И тут до Тома дошло.

Дивясь легкости собственного тела, он оторвался от стены и шагнул прямо в тот круг, где лилась кровь, где боролись два монстра, но ведь и сам Том… – кем он был теперь?

– Стоять, – крикнул он. – Стоять, тварь!

Голос его перекрыл даже рык собаки, и она остановилась на мгновение, устремив длинную морду к Тому, – удивленная.

– Изыди, – прошипел Том. – Я приказываю, слышишь? Я приказываю, и ты подчинишься! Изыди!

Пес недовольно заворчал, сделал шаг назад, медленно убирая огромную когтистую лапу от лица Хилла, но все не уходил. Ждал.

И тут в Томе клубком заворочалась еще большая чернота, что окружала его. Он вскинул руки и закричал во все легкие, запоздало поняв, что кричит на чужом, гортанном наречии:

– Аннун рангааах нууррр!

Пес взвизгнул, потом завыл длинно и высоко и тенью метнулся прочь, и только эхо воя еще долго отдавалось в ушах Тома.

Луна сразу же скрылась за тучами, словно понеслась вслед за собакой.

Распростертое на земле тело оставалось неподвижным, и Коллинз испугался, что опоздал – бросившись к Хиллу, повернул к себе его голову и с облегчением увидел, как тот медленно открыл глаза.

– Дай… позвонить, – просипел детектив, и Том завозился, путаясь в длинном пальто, доставая блэкберри, а потом, как во сне, сидел рядом с раненым оборотнем и слушал, как тот тяжело, хрипло роняет для невидимого собеседника указания: название улочки, где они оказались, и еще пару слов на незнакомом языке.

Потом он почувствовал, как в ладонь обратно лег телефон, моментально нагревшийся от пальцев Тайлера.

– Спасибо, – выдохнул вервольф и отключился.

***

– Узнал, что такое гейс? – спросил чей-то неуловимо знакомый голос, и Имс легонько вздрогнул и открыл глаза.

Никого не было видно, но Имс знал, что на него пристально смотрят.

Комната на этот раз была полной противоположностью предыдущей – круглая, наполненная лучистым светом, который изливался потоками прямо через стеклянный потолок, через витраж в виде сложного многоугольника, напоминающего розу. Везде было стекло, от пола до потолка, и в сплошные окна Имс видел, как мимо проплывают облака. Он находился где-то на вершине самого умопомрачительного небоскреба, какой только приходилось ему встречать. Или башни.

На этот раз, для разнообразия, Имс лежал на большом диване, обитом гладкой красной тканью. Однако как бы ни отличалась эта обстановка от прежней, в узеньких простенках между бесконечными окнами висели все те же самые кривящиеся золотые рожи.

– Что это, портрет местного фюрера? Без любви вы его ваяли, ребята, – хрипло сказал Имс. – Что это, нахрен, за империя зла? Может, покажетесь?

– Ты еще не расширил портал до экскурсии, – усмехнулись снова прямо в его голове. – Да и не созрел еще. Но вообще мы тобой довольны. Ты сильный, Имс, ты сам не знаешь, какой ты сильный. Не обманул ожиданий, хотя чего бы ждать от современного человека, да еще непонятной нации?

– Ну, ваша нация мне тоже пока непонятна, – ощерился Имс и повертел головой. – Пытать меня, похоже, не собираются, и на том спасибо. А то я переживаю за свою румяную попку сильнее, чем может показаться.

– Все предначертано, Имс. Уже ничего не изменишь. Твое появление в игре – это тоже гейс. Правда, не твой – чужой.

– Да что за игра-то? – бессильно выкрикнул Имс в пустоту.

В голове – или под стеклянным потолком – весело захихикали, и вокруг словно бы крылья захлопали, как от стаи поднимающихся в воздух птиц.

– Ну это-то ты уж понял, не дури, Имс.

Тут комната завертелась, стены ее стали сжиматься, потолок взломался мягко, без звона, как плитка шоколада, и Имсу на мгновение, перед тем как его швырнуло в реальность собственной квартиры, показалось, что он стоит где-то на пустой плоской черной крыше, на страшной высоте, а над ним кружат черные птицы. Он еще успел заметить по сторонам тонкие длинные иглы каких-то зданий, пронзавшие небо, но рассмотреть уже не удалось.

***

Спать Имс больше не лег – спасибо, достаточно. Сначала побрел в ванную – по привычке, въевшейся в кровь со времен шпионажа, совершенно бесшумно. Татуировка ярко золотилась на коже, шевелила листьями, но уже не пугала, а в остальном… в остальном Имс выглядел, как обычно.

Хотя обычно ли? Давно ли он действительно пристально смотрелся в зеркало, давно ли видел себя – не мельком, смывая со щек остатки мусса для бритья или нанося на волосы гель, а присматриваясь к своему отражению? Да бросьте, никто так не делает! Но это не было ответом.

Он вспомнил рассказ, очень страшивший его в детстве: про смуглых и золотоглазых марсиан, в которых незаметно превратились прилетевшие на красную планету земляне – без всякого насилия, незаметно, под действием самого воздуха, который заставлял гнить земные доски, траву красил в лиловый цвет, а розы делал зелеными и все подменял ненавязчиво, неотвратимо – имена, язык, цвет глаз, цвет кожи, вкус пищи на языке… И заброшенные древние виллы вновь обрели своих хозяев, а поселения землян рассыпались в прах очень быстро, будто бы их и не было никогда.

Что, если и Имса уже начали менять эти сны? Это ведь явно был чей-то гипноз, он был уверен. Он и сам применял в Африке подобные методы – несколько раз работал на пару с арабским гипнотизером, который к тому же создавал новые формулы снотворных, транквилизаторов, сывороток правды – как какой-нибудь чертов бог. Химика-гипнотизера звали Суддеш, и выглядел он волооким добрячком.

Только вот кому он мог понадобиться опять? Кто его вербовал на этот раз? Пахло явно иностранцами, русские спецслужбы такие методы еще не использовали – Имс тогда, на Ближнем Востоке, работал исключительно на свой страх и риск.

Вроде бы из темноватых зеркальных глубин смотрел все тот же Имс – плечистый, тяжелый, крепко сбитый, мускулистый, с коротким русым ежиком волос, с серо-зелеными пронзительными глазами, полными губами, хищными скулами, тонким острым носом, когда-то перебитым и теперь чуть искривленным. Имс, которому одинаково шли костюмы от высоких брендов и грязная белая майка в крови, перекрещенная ремнями с кобурами. Имс, вид которого всегда был небрежным, шутки – нахальными и пошлыми, а мораль – очень, очень гибкой. Он знал цену и своему обаянию, и своей морали, да и вообще себе знал цену. Жаркие страны погребли много тайн, которым ни к чему было вылезать здесь, в стране, которая снова углубилась в ханжеские комплексы. Жаркий, опасный Имс превратился здесь лишь в подобие человека, в осоловелую куклу, монотонно читающую лекции.

Это не сны и не таинственный гипноз меняли его – он сам себя перекроил под будничную жизнь, под все размеренное, безопасное, скучное. Он сам нацепил на себя самый тяжелый гейс.

Вообще, древние, конечно, любили создавать себе проблемы. Имс в самом деле почитал на эту тему: у кельтов гейсы назначались в противовес при вручении даров, чтобы не гневить высшие силы излишним благополучием. Ну или когда человек сам себя хотел наказать – опять же для восстановления баланса. Самое смешное и страшное заключалось в том, что гейсы регулярно противоречили друг другу и ряду традиций, поэтому часто разжигали конфликты на пустом месте. Имс прочитал в одной саге, что именно с нарушением гейса была связана гибель того самого героя Кухулина, которого Пашка обозвал выхухолью. На самом деле имя Кухулина обозначало «пес Куланна», и он дал обет не есть мяса своего тезки, кроме того, обладал гейсом, запрещающим нарушать законы гостеприимства и отказываться от пищи с любого очага. Контраст двух гейсов привел к тому, что герой был вынужден отведать запрещенную пищу в чужом доме и сильно ослаб. Вот уж не знал Имс, что кельты не брезговали собачатиной.

«Твое появление в игре – тоже гейс».

«Что случилось с тобой в Дни Безвременья, Имс?»

Имс долго смотрел на себя в зеркало, хотя оно уже запотело, а потом устало сполз на коврик рядом с ванной и уставился на черный кафель, облицовывающий стены.

Никакой это не арабский и не ливийский след. Не при чем тут ни Момбаса, ни Матади, ни старухи-ведьмы с черной кожей, ни Суддеш и его коллеги. Даже бенинские вудуисты не при чем, а уж страшнее их Имс не видал.