***

Потолки в доме были очень высокими и когда-то красиво отделанными, по углам и сейчас сохранились остатки резных карнизов. В основном все было застлано сажей, везде царила разруха, но в подобии столовой, куда привел Пашку Корвус, даже уцелело подобие люстры на длинном шнуре, звеневшее подвесками под порывами ветра. Стекла в окнах, конечно же, были повыбиты, а рамы покосились. Зато имелись массивные стулья и большой круглый стол, явно принесенные сюда уже после пожара.

Корвус потер руки с какой-то мальчишеской радостью и уселся за стол. Люстра над ним зажглась оранжевым без всякого внешнего участия, а потом и вовсе снялась со шнура, проплыла над головой мага и опустилась на стол по его правую руку.

– Ну что же стоишь? Прошу, – понукнул Корвус.

Пашка обреченно опустился напротив него на стул. Он никогда не считал себя особенным любимчиком судьбы, но сегодняшняя ночь – это, было, пожалуй, уже слишком. Хотя дуракам ведь везет, вроде так говорится? А он этим вечером явно примкнул к их рядам.

– Любишь чудеса? – спросил Корвус с очередной медовой улыбкой.

– Я уже понял, что ты тот еще фокусник, – вздохнул Пашка и поправил сползшую на одно ухо шапку. Хотя в доме совсем не было холодно.

Корвус усмехнулся и повел ладонью по воздуху – доска стола тут же засветилась белым и голубым, высвечивая сложный контур линий и знаков – что-то похожее на карту звездного неба, Пашка точно не понял. Главным в рисунке оказалась мерцающая сетка, превратившая стол в шахматное поле – сплошные клетки по всей поверхности. Следом из воздуха вывалилась куча маленьких круглых блестящих камней – одни белые, другие черные.

Пашка только было намеревался спросить, что это за ерунда, но вдруг застыл с открытым ртом – его оглушило узнаванием. Сердце билось так, что грозило выпрыгнуть даже не из груди – из висков. Пашка обнаружил, что по лбу уже давненько проложил дорожку холодный пот.

– Если я что-то загадаю и выиграю, мое желание сбудется? – стуча зубами от волнения, выдавил он.

– А ты молодец, – прищурился Корвус. – Неглупый юноша. Да, в общем, ты прав, и это было бы неплохим бонусом, но ты вряд ли выиграешь. Хотя я бы на твоем месте сильно постарался – ведь ты знаешь правила. Белые или черные?

– Белые, – промямлил Пашка.

– А черные в этой игре начинают, мой дорогой. Но выбор сделан.

И Корвус с изяществом хищника вынул из кучки угольно-черных сверкающих камней первый и положил его на поле.

Пашка плохо помнил, что делал. Его сознание точно раздвоилось – кто-то более умный и хладнокровный, чем он сам, но по недоразумению деливший с ним одно тело, следил за игрой и делал ходы. Сам же он только мог понимать, что не выставил себя на посмешище сразу – игра длилась.

Впрочем, она могла быть очень долгой, подобная игра, Пашка уже это знал.

Изредка порывами налетал ветер, дребезжал подвесками, задувал под тонкую куртку, а иногда доносил разные странные звуки – то чей-то вой, то крики и карканье, то звук рога, вот теперь-то Пашка его узнавал, зря переживал, что дело обойдется без антуража. Только его это совсем не радовало. Он конкретно вляпался. И очень по-глупому.

И даже нисколько не удивился, когда обнаружил, что проиграл.

Корвус хлопнул в ладоши, и все исчезло. Даже подобие оранжевой лампы погасло.

– Пойдем, провожу?

Пашка уныло поплелся за ним, снова поправляя шапку – все-таки после стирки она здорово растянулась, и если раньше это казалось даже милым, то теперь бесило.

– И что я теперь должен делать?

Они стояли на поляне друг против друга, и все это выглядело как сон – Пашка даже не чувствовал больше страха, как будто смерти в этом мире не существовало. Как будто он имел возможность возрождаться вновь и вновь, пока сам не устанет.

– Узнаешь, когда придет время, – в лучших традициях дешевых псевдоготических сериалов ответил Корвус и показал ему на разлапистое дерево на опушке леса.

– Выход там. Вернешься к себе, – объяснил он вполне дружелюбно, и Пашка удивленно на него взглянул. Как-то все выглядело слишком просто.

– И что, я вернусь живым и здоровым, а не в виде трупа с ритуальными ранами и кишками наружу? Меня не будут собирать в десяток пластиковых мешочков? – уточнил он.

– Будешь целым, – пообещал Корвус. – Иди.

Пашка недоверчиво на него посмотрел, но решил, что, пожалуй, не надо давать магу времени передумать и быстро затрусил к опушке.

Уже переступая через огромные, вылезшие наружу корни дерева, он услышал за спиной хлопанье крыльев и обернулся, но позади никого не оказалось – ни птиц, ни Корвуса. А когда он посмотрел вперед, то увидел, что стоит у одного из выходов из парка. Здесь тоже была ночь, но никакой жуткой луны, а только вполне мирные фонари и неоновые вывески ларьков, алеющие в глубине темных улиц.

Только вот кожу на левом запястье точно обожгло, и Пашка с шипением поднес руку к глазам. Некоторое время тупо смотрел на нее, а потом тихо опустил.

– Мог бы и сразу догадаться, – прошептал он и натянул рукава худи почти до кончиков пальцев.

Отцу он наврет, что сделал новую татуировку, увлекшись очередными сказаниями о друидах. Пусть даже и такую странную – в форме глаза.

Врать не хотелось, но и тревожить отца – тоже.

В конце концов, он попал в эту историю по собственной дурости, значит, и отвечать – только ему.

Он шагал и шагал по ярко освещенной улице, вокруг кипела ночная жизнь, периодически по пути ему попадались веселые хмельные компании, разодетые в оборотней, вампиров и ведьм, и пытались его испугать, что-то вопя в лицо и кривляясь раскрашенными рожами; пару раз он даже наткнулся на группу масок с настоящими факелами, а в метро ехал с перебравшим алкоголя вурдалаком, трогательно уронившим голову на грудь, пронзенную бутафорским колом… Но сам он все это время ощущал себя странно замороженным, и горечь жгла ему рот.

Вурдалак проснулся на следующей станции и кое-как вывалился из вагона, и Пашка остался в нем совсем один. Он забрался на сиденье с ногами – откуда-то дуло, как будто из неведомой громадной дыры прицельно веяло холодом. Он попытался устроиться удобнее, засунул руки в рукава и надел капюшон куртки. Мерный звук движения убаюкивал, Пашка пригрелся, нахохлившись, как замерзший воробей, и сам не заметил, как задремал. И, уже засыпая, удивился, когда сквозь традиционные для метрополитена запахи сырости и затхлости, сквозь леденящие сквозняки потянуло чем-то свежим и сладким, словно где-то совсем рядом лопались зеленые почки и курилась от нараставшего тепла влажная земля…

Глава 11

Доска из Лабранга наверняка могла оказаться очень дорогой для ценителей, и ее можно было бы сбыть через интернет по хорошей цене, но Имс думал совсем о другом. Он хотел избавиться от гобана как можно скорее. Поэтому просто схватил его и понес во двор, к зеленым мусорным бакам.

Однако прямо перед баком, уже занеся доску для красивого прощального броска, остановился.

Вернее, что-то его остановило.

Что-то не давало ему выбросить доску. Жалко стало. Только сейчас Имс понял, что хочет играть дальше – вот хоть прямо здесь и сейчас, хоть с первым попавшимся бомжом. Имс никогда не был склонен выпивать, но по всем признакам сейчас понимал, что примерно такое же чувство испытывают алкоголики. Ищут, с кем бы разделить радость бытия, плещущуюся в бутылке или даже в аптечном пузырьке.

Да и действительно, дорогая же вещь, древняя, подобными вот так просто не разбрасываются. Мусоровоз приедет, безжалостно и тупо сплюснет содержимое бака, и окажется эта древность среди зловонных куч гнилья на бескрайней загородной свалке, где ее даже вороны не найдут. А могла бы стать для кого-то настоящим сокровищем – может так случиться, какой-нибудь коллекционер или мастер игры в го как раз такую долгие годы искал, может быть, для кого-то она – мечта всей жизни. Да и Пашке вроде как нравилось играть, надо его спросить хотя бы, это же ему Имс подарил доску, а значит, ему она и принадлежит. А красть нехорошо. Особенно у собственного сына.