— Это с какой стати? — спросил Кокорев. — Почему сходишь с направления?

— Приказ комкора! — ответил Лященко.

— Свяжи меня с ним! — приказал Кокорев и, переговорив с комкором, приказал командиру дивизии: — Продолжай движение на Пярну!

— Ну спасибо, Петр Иванович! — обрадовался Лященко.

Его можно было понять. Отлично начатое наступление — стремительное, дерзкое, мощное — хочется и закончить знаменательно. А освобождение Пярну, второго по величине города Эстонии, — этим дивизия может гордиться.

Мне пришлось остаться в 90-й дивизии. Дело в том, что ближе к Пярну, на гряде высот, что подымались над обширными болотами, засел противник и плотным огнем не пропускал стрелков Лященко к городу. 81-я пушечная бригада была уже на подходе, я связался с Василием Сергеевичем Гнидиным, и его пушкари огнем тяжелых орудий расчистили дорогу стрелковым подразделениям генерала Лященко. Полк Карпенко обошел город, главными силами ударил в лоб, и фашисты кинулись в порт, бросая буквально все, вплоть до парадных мундиров.

23 сентября 108-й стрелковый корпус очистил город Пярну и продолжил движение уже на юг, к границе с Латвийской ССР. В тот же день был освобожден город Вильянди. 26 сентября части 2-й ударной армии соединились с частями 3-го Прибалтийского фронта, также вышедшими на побережье Балтики, и вступили на территорию Латвийской ССР. Шел десятый и последний день Таллинской операции. Советская Эстония была почти полностью очищена от противника, а 2-я ударная армия выводилась в резерв Ставки. [150]

Плацдарм за рекой Нарев

Эшелоны 2-й ударной армии шли из Эстонии на юг. Был октябрь сорок четвертого, мы ехали с Ленинградского фронта на 2-й Белорусский, а в открытых окнах нашего вагона было видно бледное осеннее небо и косяки перелетных птиц. Извечным своим путем, озерными краями, через Финляндию, Прибалтику, через знаменитые Мазурские озера, над Восточной Пруссией и Северной Польшей, летели дикие гуси. Они нам почти попутчики. Там, северней Варшавы, на реке Нарев, где Мазовецкая низина смыкается с Мазурским Полесьем, в лесисто-болотистом краю занимают оборону войска 2-го Белорусского фронта. Они стоят в преддверии цитадели германского милитаризма — близ границы Восточной Пруссии.

А что такое Восточная Пруссия с точки зрения военной? Это без всякого преувеличения единый укрепленный район с сотнями притаившихся в лесах и болотах артиллерийско-пулеметных дотов и бронеколпаков, с множеством противотанковых рвов, перекрывающих межозерные промежутки, с сотнями километров колючей проволоки, с минными полями, с каждой рощей, бугром и кустиком, заранее пристрелянными всеми видами огня. Это до предела военизированная область, где дороги проложены так, чтобы прежде всего удовлетворять потребности наступательных и оборонительных действий крупных войсковых масс, где даже отдельные крестьянские хутора с их массивными постройками еще в мирное время подготовлены для быстрого переоборудования в опорные пункты с долговременными огневыми точками, где казарменные городки строились с расчетом на формирование и переформирование десятков дивизий. Короче говоря, Восточная Пруссия — это крепость, и взять ее можно только длительным, мощным и нарастающим по силе штурмом. С севера и востока к этому штурму готовился 3-й Белорусский фронт, с юго-востока — 2-й Белорусский. Этот фронт, доселе имевший три общевойсковые армии, усиливался еще тремя общевойсковыми армиями и одной танковой. В их числе была и наша, 2-я ударная.

В дороге — а дорога нам выдалась не столько дальняя, сколько долгая — мы времени не теряли. Прямо в вагонах проводили занятия с бойцами, сержантами, офицерами. Главным в этих занятиях, носивших различную форму, был разбор и обобщение опыта недавних боевых действий. Когда мы еще готовились к погрузке в эшелоны и сосредоточивались в район города Тарту, то решили послать группу [151] офицеров обследовать эффективность нашей артподготовки в Таллинской операции. Товарищи съездили, а верней, объездили и излазили бывшую полосу вражеской обороны перед тартуским плацдармом и по реке Эмайыги, а затем, уже в пути, сделали нам интересные доклады. Большинство их было посвящено действенности нашей артиллерийской разведки.

К концу войны самым распространенным видом ее стала разведка звукометрическая, то есть определение координат вражеских батарей по звуку выстрела. Наши дивизионы артиллерийской инструментальной разведки и отдельные батареи звуковой разведки приобрели большой опыт по этой части. Вражеские батареи, которые обнаруживались ими и засекались, потом, во время артподготовки, как правило, не только вынуждены были замолкать, но вообще полностью или частично выходили из строя — разбивалась материальная часть орудий, орудийные окопы, ровики с боеприпасами, укрытия с личным составом. А ведь это были цели, расположенные в пяти — девяти, а иногда и более километрах от наших стрелявших по ним тяжелых батарей.

Эти успехи артиллерийской инструментальной разведки стали возможными не только потому, что разведчики были опытными людьми в смысле техническом, что значительно проще и эффективней стала сама техника засечки звука и дешифровки этой засечки. Очень важно было и то, что все разведчики — и бойцы, и сержанты, и офицеры — научились правильно отбирать и группировать разрозненные наблюдения, научились замечать факты, и очень важные, которые прежде пропускали или не подмечали, как несущественные. Такое умение анализировать и обобщать, внедрившись в сознание и практику всех разведчиков, быстро и решительно повысило результативность разведки.

Этот же фактор сыграл большую роль в улучшении визуальной, оптической разведки — проще сказать, разведки наблюдением в бинокль или другие оптические приборы. Конечно, самым точным для определения координат вражеских батарей оставалась аэрофоторазведка, то есть съемка цели с воздуха. Однако большое число разных хитростей, применявшихся противником для маскировки истинных своих батарей, заставляли нашу артиллерийскую разведку работать комплексно. Там, где фашисты могли, установив макеты, обмануть авиаразведку, приходили на помощь звуковая или оптическая разведка или обе вместе. Ввести в заблуждение весь этот комплекс трудно. Трудно, но все-таки можно. Скажем прямо: противнику иной раз удавалось выдать [152] ложные батареи за истинные. Например, авиаразведка наша сфотографировала вражескую батарею. На снимке все в порядке, даже подъездные пути к огневой позиции видны — колея в болотистом грунте. Звукоразведка докладывает, что батарея с теми же координатами ведет огонь. А в действительности это только деревянные макеты, а настоящая батарея, хорошо замаскированная, стоит где-нибудь в 300–400 метрах от ложной, и гитлеровцы, специально выкатывая орудия на ложную позицию, наводят нас на эти деревяшки. Словом, борьба шла между нашими и вражескими артиллеристами денно и нощно, и то, что в решительный день наступления нам обычно удавалось принудить к молчанию десятки вражеских батарей, свидетельствовало о том, что наши разведчики брали верх над противником. Но успокаиваться никак было нельзя. И мы даже в пути, в эшелонах, очень много времени уделяли вопросам разведки.

В начале ноября 2-я ударная армия в составе трех стрелковых корпусов — 98-го генерала Г. И. Анисимова, 108-го генерала В. С. Поленова и 116-го генерала Ф. К. Фетисова — сосредоточилась в Северной Польше, в тылу войск 2-го Белорусского фронта, в районе города Острув-Мазовецки{53}. Линия фронта проходила в 35–40 км западней места нашего сосредоточения. Там, на реке Нарев, еще в ходе летних боев войска 2-го Белорусского фронта захватили два плацдарма. Тот, что покрупней, у городка Ружаны, находился примерно в 25–30 км северней Варшавы, а плацдарм поменьше, у городка Сероцк, был еще ближе к Варшаве. Между плацдармами, разделяя их, стоял на реке Нарев город Пултуск, занятый войсками противника.

Плацдармы эти создавались уже на исходе Белорусской операции, и маршал Г. К. Жуков в своих воспоминаниях писал, как наше командование пыталось сначала использовать наревские плацдармы для удара по варшавской группировке противника с севера, но попытка не удалась, и впоследствии Варшаву освобождали глубоким обходом с юга. Рассказывая далее о планировании Ставкой завершающих операций войны, он писал: «Прежде чем нанести удар непосредственно по Берлину, намечалось осуществить на западном стратегическом направлении две крупные наступательные операции: одну — в Восточной Пруссии силами 3-го и 2-го Белорусских фронтов, а вторую — на варшавско-берлинском направлении... 2-й Белорусский фронт полностью [153] был нацелен против восточно-прусской группировки противника»{54}.