- Тому, что ты щас чистоплюйством называешь. Я когда решал, у кого практику проходить, знаешь, че мне сказали?
- Че?
- Сказали: "К Корольчуку не ходи. Корольчук, сука, зверь!" А я пошел, и ты, правда, сука, зверем оказался. Помнишь, че ты мне после первого моего дела сказал? Сказал: "Ты, Мамонтов, ни хуя не инженер. Ты будущий убийца, и хрена тебе лысого, а не подпись. Свободен". Я матерился, зубами скрипел и переделывал. Трижды. Как я тебя ненавидел! А когда молоко на губах пообсохло, зауважал.
Корольчук молчал и смотрел на него больными глазами. Порох хлеб крошил, а Женя бросал на Богданыча тревожные взгляды, как будто ждал, что тот отчебучит щас что-то...
- Ребят, вы чего такие невеселые?
- О, Надежда Федоровна! - Порох вскочил и отодвинул стул, помогая ей сесть. - Я сражен! И нет нам прощения, ибо без цветов.
- Ох, прекратите, мальчики, в моем возрасте цветы мне можно только возлагать.
- Да здесь на двадцать метров вокруг каждый мужчина - у ваших ног...
- Птичка пела хорошо, но мало!
- А я пять минут и продолжу, - Надежда Федоровна достала из сумочки круглое зеркальце и принялась поправлять прическу. - У меня еще десять песен.
- Что я сделать могу? - спросил Лева.
- Надежда Федоровна, вина?
- Водички...
- Руки можешь не марать.
- С лимончиком? А вообще, - выдал Порох, - мы не в союзе, господа присяжные заседатели. Великий и могучий интернет никто не отменял. При желании шухер навести можно такой, что даже там, - Юра посмотрел на потолок, - заволнуются.
- Лев, у тебя ж сын по этим дорогам...
- Да согласен я! - Корольчук потер виски. - Черт...
- Че ты?
- Как же... блин...
- Да чего?!
- Я сегодня проект завизировал, там осталась только подпись Ротштейна, он сразу после обеда умотал, и я документы секретарю отдал...
- Ольге, что ли? - спросила Надежда Федоровна, подкрашивая губы.
- Да. А она ему на стол положила.
- И че?
- Ты тупой? Там теперь подпись моя. Если поднимем бучу, то я встряну по самые яйца.
- А забрать никак?
- Как? Подойду к Ротштейну типа: "Ой, извините, у вас там на столе проект лежит, отдайте мне, пожалуйста, я его порву".
- Порвать нужно не проект, а вкладыши с визами, - вдруг раздался тихий голос, и все уставились на Перемычкина. - И не порвать, а пропустить через шредер.
- А я знаю, где там эти вкладыши! Да без разницы...
- Ну а из кабинета забрать втихаря? - спросил Порох.
- Там дверь на ключ закрывается.
- У секретаря попросить?
- Выходные, блин. Да и не даст она. Стерва.
- Это точно, - поддакнула Надежда Федоровна. - Женя, а помада не слишком яркая?
- На хрен ты его отдал?!
- Ротштейн по утрам в 9:00 приходит как штык.
- Значит, надо до понедельника...
- Как?
- Опять двадцать пять!
- Все, - Корольчук потянул на себя "Журавлей", - финита ля комедия.
- Нет, должен быть способ!
- Ну проникнем мы в кабинет и что дальше? А если засечет кто? И че и как... У него бумажек, блин, полный стол, вытащим не то...или спутаем...
- Мальчики, так что вам надо? В кабинет господина Ротштейна попасть?
- Ага... Порох, налей всем по одной.
Надежда Федоровна вышла и через минуту вернулась с хозяйственной сумкой.
- А она точно на стол ему положила?
- Точно. При мне понесла.
- По любасу не прокатит, там же копии, опись, пропустишь одно - и пиздец в квадрате... Что вы ищете?
Надежда Федоровна, бормоча себе под нос, выкладывала на стол всякую всячину: расческу, записную книжку, лак для волос, салфетки, перчатки...
- ...от квартиры, от комнаты, от склада, от кухни, от почты, от гардероба... Вот! - и она положила в центр стола ключ.
- Что?
- Ключ от кабинета господина Ротштейна.
- Но...
- ...откуда?
- Так я же убирала у него, мне Ольга ключ давала, потом забирала... А когда господин Ротштейн в командировки уезжал, убирать не разрешала. Я ей говорю: "Ольга, мне цветочки полить", а она: "Заходить в кабинет господина Ротштейна можно только когда господин Ротштейн в Москве". Стерва. Он же и на неделю укатывал, и на две, а цветочки не виноваты!
- Цветочки? - Корольчук не сводил глаз с небольшого медного ключа, будто то змея ядовитая.
- Спатифиллум и розовые фиалки... Ну так я и сделала копию. Чтобы цветочки поливать.
На ключ теперь смотрели все - в каком-то оцепенении. Одно дело говорить, а тут...как по мановению волшебной палочки - получите!
Где-то в глубине души они были даже рады, что не знают, как попасть в кабинет, они ж, блин, офисные клерки, а не аферисты из голливудского фильма.
Но вот теперь путь свободен - лежит перед ними насмешливым укором. Да или нет? Синяя или красная?
Надо было что-то сказать, Мамонтов вдохнул глубоко, когда Женя вдруг накрыл ключ ладонью и, ничего не говоря, убрал его в карман пиджака. Женя принялся с интересом разглядывать бумажные кораблики на полках, стоически игнорируя то, как на него уставились Корольчук с Порохом - как будто на их глазах чудо какое произошло: мартышка заговорила или пингвин полетел. Богдан же смотрел на то место, где секунду назад лежал ключ, и губы у него подрагивали в нервной улыбке, словно Перемычкин только что шепнул ему на ухо великий секрет и теперь главное - не облажаться.
А потом все завертелось - пришла Ида с букетом белых тюльпанов и вестью о том, что хорошо там, где нас нет, и "Rian International", уроды, задерживают зарплату, Надежда Федоровна пела, а Перемычкин начал клевать носом, и Богдан засобирался домой.
В машине они молчали, но это было не то молчание, которое можно резать ножом-рубить топором и не то, которое встает невысказанным поперек горла, это было молчание моря после шторма - умиротворенное, чуть усталое, соленое. У подъезда Богдан хотел было заговорить, но Перемычкин его опередил коротким: