Барков вспотел. Он больше не смотрел на них, боясь вызвать то странное притяжение, когда человек мгновенно оглядывается, почувствовав затылком устремленный на него тяжелый взгляд.
Черень посмотрел на часы и что-то сказал Варнавину.
«Поезд, — вспомнил Барков, — запаздывающий на час поезд!»
Теперь все зависело только от него. До поезда оставалось минут тридцать, и до этого времени Тамулис все равно не успеет.
Барков обошел здание и по пожарной лестнице поднялся к окну. Заведующая клубом вывела из зала злостного курильщика и читала ему нотацию в коридоре. Волчара и Черень спокойно стояли у дверей.
А в это время Алька уже свернул с шоссе и бежал по узкой, едва заметной тропинке, но не к Бусыгину, а к Ридину, удлиняя вдвое и без того дальнюю дорогу.
Барков снова вернулся на крыльцо. Здесь стояли двое парней, пришедших с Волчарой и Черенем.
«Надо спешить, надо действовать!»
Минутная стрелка, казалось, летела по циферблату часов.
Он поманил к себе заведующую клубом.
— Я вас давно знаю, — улыбаясь, сказала она, — я учусь в педучилище, вы дружите с Галей…
— Правильно! — перебил он. — Посмотрите на тех двух мужчин! Заманите их в свой кабинет! Во что бы то ни стало! Попросите их передвинуть денежный ящик! Им не отказаться от этого!
— Но у меня нет денежного ящика!
— Неважно… Пусть только зайдут! Быстрее!
Отойдя в сторону, он переложил ПМ в боковой карман пиджака и загнал патрон в патронник: теперь ему достаточно было опустить большим пальцем предохранитель, чтобы сделать подряд восемь выстрелов. Это было крайней мерой. Потом Барков оглянулся: Волчара и Черень спускались по лестнице. За ними странно семенила заведующая.
Они свернули в двух шагах от него в кабинет.
«Пора!» — ударило сердце.
Барков вытер платком правую руку, сунул ее в карман и распахнул дверь в кабинет. Заведующая стояла за столом, дергая запертый выдвижной ящик. Впереди у окна, прислонившись к стене, стоял Волчара, а у стола — Черень, удивленно смотревший на Баркова.
То, что они стояли не у самой двери, было чистой удачей, потому что он забыл подумать об этом.
— Я из уголовного розыска. Не двигаться. — Он сказал это не очень громко, но твердо, не голосом — всем своим существом, так, как учил его Егоров, так, чтобы и Волчара и Черень поняли, что он из тех, кто скорее умрет, чем струсит, а если и умрет, то перед смертью все равно вцепится им в руки, в горло, в одежду и будет держать самой последней, самой страшной хваткой, пока не прибудут свои.
Не вынимая руку из кармана, он щелкнул предохранителем. Если бы в этот момент они бросились вперед, он выстрелил бы прямо через карман.
— Ни с места, — сказал еще Барков, — стрелять буду сразу.
Он не спускал с них глаз, не чувствуя больше ни растерянности, ни тревоги, а только свою большую правоту, которая позволяла ему так поступать с ними. И еще вспомнил он дом в Смежном переулке и те бурые пятна на асфальте, которые по неписаной традиции называют в протоколах «похожими на кровь».
— Варнавин, повернитесь к стене! Руками одежды не касаться! Ну! А вы, — он обратился к заведующей, хотя голос его и тон не изменились и на заведующую он не смотрел, — вернетесь в зал. Если их друзья спросят вас, скажите, что они вышли из клуба. Танцы закончите пораньше. А сейчас потушите здесь свет и закройте нас снаружи на ключ. Не проходите между нами, идите позади меня. Все! Гасите свет!
Щелкнул выключатель. Завклубом еще долго возилась в коридоре с замком, слышно было, как она дважды роняла ключ, потом дернула ручку двери. Дверь была заперта.
Барков держал на прицеле Череня. Варнавин стоял от него дальше, сбоку от окна.
Прошло несколько минут. Волчара пошевелился: в комнату проникал свет уличного фонаря, и все было видно. Барков отступил назад, в темноту.
— Я предупредил, что стрелять буду сразу!
Тот что-то пробормотал, выругался.
«Попалась бы Альке машина… Какая-нибудь машина навстречу… Машина… Машина…»
Наверху зазвучал марш, и на лестнице послышались смех, громкие голоса, топот ног. Танцы закончились. Очень скоро все стихло.
Потянулись минуты молчания. Сколько их прошло? Две? Сто?
Внезапно у клуба раздался свист.
— Черень! — позвал кто-то. — Э-э-эй!
Где-то очень далеко чуть слышно крикнул паровоз.
— Закурить можно будет, начальник? — спросил Черень.
Барков перевел на него взгляд.
— Нет!
И в этот самый момент Волчара, нащупавший на подоконнике кусок железа, служивший кому-то вместо молотка, бросился на Баркова. Герман выстрелил почти в упор. В раме вылетели стекла. Черень успел схватить Баркова за руку.
Они катались с Черенем по полу, сбивая стулья, тесно прижавшись друг к другу, пачкая лицо и руки чем-то вязким и липким, пока Баркову не удалось отшвырнуть бандита в сторону, а самому облокотиться на стол и выставить вперед пистолет.
Когда Тамулис с дружинниками открыли кабинет, Барков не мог двинуться им навстречу. И ничего не сказал Альгису. Они ни о чем и не спрашивали, только увели Череня.
Герман сам дотащился до крыльца и лег там, судорожно глотая воздух. Грудь покалывало сотнями иголок, воздуха явно не хватало. Заведующая клубом приподняла его голову и положила себе на колени. Вокруг стояли какие-то люди, но Герман не замечал их. И впервые ни о чем не думал.
Вскоре одна за другой к клубу подъехали несколько машин — судебно-медицинский эксперт, следователь прокуратуры, еще много каких-то людей. Барков все еще сидел на крыльце клуба, прислонившись спиной к деревянному стояку. Из клуба вывели Николаева и провели к машине. О Волчаре никто не говорил, и Барков понял, что Варнавина больше нет.
Герману показалось, что он услышал позади себя голоса Ратанова и генерала.
— Я считаю, что оружие применено правильно, — будто бы сказал Ратанов, — другого выхода не было…
— Я с вами полностью согласен.
Барков поднялся с крыльца и сам пошел к машине. Слабость быстро улетучивалась, только глубоко вздохнуть он все еще не решался.
— Все в полном порядке, — Ратанов и генерал действительно стояли у крыльца. Увидев Баркова, они пошли ему навстречу.
— Поезжайте в город все трое, — сказал Дед, рукой подзывая к себе Тамулиса. — Сначала покажете Баркова врачу и, если все хорошо, — домой. Берите мою машину.
Шофер еле слышно, стараясь избегать резких толчков, тронул с места и повел машину к шоссе.
В пути все трое пассажиров молчали. Но если бы каждого из них спросили, о чем он думает, то оказалось бы, что все трое думают об одном человеке, об Андрее Мартынове.
Стояли ясные солнечные дни — временно установилась сухая, безоблачная погода. Старожилы на Ролдуге давно уже не знали такой тихой осени.
Как-то неожиданно появился в отделе полковник Альгин. И снова нельзя было уже представить себе отдел без Альгина: без его хозяйского глаза, без к месту вставленного им в черновик слова, даже без его «скверной» привычки насвистывать в машине.
Первое, что он сделал, придя из отпуска, — отправил всех во главе с Ратановым по грибы.
— Мы с Шальновым два дня продержимся за всех, — шутил он. — Правда, Василий Васильевич?
Шальнов принужденно отшучивался. Всем было видно, что чувствует он себя неловко, неспокойно. В управлении была создана комиссия, расследовавшая незаконный арест Арслана Джалилова и отстранившая Веретенникова от работы. Заключение комиссии ожидалось со дня на день.
Поездка за грибами прошла успешно, если не считать маленькой оплошности Тамулиса: почти все грибы, собранные им, пришлось оставить в лесу — они оказались несъедобными.
Несмотря на усталость, в машине все время пели песни, сначала современные, молодежные, а когда репертуар иссяк, Егоров стал запевать военные, а потом и предвоенные. Все ему дружно подтягивали.