Вернувшись в отдел, эксперт заперся в своем кабинете. Это был уже немолодой опытный работник, страстный филателист, человек с устоявшимися привычками и странностями. Ратанов ждал его заключения у себя в кабинете, заказав телефонный разговор с начальником уголовного розыска дорожного отдела.

Эксперт мог войти в любую минуту и, бросив на стол лист бумаги с черными, окрашенными типографской краской узорами папиллярных линий, просто спросить Ратанова: «У тебя спички есть?» — и, закурив, добавить: «А со следами вот так — берите такого-то — он!» Потом — у него такая манера — он обязательно заговорит о чем-то своем, постороннем незаметно, искоса поглядывая на Ратанова.

Время от времени Ратанову звонили оперативники.

— Автобусный билет в городе не продавался.

— Не может ли потерпевший приехать на вокзал?

— У Фогеля появились деньги, он находится у Рыжей…

К двенадцати часам ночи в отделе опять стало людно — все собрались наверху у Ратанова.

Эксперт тоже вошел к Ратанову.

— Ничего нет… Не подходят…

Ратанов ждал Баркова — он все еще был в таксомоторном парке.

Наконец приехал Барков: днем один из таксистов высадил пассажира на углу Наты Бабушкиной и Карьерной — среднего роста, черноволосого, в черном костюме, в сапогах…

— В сапогах, — повторил Барков.

— Подумаешь, — сказал кто-то, — в нашей стране выпускают ежегодно сотни тысяч пар сапог.

— А я ничего не говорю. Это ты говоришь…

— Где он посадил пассажира? — спросил Ратинов.

— В центре.

— А куда просил отвезти?

— Сказал, что покажет. Это было во втором часу дня.

— Все запомнили приметы? — спросил Ратанов. — Может, это тот, кто нам нужен.

Снова позвонил дежурный — в роще около вокзала сторож вневедомственной охраны увидел двух подозрительных с вещами… А потом еще: в лесочке у ипподрома, на другом конце города, обнаружен пустой чемодан.

Отдел снова опустел. Егоров со своей группой ездил на вокзал и разбирался с задержанными, проверял вещи, потом отпустил всех и остался ждать Ратанова.

Преступник был опытен — единственная примета, по которой его знал теперь весь ОУР, — большой коричневый чемодан с двумя замками, оклеенный изнутри зеленой бумагой, лежал в кустах метрах в двухстах от ипподрома, а преступник с вещами скрылся.

— Это третья аналогичная кража, — сказал Ратанову Егоров, когда тот вошел в дежурку, — правда, две были в прошлом году.

— Ты считаешь — Даличский проезд…

— Да. Суриковых и на Советской, февральскую…

Домой они пошли пешком.

— Все равно четыре часа спать или четыре с половиной, — сказал Егоров. — Ты хорошо спишь?

Они как раз проходили мимо санчасти.

— Нет, ворочаюсь… А днем вдруг кажется — сейчас усну. Если есть возможность, бросаюсь на диван, сплю как убитый. А просыпаюсь, смотрю на часы — прошло четыре минуты.

— Надо в санчасть сходить…

— Обрати внимание, Сергей, у нас нераскрытые квартирные кражи всегда были в одно время с кражами из магазинов.

На реке завыла пароходная сирена.

Свежий ночной ветер прошелестел по невидимым в темноте верхушкам деревьев. Ратанов прислушался. Он совсем не устал. Казалось, что мозг никогда не работает так четко, легко и экономно, как в ночные часы, когда на улице свежо.

— Провожу тебя, — сказал Ратанов.

Они дошли до двухэтажного деревянного дома, где на втором этаже, в квартире Егорова, горел свет.

— Может, угостить на ночь, чтобы лучше спалось? — спросил Егоров. — У меня есть…

— В другой раз… Ну, давай!

И весь следующий день был таким же длинным, тяжелым и утомительным. Он начался для них в семь часов утра с тщательного и, как потом выяснилось, бесполезного осмотра территории ипподрома, где был найден чемодан, и соседнего лесопарка имени Первой маевки. Утром было пасмурно, небо затянуто серыми, слепыми облаками. Лесопарк тянулся полосою километра на четыре, местами заболоченный, темный, заросший папоротниками и осокой.

— Необъятны пространства нашей Родины, — невесело острил Барков. — Когда на крайней восточной точке страны наступает утро, у нас в Ролдуге уже… идет дождь.

Они прошли лес дважды, туда и обратно, всем составом отдела, вместе со следователями, участковыми уполномоченными, дружинниками. На это ушло более пяти часов. Прямо с ипподрома группа Егорова уехала на участок. Шофер такси, которого накануне отыскал Барков, весь день провел с Гуреевым в городе, разыскивая в автобусах, на набережной, в центре и на вокзале своего черноволосого пассажира.

Только Тамулиса Ратанов послал на вокзал, не забывая о деле Варнавина. С помощью работников линейного отделения милиции он должен был узнать как можно больше о железнодорожном билете Варнавина, послать необходимые запросы, побеседовать с работниками вокзала. Впрочем, Ратанов его не ограничивал.

Заявление о новой квартирной краже поступило уже после часа ночи минут через пятнадцать-двадцать после того, как все разошлись по домам. Кто-то словно поставил перед собой задачу — не дать уголовному розыску ни одной свободной минуты времени. Из квартиры инженера на Банковской улице даже не было ничего взято — только взломаны замки входной двери, платяного шкафа н секретера.

На место происшествия приехали около двух часов ночи и до половины пятого, включив все осветительные приборы, имевшиеся в квартире главного инженера мебельного завода, осматривали каждый сантиметр пола, дверей, стен, осторожно передвигая вещи.

Тамулис вместе с проводником розыскной собаки пробежал с километр по пустынным улицам, пока на этот раз уже Рогдай не стал совершенно откровенно демонстрировать свою незаинтересованность в дальнейшем преследовании.

На лестничной клетке Барков разговаривал со встревоженными женщинами из соседних квартир, зябко поеживавшимися в накинутых наспех халатах. Они посторонились, пуская Тамулиса в квартиру.

На этот раз эксперту не повезло: все отпечатки пальцев, обнаруженные в квартире, представляли собой мазки, непригодные для экспертизы.

Преступник был опытным и хладнокровным. В квартире инженера в большом густонаселенном доме он провел около часа, принял душ, поужинал. Здесь он тоже курил сигареты.

— Обязательно найдутся очевидцы, — говорил в машине Барков, прижимая пальцами висок, где время от времени словно постукивал маленький молоточек.

— И все-таки он не живет постоянно у нас в городе, — сказал Ратанов.

— На той краже он мог нарочно подбросить автобусный билет из другого города, чтобы нас ввести в заблуждение.

— Нет, — ответил Ратанов, — чтобы подбросить автобусный билет из другого города, нужно его иметь.

Домой в эту ночь они не пошли. Через два часа вставать снова. Еще до того как жители соседних домов уйдут на работу, нужно было успеть поговорить с каждым из них. Поэтому они устроились в ленинской комнате.

— Слушай, Герман… — заговорил Тамулис, подкладывая себе под голову подшивку «Комсомолки». — Что, по-твоему, главное при задержании?

— Твердость, — ответил нехотя Барков, — твердость и смелость.

— А по-моему, убежденность в своей правоте. А что бы ты сейчас больше всего хотел?

— Чтобы ты дал мне поспать…

Тамулис не обратил внимания на шутку.

— Я бы хотел, чтобы мы завтра раскрыли эти кражи и вернулись к делу Андрея…

Они уснули, прежде чем Ратанов, относивший протокол осмотра дежурному, зашел к ним, в ленинскую комнату.

Барков тяжело храпел, скрючившись на узком диване. Тамулис что-то бормотал во сне.

Ратанов прикрыл форточку и спустился в дежурку.

…Первая машина с оперативниками и участковыми уполномоченными выехала в начале восьмого часа, за ней отправлялась вторая. На близлежащие участки сотрудники уходили пешком. Шумели мотоциклы, кто-то по рации монотонно вызывал «Воркуту-3».

У дежурки стоял Тамулис. Ратанов оставлял его для работы на железнодорожной станции.

— Вы все же интересуйтесь, есть ли такая кличка — Черень!