Вообще, Имс сейчас пребывал в изумлении от самого себя: повелся на какие-то невнятные, сумбурные сны, расклеился, запараноил, будто гламурная истеричка… Уж кому, как не ему, знать, насколько сложным, насколько реалистичным и вводящим в заблуждение может быть сон. Бывают сны реальнее самой реальности, и Имс в них пребывал собственной персоной, более того, погружал в такие сновидения других людей.

Несколько секунд он стоял с лаковой доской в уже вытянутой руке, а потом медленно пошел обратно. Однако до дверей в дом не дошел, задумчиво опустился на скамейку.

Все же странно было, что за короткое время игра вызвала в нем такую отчетливую зависимость. Имс остерегался зависимостей. Знал, что аддикция и обсессия ничего хорошего не обещают.

И еще: почему снова жглась и пульсировала чертова татуировка?

Паранойя не паранойя, однако все это было как-то связано между собой. Может быть, если он будет играть дальше, то поймет? Или из игры можно выйти без всяких препятствий и последствий? Что-то Имс в этом сильно сомневался.

Если бы кто-то рассказал ему, что к чему.

Так он сидел, напоминая себе какого-нибудь булгаковского персонажа, на низкой скамейке у своего дома на Старой Басманной улице, в узком и вытянутом, как кишка, дворе, где даже такси не могло развернуться, и глазел на темные провалы арок ворот. Доска мирно лежала рядом, однако Имс не мог отделаться от чувства, что внутри нее таится одурманивающий яд.

Потом Имс увидел, как в медленно начавших сгущаться сумерках у кого-то в окне, на втором этаже, появилась огромная тыква со свечками в прорезях глаз и кривым провалом вырезанного рта. И вспомнил, что впереди за ночь. И выругался. Определенно, Самайн в последнее время его преследовал. А тыква смотрелась очень зловеще.

Имс едва удержался от броска вбок и хорошего хука, когда краем глаза заметил рядом едва заметное шевеление. Интересно, как долго он сидел и вонзал глубокомысленные взоры в пространство, не замечая, что на скамейке уже не один?

– Тебе нечего меня бояться, Имс, – сообщил ему кто-то приятным, хотя и гортанным голосом. – Ты ведь только что мечтал о компании – теперь она у тебя есть. Сыграем?

– Меня как-то утомили эти игры, – честно признался Имс. – Может, возьмешь доску и свалишь в свое четвертое измерение – или какое оно там у тебя?

– Зачем, когда у тебя есть доска, а у меня – камни?

И человек в черном плаще ловко достал из кармана кокетливый шелковый мешочек, расшитый какими-то знаками. А Имс про камешки-то и позабыл, оставил их дома, схватил только доску.

– Не хочу, – сказал Имс.

– Лжешь, – оскалился незнакомый. – Бездна лжи в твоих словах. Очень хочешь, Имс. Аж руки дрожат.

Это была правда. Имс смотрел, как быстрые нервные пальцы незнакомца развязывают шнурки на мешочке и разве что зубами не скрипел. Вздохнул облегченно, только когда ухватил первый блестящий антрацитовый кругляш.

– Меня зовут Корвус. Тебе ведь уже сказали, что ты должен продолжать играть? – светски осведомился прохожий любитель го.

Он выглядел абсолютно безмятежным, как будто все было так, как и должно быть.

– Милейший Корвус, тебе не кажется, что скоро стемнеет, и мы ни черта не увидим? – продолжала бунтовать какая-то часть Имса, не желавшая мириться с одержимостью.

– Не беда, – отозвался Корвус и щелкнул пальцами.

Слегка ошалелым взглядом Имс проводил вереницу белых огоньков, рассевшихся по краям доски, – светящиеся жемчужные пузырьки, живые, трепещущие и мерцающие от собственного трепета.

– Ты умеешь удивлять, Корвус, – признал он.

Корвус согласно усмехнулся. Он был немногословен, этот парень. И, кстати, не очень хорошо играл, как заметил Имс чуть позже. Или же поддавался, подумал он еще позже, когда прошедшие полчаса начали видеться ему как в тумане, неизвестно отчего. Просто Корвусу очевидно был выгоден Имсов выигрыш. Имс вдоволь в своей жизни наигрался в покер, чтобы различить плохую и нарочито плохую игру.

Когда игра была кончена, Имс принял решение.

– Забери доску, – сказал он. – Хватит с меня. Никогда не любил наркоманов, знаешь ли. Гашишем баловался, и не только, но всякий раз ума хватало не закапываться глубоко.

Корвус внимательно посмотрел на него и наконец-то перестал улыбаться. Даже бровь дернулась.

– А придется, – сообщил он.

– Да неужели? – прищурился Имс.

Он вмиг забыл о своей симпатии к игре. Главным сейчас стало то, что этот шулер с внешностью жгучего турка намекал: Имс кому-то что-то должен. А Имс очень не любил быть должен.

Как-то очень ярко, реалистично представилось ему в это мгновение, как он сжимает в руке тяжелый пистолет вороненой стали, подносит его ко лбу Корвуса и нажимает спусковой крючок без всякого промедления. Имс даже пальцы сжал рефлекторно и тут опомнился.

Как же ему не хватало оружия. Никак он не мог привыкнуть, что безоружен, а ведь времени много прошло.

Привиделось ему, как в самый последний раз они с Артуром, его частым напарником в опасных делах, драпали из Триполи. Это было рано утром. В порт, чтобы отправиться на Сицилию, в Палермо, они выехали затемно, солнце еще не встало, и достигли своей цели довольно скоро – вот уже в лиловом сумраке вырисовались очертания береговых кранов, нефтехранилищ и доков, вот явственно запахло рыбой, а следом застелились запахи нефти и сырой кожи, ржавого металла, морской соли, кофе и гниющих апельсинов… В воду, которая отсвечивала в темноте сталью, уходило с десяток причалов, и Имс только успел заметить, что едут они чуть ли не к последнему из них, как вдруг сзади полыхнуло, что-то брызнуло о борт машины с царапающим шорохом, и только потом он услышал автоматную очередь. Водитель, Ашур, гнал не останавливаясь, а потом развернул свой джип поперек дороги. Имс хлопнул его по плечу, велел выметаться из-за руля, и они побежали все втроем: неслись, как ополоумевшие, среди опрокинутых шлюпок, мотков канатов, брошенных заржавевших механизмов, ящиков с грузами – втянув голову в плечи и даже не отстреливаясь, а с воды уже заурчал, затрясся большой дрифтер…

Удивительно, но он скучал по Артуру. Интересно, как он там?

– Никак не можешь забыть, да? – вкрадчиво спросил Корвус. – Больно оставить себя настоящего, Имс? Ты уже и забыл, как это оно – быть собой?

Имс неверяще вскинул глаза – смотрел «турок» почти сочувственно, даже с жалостью какой-то.

– Мы тебе предлагаем нечто ослепительное, яркое, опасное. Все, как ты любишь, Имс. Скоро тебе откроются двери такого мира, какой ты и представить себе не мог. Даже во сне. Даже, мой дорогой, в тех снах, которые вы создавали искусственно. Вам нужны наркотики, нужны аппараты для стимуляции мозга, вы плохо владеете техниками гипноза… Все так коряво, так по-детски. Нам же, Имс, ничего этого не надо. Для нас подобное – как дышать. Я понимаю, почему ты повесил на себя этот гейс, но мы можем освободить тебя от него. И тебе ничем, ничем не надо будет жертвовать, ничем из своего собственного, по-настоящему твоего. Ты один из нас, ты можешь вернуться к нам. Ты сможешь это ощутить сполна, только играй. Еще несколько партий, успешных партий, и будет пройдена критическая точка.

– Я один из вас? – дернул ртом Имс. – Но ты, ведьмак недоделанный, ни разу не обмолвился, кто же вы. Никто мне не показал, кто вы, если уж мы заговорили о снах. Я видел только два каких-то невнятных кошмарика о черных комнатах и золотых масках.

– Не обращай внимания, – ободрил Корвус. – Это скорее проверка связи, настройка волны. Тебе ли не знать?

– Корвус, я никогда не велся на расплывчатые обещания. Это раз. Два – я хорошо знаю, что бесплатный сыр бывает только в мышеловке. Ты меня соблазняешь, точно телку, которые стремится сиськами потрясти в конкурсе королев красоты. А мне ваш конкурс до лампочки, слышишь?

– Уже нет, – заметил Корвус с мягкой иронией и все с той же тончайшей, почти неслышной жалостью. – Сегодня совершенно случайно звезды сошлись в одной позиции, и ты в капкане, Имс. В капкане. Ты наш. Если, конечно, любишь своего сына. А ты любишь его, иначе бы не забыл своего настоящего лица. Но вот – ради сына забыл, ради него и вспомнишь. Все к лучшему, все служит гармонии.