Поиск
50
Ты смотришь, ты не в силах с ней проститься,
Ты к ней пришел — и нет пути назад!
В цепях за триумфальной колесницей
Искусства следуй, ибо в плен ты взят.
Но этот плен, о, как ему ты рад!
На что здесь толки, споры, словопренья,
Педантства и бессмыслицы парад!
Нам голос мысли, чувства, крови, зренья
Твердит, что прав Парис и лишни заверенья.
51
Такой ли шла ты к принцу-пастуху,
Такая ли к Анхизу приходила?
Такая ли, покорствуя греху,
Ты богу битв лукаво кровь мутила,
Когда он видел глаз твоих светила,
К твоей груди приникнув головой,
А ты любви молила, ты любила,
И поцелуев буре огневой
Он отдавал уста, как раб смиренный твой.
52
Но бог, любя, не пел любовных песен,
Он в красках чувство выразить не мог.
Он был, как мы, влюбленный, бессловесен,
И смертному уподоблялся бог.
Часов любви не длит упрямый рок,
Но смертный помнит краски, ароматы,
Сердечный трепет — вечности залог,
И памятью и опытом богатый,
Ужели он не бог, творец подобных статуй!
53
Пусть, мудростью красуясь наживной,
Художнической братьи обезьяна,
Его эстетство — критик записной
Толкует нам изгиб ноги и стана,
Рассказывая то, что несказанно,
Но пусть зеркал не помрачает он,
Где должен без малейшего изъяна
Прекрасный образ, вечно отражен,
Примером царственным сиять для смертных жен.
54
В священном Санта-Кроче[205] есть гробницы,
Чьей славой Рим тысячекратно свят.
И пусть ничто в веках не сохранится
От мощи, обреченной на распад,
Они его бессмертье отстоят.
Там звездный Галилей в одном приделе,
В другом же, рядом с Альфиери, спят
Буонаротти и Макиавелли,
Отдав свой прах земле, им давшей колыбели.
55
Они бы, как стихии, вчетвером
Весь мир создать могли. Промчатся годы,
И может рухнуть царственный твой дом,
Италия! Но волею Природы
Гигантов равных не дали народы,
Царящие огнем своих армад.
И, как твои ни обветшали своды,
Их зори Возрожденья золотят,
И дал Канову твой божественный закат.
56
Но где ж, Тоскана, где три брата кровных?[206]
Где Дант, Петрарка? Горек твой ответ!
Где тот рассказчик ста новелл[207] любовных,
Что в прозе был пленительный поэт?
Иль потому он так пропал, их след,
Что Смерть, как Жизнь, от нас их отделила?
На родине им даже бюстов нет!
Иль мрамора в Тоскане не хватило,
Чтобы Флоренция сынов своих почтила?
57
Неблагодарный город! Где твой стыд?
Как Сципион, храним чужою сенью,[208]
Изгнанник твой, вдали твой Данте спит,[209]
Хоть внуки всех причастных преступленью
Прощенья молят пред великой тенью.
И лавр носил Петрарка не родной[210] —
Он, обучивший сладостному пенью
Всех европейских бардов, — он не твой,
Хотя ограблен был, как и рожден, тобой.[211]
58
Тебе Боккаччо завещал свой прах,
Но в Пантеоне ль мастер несравненный?
Напомнит ли хоть реквием в церквах,
Что он возвел язык обыкновенный
В Поэзию — мелодию сирены?
Он мавзолея славы заслужил,
Но и надгробье снял ханжа презренный,[212]
И гению нет места средь могил,
Чтобы и вздохом тень прохожий не почтил.
59
Да, в Санта-Кроче величайших нет.
Но что с того? Не так ли в Древнем Риме,
Когда на имя Брута лег запрет,[213]
Лишь слава Брута стала ощутимей.
И Данте сон валами крепостными
Равенна благодарная хранит.
И в Аркуа кустами роз живыми
Певца Лауры смертный холм увит.
Лишь мать-Флоренция об изгнанных скорбит.
60
Так пусть вельможам, герцогам-купцам
Воздвиглись пирамиды из агата,
Порфира, яшмы, — это льстит глупцам!
Когда роса ложится в час заката
Иль веет ночь дыханьем аромата
На дерн могильный — вот он, мавзолей
Титанам, уходящим без возврата.
Насколько он прекрасней и теплей
Роскошных мраморов над прахом королей!
61
Скульптура вместе с радужной сестрой
Собор над Арно в чудо превратила.
Я свято чту искусств высокий строй,
Но сердцу все ж иное чудо мило:
Природа — море, облака, светила;
Я рад воспеть шедевры галерей,
Но даже то, что взор мой поразило,
Не рвется песней из души моей.
Есть мир совсем иной, где мой клинок верней.
вернуться

205

Санта-Кроче — церковь-усыпальница во Флоренции.

вернуться

206

…где три брата кровных? — Байрон говорит о трех великих основоположниках итальянской литературы — Данте, Петрарке и Боккаччо.

вернуться

207

…рассказчик ста новелл… — Джованни Боккаччо (1313–1375).

вернуться

208

Как Сципион, храним чужою сенью… — Сципион Африканский Старший, Публий Корнелий (ок. 235–183 гг. до н. э.) — римский полководец. По преданию, обиженный неблагодарностью граждан Рима, остаток дней провел далеко от столицы.

вернуться

209

…вдали твой Данте спит… — Данте, родившийся во Флоренции, умер в изгнании, похоронен в Равенне.

вернуться

210

…лавр носил Петрарка не родной… — За поэму «Африка» Петрарка был увенчан лавровым венком в Риме.

вернуться

211

…ограблен был… тобой. — Имущество отца Петрарки было конфисковано, а сам он изгнан из Флоренции вскоре после изгнания Данте.

вернуться

212

…надгробье снял ханжа презренный… — Ненавидевшие Боккаччо церковники в 1783 г. уничтожили его гробницу.

вернуться

213

…Когда на имя Брута лег запрет… — Брут Марк Юний (85–42 гг. до н. э.) — римский политический деятель, республиканец, один из убийц Юлия Цезаря.

Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: