Не успокоился только детектив Хилл, которому Том так и не позвонил.

Хилл позвонил сам и предложил встретиться в неофициальной обстановке. Предложено это было таким мрачным тоном, что Коллинз не счел возможным отказаться.

Место встречи Хилл выбрал романтичное, точно для свидания. А может быть, пользовался хитрыми психологическими приемами – в любом случае Коллинз вовсе не стремился увидеть серое здание, огороженное множеством решеток и бетонных заборов, где сейчас располагался новый Скотланд-Ярд. А вот Сент-Джеймс парк, где они с детективом условились встретиться, ему импонировал. Так что Коллинз медитировал в ожидании на одном из черных пуфов для посетителей, валявшихся там и сям на желтеющих газонах, и то и дело нервно потирал руки – с некоторых пор он все время зяб.

Сегодня хотя бы не было дождя, да и ветер дул слабыми порывами, за что Том был безмерно благодарен лондонской погоде. В солнечный день, такой, как этот, когда осеннее солнце разбрасывало блики золотыми монетами, словно обнищавший король, решивший устроить последний праздник своему народу, было как-то легче смириться.

Смириться с тем, что все уже не то, чем казалось.

Детектив Хилл вызывал в Коллинзе два абсолютно противоположных чувства: страх и надежду. То ему казалось, что Хилл воспользуется любым предлогом, чтобы упрятать его за решетку. То чудилось – если он расскажет детективу обо всем, что происходит, то будет огражден от новых бед.

Он неловко поднялся с пуфа, встал, прошелся по берегу небольшого пруда, поглазел на важных пестрых уток с гигантскими красными лапами. Две старушки в шляпках подкармливали их, что-то приговаривая, а неподалеку общественники готовились к выходу на очередной пикет, на этот раз в защиту прав животных. Пикетчики – в основном почему-то очень толстые молодые девушки, многие с покрытыми разноцветными агрессивными татуировками руками и плечами – раскрасили лица под звериные морды, и местами это смотрелось смешно, местами жутковато. Еще несколько человек бродили парочками в неспешном обсуждении будущего пикета, сдвинув на шапки картонные маски. Встретил Коллинз также пару женщин в облегающих костюмах под зебру. Молодой парень с крашеной в белый цвет бородой и черно-белым гримированным лицом разворачивал большой плакат с надписью «Руки прочь от барсуков!» Второй, в огромных темных очках и черной шапке с пиратскими черепом и костями, выкладывал из рюкзака припасенные дымовые шашки.

Том развернулся и пошел обратно к пруду, к уткам, к милым старушкам – не хватало еще на простой прогулке в парке огрести проблем. Налетел ветер, с недалекой Темзы повеяло холодом, пальцы в перчатках задрожали сильнее, и каким-то шестым чувством он понял, что Хилл уже здесь. Резко обернувшись, прямо на него взглядом и наткнулся: тот стоял, слегка прислонившись спиной к дереву, засунув руки в карманы черной кожанки, глаза скрыты за рейбэновскими очками-авиаторами. Вот же пижон. Стоял и скалился, больше никак эту гримасу Коллинз назвать не мог.

– Нервничаете?

Том вскинул глаза.

– Детектив, раз вы мне позвонили, значит, в чем-то подозреваете. Конечно, нервничаю. Это ведь не свидание, успокойте мое сердце?

– Нет, всего лишь второй подозрительный несчастный случай за неделю, и снова вы крутились рядом. Я бы на вашем месте предпочел свидание, мистер Коллинз.

– Меня не было рядом с Кларком! Да и с Джейн рядом тоже не было, вы же знаете!

– Я не знаю, – с нажимом сказал Тайлер. – Это ваша версия. Разница видна невооруженным глазом, не так ли?

– Вы меня действительно подозреваете в убийстве и покушении на убийство? – почти завопил Том.

– Я опираюсь на факты, мистер Коллинз, – невозмутимо объяснил Хилл. – Вы приходили к Вейку просить место Кларка в экспедиции. Он пообещал вам, что место ваше, если Кларк откажется. И теперь, будучи в коме и обожженным на шестьдесят процентов своей кожи, он вынужден отказаться, я полагаю? Так что мой ответ «да». Подозреваю.

– Я не просил место Кларка! Я просто просил еще одно место!

– Но его не было.

– Не было, – согласился Коллинз.

– Выглядите отвратительно, – заметил Хилл.

Они пошли вместе по аллее, как старые друзья, и Том вдруг понял, насколько ужасно себя чувствовал до этой встречи.

– Я не спал всю ночь, мне холодно, и я не завтракал. Не смог даже кофе в себя влить и сейчас жутко хочу есть…

Прозвучало по-детски, но Коллинзу было уже плевать.

Хилл, кажется, усмехнулся, но привел его в неприметный паб на тихой улочке, где бармен приветственно махнул им рукой, а смазливая официантка при виде детектива расцвела и зарумянилась. На столе сразу же появились две чашки крепчайшего горячего кофе, кувшинчик со сливками, булочки с зеленью и маслом, ростбиф с хреном, сэндвичи, и Коллинз не смог все это проигнорировать, хотя в животе пекло от неловкости. Хилл потягивал свой черный кофе и молча за ним наблюдал.

– За вами нужно присматривать, Коллинз. Иначе вляпаетесь куда-нибудь, а потом разгребай.

– Кажется, я уже это сделал, – пробормотал Том, с упоением впиваясь зубами в ростбиф. – Но не знаю, как рассказать и не сойти за умалишенного.

Хилл сумрачно на него посмотрел, а потом протянул руку и постучал пальцами по груди Тома.

– Беспокоит? Жжется, пульсирует?

Том застыл и уронил недоеденный сэндвич на большое белое блюдо. На него опять накатило – вдруг почудилось, что Хилл блеснул в ухмылке белыми и довольно длинными клыками, а глаза у него стали чуть красноватыми. Словно бы огонь в них отразился – недоброй, звериной точкой.

– Что, черт возьми, происходит?..

– Ответь на вопрос.

– Нет, – помолчав, сказал Том. – В последнее время нет.

– Плохо, – тоже помолчав, проговорил Хилл. – А галлюцинации… усиливаются?

– Да, – с трудом проглотив ком в горле, признался Коллинз.

Разве ты сам не хотел все рассказать, Том? Разве не хотел, чтобы кто-то разделил с тобой груз всего того бредового, что с тобой приключилось за какую-то жалкую неделю? Почему же сейчас нет радости сопричастности, нет облегчения, зато есть совершенно точное ощущение, что окунулся ты, Том Коллинз, с головой в какое-то фантастическое дерьмо.

– Ты всегда мечтал о другом мире, да? – спросил детектив. – Не зря говорят: бойся своих желаний. Хотя говорят еще: от судьбы не уйдешь.

– Расскажи мне, – слабым голосом попросил Том.

– Сколько раз ты сыграл в ту игру, Том? После того, как научился?

– В го? Десять, может быть, двенадцать раз.

– И сколько раз выиграл?

– Раз восемь…

– Тебе интересно?

– Да, но какое отношение…

– Ты продолжишь играть, Том. Тут я ничего не смогу исправить – запрет наложен давным-давно. Но ведь ты понимаешь, что дело нечисто?

– Древняя китайская магия? – почти шепотом спросил Коллинз.

Хилл сморщился, будто ему дали выпить пинту лимонного сока.

– Не китайская. Просто остатки игры сохранились в земном мире только в виде го. Но сразу забудь о драконах, фонариках и рисовой лапше. Похоже на го, но разница есть. Игрок творит магию.

Том вспомнил разом все древние кельтские легенды, которые слышал в своих поездках с археологами на древние захоронения: о феях и лепреконах, о брауни и перевертышах, о ведьмах и оборотнях. Словно целый сонм теней заслонил собой последние ясные мысли, и Коллинз мысленно застонал.

– Хочешь сказать, что это проклятье?..

– Формально нет, – сказал Хилл. – Но в целом я с тобой соглашусь.

– Говори, раз уж начал…

– Что-то ты бледноват для откровений, – приподнял бровь детектив.

– Хватит делать из меня чувствительную дамочку, ну же?

– У меня есть ощущение, что всего я рассказать не успею. Сейчас ты меня слушаешь, ужасаться будешь потом. Представь, что когда-то давно люди состояли в симбиозе с другой расой, магической. Звалась она – сиды, или ши. Все шло хорошо, пока на сидов не пошла войной другая раса, фоморы. У фоморов был небольшой перевес в силе, а сиды не сдавались, и высшие маги рас решили перенести поле боя на игральную доску. Сиды проиграли фоморам большую часть своей силы. Победив, фоморы обратили взгляд на земной мир. И человеческие маги, друиды, приняли решение запечатать все врата в параллель, оставив по ту сторону и дружественных сидов, и враждебных фоморов. Однако сиды выпросили себе возможность вернуться. Они оставили свое семя в человеческих семьях, заключив с друидами контракт, по которому когда-нибудь их кровь должна проснуться. Вот она и проснулась. Ты ее чувствуешь, Том?