похоже, видели все, кроме Дальского. – Ты весь состоишь из контроля. У тебя все должны круглосуточно ходить по струнке и, как роботы, не задумываясь выполнять твои команды. Только тогда ты будешь всем доволен. Но ты пойми, нельзя так обращаться с живыми людьми. Они не выдерживают этой твоей маниакальной тяги к абсолютному контролю. Даже Крайт, уж какой он гибкий, долго тебя не выдержал.

Дальский насторожился после этих слов и, нахмурившись, потребовал:

- А теперь объяснись, что ты имел этим в виду. И кстати, почему мы опять вернулись в разговоре к Крайту?

- Ты слышал меня, вот и сообрази, что я имел в виду. А вернулись мы потому, что ты психуешь из-за вашего разрыва. Хоть и скрываешь это. Ты скучаешь по тому, что у вас было с Крайтом, хотя сам же его и проворонил.

- Тебе снова напомнить, чья это была идея - свести их с Томиным?

- Да даже если б я и пальцем не пошевелил, он все равно ушел бы от тебя рано или поздно. Встретил бы нормального, любящего его человека, и ушел бы к нему. К тому, кто смог бы дать ему нормальные отношения, а не тот суррогат, что был у вас. Он долго терпел все твои закидоны, но ушел сразу же, как только на горизонте забрезжила пусть призрачная, но надежда на искренние чувства. Он даже от денег твоих - и моих заодно – отказался, лишь бы быть со своим Змееловом.

- Он не ушел бы, если б не твои козни! – рявкнул Дальский. – Ты считаешь, что я настолько плохой любовник, что не смог бы дать ему любовь и отношения, если они так уж были ему нужны?

- Да, считаю! – честно признал Максим, уже замечая с досадой, что умудрился расковырять в сердце Дальского какую-то старую душевную рану, потыкав пальцем в ее давно зарубцевавшиеся края. – Считаю, что ты просто не умеешь любить!

- С чего такие выводы? – предупреждающе прорычал тот.

Это выразительное рычание ясно давало понять Максиму, что не стоит переступать границы, но того уже несло, и ему было начхать на любые предупреждения. В кои-то веки ему вдруг приспичило в открытую сказать все, что он думает об образе жизни хладнокровного, стремящегося прогнуть под себя всех и вся конкурента. Максим сам не до конца понимал, почему его так прет и одновременно мучает то, что он говорит Егору правду прямо в глаза. Понятное дело, злился на него за свинство и хотел задеть побольнее, но одновременно с этим чувствовал какое-то странное, противоречащие злости огорчение из-за эмоциональной ущербности Дальского. Это огорчение перекатывалось в груди ртутными шариками, и подозрительно напоминало своим видом все ту же безотчетную жалость, и тем самым злило Максима еще сильнее.

- Да ты посмотри на себя, Гор! – воскликнул он, с возмущением махнув рукой. - Посмотри, как ты ведешь себя с людьми. Ты же бесчувственная и беззастенчивая машина для траха. Сколько раз я видел, как ты сходу сминаешь партнера или партнершу, не стесняясь, лезешь им во все дыры, если тебе это интересно, и не особо заботишься о том, приятно им это или нет.

- Брехня! – возразил Дальский. – Я никому не причиняю вреда и всегда забочусь о том, чтобы мой партнер тоже кончил.

- Ты делаешь это для себя, а не для них! – Максим и слышать не хотел его оправдания. - Ты доводишь их до оргазма и поднимаешь тем самым свою самооценку, мол, вот смотрите, какой я крутой жеребец. Но как только они кончают, ты отстраняешься от них…

- Я не отстраняюсь!..

- Отстраняешься! – настоял Максим. - Пусть и не физически, но ты не проявляешь к ним ни капли теплоты и нежности. Не показываешь им свою благодарность и доверие. Да, ты опытный трахаль и умеешь правильно приласкать их, но ты не вкладываешь в эту ласку ни грамма чувств. Если ты ласкаешь, то делаешь это чисто механически, только для того, чтобы возбудить партнера и подготовить его для случки с тобой. Но душу ты в это не вкладываешь, потому что не любишь того, кого обхаживаешь.

- Я приближаю их к себе, так я выражаю им свое доверие, и плачу им деньги, так я выражаю им свою благодарность, – заявил Дальский.

- Вот именно! У тебя со всеми товарно-денежные отношения. Как на работе, так и в постели. Но знаешь, деньги - это еще не все в жизни! Ты, кстати, мог бы прилично сэкономить, если бы проявлял чуть больше чувств к тем, кого трахаешь, потому что человеку могут быть нужны от тебя не деньги, а ощущение, что его любят. И именно его ты им дать не можешь.

- Теперь я вижу, на чем ты экономишь! - куснул в ответ Дальский. – Но бескорыстие - это сказки! Все, кого я знаю, так или иначе делают это ради выгоды.

- Мне жаль, что ты приближаешь к себе только таких людей. Остальные, не такие меркантильные люди, должно быть, чувствуют пустоту и одиночество, находясь рядом с тобой, потому что они открывают тебе свою душу, а ты отказываешься открыть свою в ответ. Пожив рядом с тобой какое-то время, они понимают, что ни тепло, ни нежность тебе не нужны, и от тебя они их тоже вряд ли дождутся. И вот тогда они отчаливают от твоего причала, как сделал это Крайт, в поисках того, кто может им все это дать.

- Ты несешь бред, – высказал свое мнение Дальский. - И не надо выставлять меня бесчувственным идиотом. Я нормальный! Такой, как все! И то, что я не спешу открываться и бросаться в объятья всем подряд, это тоже нормально. Ты сам давно занимаешься бизнесом и должен понимать меня лучше многих. Если я хоть на миг расслаблюсь, не ты, так кто-то другой тут же втопчет меня в землю по шею и заберет у меня все, что я создал своими руками. Заберет все, что важно для меня, и уничтожит в один момент. Я не могу этого допустить. В том, чем я занимаюсь, в том, кем я стал, вся моя жизнь. В это дело я вкладываю всего себя без остатка. И даже если из-за этого в моей жизни не хватает какой-то там воображаемой великой любви, значит, я сознательно отказываюсь от нее, чтобы не потерять все остальное. Ты сам живешь по точно таким же принципам и не ври мне, что это не так.

- Я, в отличие от тебя, не отказываюсь от собственных чувств, даже если порой теряю из-за этого деньги, – парировал Максим. – Да что там! Я создал Клуб специально для того, чтобы научить других людей полноценно чувствовать, чтобы показать им все возможные оттенки, чтобы дать им почувствовать что-то новое - острое и яркое. Я заставляю их действительно жить, а не существовать в размеренной и скучной действительности. Потому что нельзя всю жизнь прожить в спокойствии и невозмутимости, как это делаешь ты. Это не жизнь! Скажи мне, что ты будешь вспоминать, когда наступит одинокая старость? Сколько ты заработал миллионов? Или как удачно их вложил снова в дело? Да, они обеспечат тебе хороший медицинский уход до самой смерти, но даже улыбающиеся и сюсюкающие с тобой медсестры будут относиться к тебе всего лишь как к богатенькому вредному пациенту, и на смертном одре ты останешься совсем один без ярких воспоминаний, без любимых и любящих тебя в ответ людей.