Откуда-то, может, из соседнего дома доносилась все те же захватывающие звуки «Аппассионаты».

Потом дверь захлопнулась. Умолкла музыка. Во дворе стало темно. Тамулис и Вера вернулись к машине.

— Я с Морозовым остаюсь, — поглаживая Альке руку, тихо сказал Егоров. Ты поезжай к Ратанову. Теперь мы все знаем. Молодец. И захвати Веру. Про кого только он сказал «здоровый черт», похоже на Волчару, но Волчара в тюрьме?!

Веретенников тоже в театре не был.

В своем объяснении о событиях этого вечера майор Веретенников писал так:

«В половине восьмого вечера, выполняя отдельное поручение прокурора следственного отдела, я находился в служебном кабинете прокуратуры с арестованным Варнавиным. Конвоировавшие арестованного милиционеры находились в соседней комнате, чтобы не мешать допросу. Арестованный во время допроса сидел на стуле в трех метрах от двери и был отделен от меня столом и приставным столиком. Позади меня находилось окно кабинета и застекленная дверь на балкон второго этажа.

В поведении арестованного ничего подозрительного не отмечалось. На вопросы он отвечал охотно и сообщил ряд сведений, заслуживающих оперативного интереса.

В частности, Варнавин сообщил, что видел в городе некоего Зубарина, по кличке Зубр, располагающего огнестрельным оружием. За время допроса Варнавин встал со стула всего один раз, чтобы выпить воды из графина, стоявшего на приставном столике.

Около девяти часов я услышал, как в соседнюю комнату вошел заместитель начальника горотдела милиции т. Шальнов, встал из-за стола и подошел к дверям. Я слышал, как т. Шальнов спрашивал обо мне у конвоиров, и, открыв дверь, сказал, что я здесь. Шальнов спросил меня, не отказывается ли арестованный от дачи мне показаний. Я ответил отрицательно. Пропуская т. Шальнова в комнату, я увидел, что стул, на котором сидел Варнавин, пуст. Дверь на балкон была полуоткрыта.

Мною и т. Шальновым были приняты следующие меры для розыска преступника по горячим следам:

а) организация преследования бежавшего силами конвоя;

б) личный осмотр прилегающего участка площади…»

…Перед третьим действием к театру подкатила «Волга», и худощавый человек пробежал мимо замешкавшихся билетерш в зрительный зал. Он с минуту задержался у центральной ложи, где сидело руководство, и перед самым поднятием занавеса прошел к рампе. Зал добродушно зааплодировал.

Помощник дежурного по управлению поднял руку:

— Работников уголовного розыска города и управления прошу срочно собраться в вестибюле.

Генерал и его заместитель вышли из зала первыми. В темноте раздался скрип кресел, шарканье ног. Оркестр заиграл увертюру к последнему действию пьесы, так глубоко взволновавшей Тамулиса.

…К утру и весь следующий день город был взят в невидимое постороннему глазу кольцо, и Ратанов, проезжая на машине по городу, видел на автобусных остановках, у закусочных, столовых, парикмахерских знакомых людей. Они были в одиночку и со спутницами, подолгу ждали автобусов, читали газеты на стендах, любовались витринами, разговаривали. Иногда ему встречались и незнакомые лица, в которых он безошибочно угадывал дружинников. Узнать человека, который кого-то ищет, всегда просто.

Барков слушал нетерпеливо и смотрел в окно.

Из кабинета Ратанова был виден ставший по-осеннему неприветливым маленький внутренний дворик и вход в КПЗ. Высокий милиционер из конвойного взвода шел по двору, держа в руках малюсенький металлический чайник.

— Есть данные, что Волчара попытается выехать со станции Неверовской, там будет находиться основная часть оперативной группы, — говорил Ратанов, он выглядел еще более серьезным и замкнутым, чем обычно, — но вы с Тамулисом поедете на сто сорок восьмой разъезд. Это довольно глухой полустанок, там останавливается всего один поезд. На полустанке он встречается со скорым. В последний раз Волчара прибыл в город именно с этого разъезда.

— Там будет кто-нибудь в форме? — спросил Тамулис.

— Участковый уполномоченный. Ему уже позвонили.

— Можно ехать? — Барков, наконец, оторвался от окна: ему казалось, что Ратанов только зря тянет время.

— Волчара может появиться в клубе — клуб стоит у самой станции. В семье сторожа клуба Волчару знают: он у них раньше ночевал, — Ратанов пропустил вопрос Баркова мимо ушей. — По данным, которыми мы располагаем, Волчара переоделся, имеет при себе деньги. Насчет оружия сведений не получено, тем не менее будьте осторожны. Все. Можно ехать. Еще раз напоминаю об осторожности.

Эдик ждал их у машины.

Когда они выехали из города, было темно. По обеим сторонам дороги стоял лес. Деревьев уже не было видно — просто высокие стены сплошного черного забора касались звезд своими неровными острыми зубцами. Дорога подсохла, и «Победа» легко тянула по дороге. Иногда им попадались встречные полуторки и еще издалека начинали перемигиваться с «Победой» тусклыми желтоватыми огнями.

Метрах в двухстах от клуба они остановились. Где-то невдалеке прокричал паровоз, раздался лязг сцепляемых вагонов. Станция была рядом.

— Ну, пока, ни пера ни пуха, — шепнул Эдик, хотя вокруг никого не было.

Барков ушел на станцию, а Тамулис замешался в толпу ребят — студентов сельскохозяйственного института, проходивших практику в совхозе. Купив билет, он подошел к пожилому лейтенанту, стоявшему у дверей, и передал привет от Ратанова. Это был участковый уполномоченный, о котором их предупредил начальник отделения.

В клубе хозяйничали девчата. Они сновали по двухэтажному зданию из зала, находившегося на втором этаже, в раздевалку, к большому прямоугольному зеркалу, вставленному в массивную дубовую раму.

Тамулис сразу заметил заведующую клубом — женщину лет тридцати трех, с большими голубыми глазами и толстой длинной косой, закрученной вокруг головы. Она рассеянно, слегка морща лоб, слушала плотного крепыша в очках, говорившего ей что-то низким, грубоватым голосом.

«Когда березку стройную ты встретишь на пути, — пела радиола, — ты на нее, пожалуйста, вниманье обрати…»

В городе эту песню уже давно не пели.

Тамулисом никто не интересовался, как и он, бывало, не обращал внимания на сидящих в зале незнакомых ребят, когда приходил у себя в Каунасе на танцы. А ведь, наверное, были случаи, когда и там рядом с ним сидели тоже оперативники.

Пожилой лейтенант кивнул Тамулису. Тот вышел в коридор.

— Десятый час. Все тихо. Я, пожалуй, к Бусыгинскому клубу подамся. А заведующую я на всякий случай предупредил и тебя ей показал… Ты не против?

— Ничего… Счастливо.

Высокая, еще совсем прямая фигура участкового мелькнула в проеме дверей и исчезла.

Показался Барков. Вдвоем с Тамулисом они вышли на крыльцо. Теперь музыка звучала тише, как будто рождалась она на бетонированном лесном шоссе вместе с ночным ветром и шелестом сухих осенних листьев; ночной холодок медленно обволакивал п крыльцо, и сад, и побелевшие далекие звезды.

На шоссе слышались чьи-то голоса.

Грустишь? — спросил Барков.

— Ну да!

С шоссе взлетела уже новая мелодия: «Все часы сговорились и не идут…»

Четверо мужчин прошли мимо них в клуб. Они шли гуськом, и один из них негромко сказал:

— Ушел. Я сам видел.

Тамулис вздрогнул. Барков с силой наступил ему на ногу.

— Он! Их четверо, нам его вдвоем не взять… Беги в Бусыгино, зови участкового…

— Почему я?

— Потому, что тебе приказывает старший!

— Хорош! Ну ладно…

Тамулис спустился с крыльца, и тут же темнота словно смыла его с дорожки, чтобы выбросить где-то совсем далеко от клуба. Выждав несколько минут, Барков погасил папироску, осторожно вошел в клуб. И сразу увидел Волчару. Рядом с ним стоял второй мужчина, лицо которого Баркову показалось тоже очень знакомым, как будто он повторял уже кому-то эти запоминающиеся приметы: «Волосы черные, вьющиеся, нос с горбинкой, коренастый, в хромовых сапогах…»

Как сон!

Рядом с Варнавиным стоял оживший робот — Николаев. Черень.