Патрик как-то нелепо скрипнул и без чувств упал к его ногам. Смотреть на него было страшно – он напоминал почерневшую головешку.

Том и не смотрел.

Он даже переступил через него – О Коннел как-то резко перестал его интересовать.

Он смотрел на зеленые вершины деревьев, подступивших к самому бару. Эти самые вершины вдруг согнулись и затрепетали под внезапно налетевшим ветром, заметались по фону с невероятной быстротой темнеющего неба – откуда ни возьмись наползали тучи, которые становились все больше, все чернее, так что сама земля засияла белесым призрачным светом на фоне темных небес, показалась серебряной. Сумрак расколола фиолетовая молния, потом еще одна и еще – быстрыми ослепительными зигзагами, а через несколько секунд грянул гром такой силы, что, казалось, маленькие дома поселка позади Тома обрушились все разом. Следующая молния попала прямиком в одно из деревьев, и оно загорелось.

– Господь всемогущий, – потрясенно прошептал Коллинз, завороженно глядя вокруг. – Не может этого быть… Не может быть!

Однако дерево пылало, как самое прямое доказательство, пока с неба не обрушился ливень невероятной силы, который погасил пламя, но зато заволок все вокруг сплошной пеленой. И эту мрачную пелену по-прежнему рассекали молнии, словно кто-то большой периодически с яростью чиркал огромной спичкой. С треском обламывались сучья, листья несло потоком воды, обуглившаяся крона сиротливо чернела в сизом сумраке, и в окна бара заливались маленькие водопады …

Том стоял и впитывал бурю всем своим существом, чувствуя, как проникает в него что-то невыразимо древнее и родное, неизъяснимое. Он точно возвращался в колыбель, в родную стихию, в те времена, когда вещи и явления имели другие значения, другие имена. Вернулась магия мира, такого мертвого и пластмассового еще несколько мгновений назад…

Кто такой был этот Том Коллинз? И был ли он на самом деле? Его личность еще тлела, но почти истаяла под напором – нет, под коварным объятьем – другой личности, вечной и неизбывной. Том пока не был с ней знаком, но она заполняла его – каждую клетку, каждый волосок, будто каким-то сладким ядом, ядовитым счастьем, и он смеялся во все горло.

Сзади слышался какой-то грохот, уханье и голоса, визгливые, как у древних старух, но Тома они больше не пугали. Он не оборачивался, не дрожал, он стоял и с тихой улыбкой смотрел, как поднимаются в воздух камни неметона. И никаких раскопок не понадобилось, думал Том остатками человеческого разума. Каким же надо было быть глупцом, чтобы думать, что понадобятся кирки и лопаты.

Камни некоторое время кружились в воздухе, внося свою лепту в танец ветра, дождя, мечущейся сорванной листвы, но потом все стихло, и Том увидел грубую арку, сложенную из опустившихся друг на друга камней. Трискелион на груди накалился, но кожи не обжигал, а татуировка молчала, словно ее затушили навсегда.

Том улыбнулся и шагнул во врата.

Глава 8

Обернувшись, он моргнул – хотя и готов был к перемене пейзажа, все же исчезновение бара и поселка за спиной заставило спину покрыться мурашками.

Впереди лежали сумрачные холмы, освещенные зеленоватым, призрачным светом, и тянулись они по одной линии, насколько хватало глаз. За холмами в некоторых местах просматривалась серебряная гладь озера, сияющего, как инопланетное зеркало, но оно лежало далеко, очень далеко. В воздухе без всякой опоры плавали и кружились белые и розовые огоньки. Откуда-то доносилась музыка, словно кто-то нежно играл на свирели. Правда, иногда свирель фальшивила, и тогда ее звуки когтями царапали по ушам и по сердцу.

Прямо перед ним стоял большой каменный дом – очень старый, но добротный, как сейчас бы сказали, «с подражанием готике» – под крышей виднелись круглые слуховые окошки, готические витражные розы. Дом странным образом был окружен отдельным сиянием, словно его обливало специально для него низвергавшимся с неба винным закатным светом, каким-то лихорадочным, слегка безумным. Кроме того, был опоясан садом – старым и запущенным, где полно было покрытых мхом кочек и странных камней, в которые Коллинз почему-то вглядываться совсем не хотел.

Умирающее солнце заливало все вокруг дрожащими лучами, и от этого листва яблонь казалась на просвет выточенной из янтаря, а ветки – выкованными из меди. Деревья и трава под ними были усыпаны налитыми пурпурно-зелеными яблоками.

Ближе к дому, во дворе, стояли три большие деревянные кадки, доверху заполненные дождевой водой, в которой тоже плавали яблоки, словно живые, колышась под порывами ветра. К одной из кадушек Том все же присмотрелся и тут же пожалел об этом: там, среди яблок, плавала женская голова, волосы вились черными водорослями среди глянцевых яблочных щек. Вдобавок голова вдруг открыла глаза и залихватски Тому подмигнула.

– Поприветствуй сестрицу, что же ты стоишь, как истукан, – насмешливо сказал кто-то сбоку, и Коллинз поднял голову.

Перед ним выстроились в ряд три молодые девушки в длинных черных бархатных платьях – весьма поношенных, украшенных пожелтевшими, видавшими виды кружевами. Вообще, создавалось ощущение, что платья всем девицам не по размеру – одной велико, второй мало, у третьей рукава едва доставали до косточек запястий, так что руки казались излишне длинными. Девицы еще и причесаны были еле-еле – густые и пышные (рыжие у всех трех) волосы так и норовили вырваться из-под небрежно воткнутых в прическу шпилек.

Одна в руках держала крошечного козленка, ослепительно белого, с длинными прозрачными розовыми ушками, которые были, кажется, длиннее его узкой мордочки. Юбку ее задумчиво жевал еще один козленок, тоже белый, но постарше, и можно было разглядеть, как из его курчавой шерстки пробились уже два недлинных рожка.

– Встречаете с почестями? – попробовал улыбнуться Том.

– Я думала, он будет постарше, – как-то лениво и скептически сообщила одна из девиц другой.

– Зато смотри, какое фарфоровое личико, – заметила вторая. – Его словно бы лепили две лисы, такая лукавая острая мордочка.

Том, если честно, ожидал другого приема. Не то чтобы более почтительного, нет – но объясняющего некоторые вещи, что ли.

– Что я должен сделать?

– Зря ты это, Роуз, – снова бросила одна девица в другую словами, точно шариком для пинг-понга. – Молодой, да умный. И сила у него есть, большая сила. Просто память его спит крепко.

– Ты долго играешь, Том, – сказала третья, выпустила козленка в траву и шагнула вперед. – Вспомнил бы быстрее, и жизнь стала бы веселее. Я понимаю, Вечный друид силен, и знак он тебе поставил сильный.

Она поднесла изящную маленькую ладонь к груди Тома и тут же с шипением ее отдернула.

– Такой сильный, как ты носишь его на себе, мне и представить страшно! Даже Хранителя тебе нашел, как мне шепнули недавно. Но наш народец тоже не дремлет. Патрик, к сожалению, был да весь вышел, пока тушил твою печать. Придет в себя очень нескоро, если придет, конечно, жаль его. Только мы посильнее будем, и сейчас прекрасный час, чтобы окончательно разбудить твою кровь.

– Проведете меня за те холмы?

Все трое – и даже та, что в кадушке – скрипуче рассмеялись.

– Нам туда ходу нет, мы живем здесь, на границе. В наказание за некоторое слишком сильное веселье. Но и тебе туда ходу пока нет, дорогой, слишком много в тебе от человека. От того нервного и трусливого человека, каким ты был.

Прежний Том возмутился бы и оскалился, но сегодняшний Том только сжал в нитку губы.

– Ты будешь играть дальше, Том, и когда-нибудь туда обязательно попадешь. А сегодня хорошая ночь для первого знакомства, и обещаю, мы повеселимся, – игриво подмигнула Роуз.

– И тебе понравится, – так же подмигнула вторая.

Третья просто улыбнулась, взяла его на руку и повела в дом.

Голове в кадушке меланхолично смотрела им вслед.

***

Том орал не переставая. Иногда, опомнившись, затыкался, оглохнув от собственного крика, но не выносил молча и трех секунд – рот снова сам собой открывался и извергал вопли, иначе было невыносимо.