Подобная оборона, когда на относительно небольшой площади находится множество превращенных в огневые точки массивных каменных домов, имеет, конечно, и слабые места. Если обычные укрепленные районы с их железобетонными дотами и дзотами можно оборонять небольшими силами, то в городе обороняющаяся сторона должна располагать многочисленной пехотой. Иначе все эти огневые точки — особенно большие дома — становятся уязвимыми. Кроме того, обороняющиеся очень стеснены пространством. Сектор обстрела, как правило, ограничен соседними зданиями. Как только наступающая сторона вторгается в город, она начинает использовать скопление домов, [186] переулки, проходные дворы и подземные коллекторы для своих целей, для обходов врага с тыла. Ведущую роль в уличном бою играет артиллерия, поставленная на прямую наводку. Если она многочисленна, если боевые порядки штурмующей город пехоты насыщены орудиями и минометами, успех штурма в значительной мере предопределен.

У нас такая артиллерия была. Создали штурмовые группы. Они обычно состояли из взвода стрелков — 12–15 человек, им придавались, то есть переходили в подчинение командира штурмовой группы, 4–8 орудий для работы на прямой наводке, а также 2–4 самоходно-артиллерийские установки. Кроме того, штурмовую группу или несколько групп поддерживали, выполняя их заявки, тяжелые орудия — до 203-мм гаубиц включительно. Всего на прямую наводку было у нас выставлено более 200 орудий разных калибров. А вся артиллерийская группировка, штурмовавшая Эльбинг, насчитывала 1084 артиллерийских и минометных ствола{70}. Мы надеялись, что этот артиллерийский молот поможет нам раздробить столь тщательно подготовленную оборону.

Первой на юго-западную окраину Эльбинга еще 3 февраля ворвалась 86-я стрелковая дивизия. Я уже упоминал о ее 284-м полку, который отличился в ходе прорыва и окружения Эльбинга. Это был очень слаженный воинский коллектив. Его стремительное и успешное продвижение сказалось и на успехе дивизии, первой перекрывшей тыловые коммуникации эльбингского гарнизона. Так же боевито действовали штурмовые группы полка и в уличных боях. Четко взаимодействовали с пехотой и артиллеристы 248-го артполка майора Лазариди.

Снайперы и пулеметчики эльбингской школы юнкеров сильным огнем преградили дорогу штурмовым группам. Пехота залегла. Вперед выдвинулся командир батареи старший лейтенант Домнин. Осмотрел местность и опорный пункт противника. Юнкера засели в большом каменном, казарменного типа здании. Домнин засек огневые точки, выбрал удобное место для огневой позиции, вывел батарею на прямую наводку. Орудия ударили по окнам юнкерской школы. Снаряды рвались внутри здания, огонь противника слабел. Но это еще половина дела. А другая половина, не менее важная, — очистить опорный пункт, помочь захватить его пехоте. Нужно проломить стену. «Взрыватель фугасный! Огонь!» — скомандовал Домнин. Однако снаряды, поставленные [187] на фугасное действие, не брали старинную кирпичную кладку. «Взрыватель замедленный!» — скомандовал он. Теперь снаряды рвались с замедлением — после того как глубоко врубались в стену. Четверть часа такой стрельбы, и в стене образовалось несколько проломов. Штурмовые группы проникли в дом и в ближнем бою автоматным огнем, гранатами и прикладами уничтожили противника. Главный узел обороны в этой части города был захвачен. Бойцы батальонов капитана Сидорова и старшего лейтенанта Дианова почти без потерь овладели еще шестью близлежащими городскими кварталами.

Шел жестокий бой за каждый квартал, улицу, дом. Пришлось выдвигать легкие орудия и уничтожать засевших в зданиях фашистов.

Особенно много гитлеровцев окопалось в Приморском районе, где они оказывали сильное сопротивление нашим войскам.

Штурм Эльбинга продолжался. Дивизии 98-го корпуса — 281-я и 381-я своими штурмовыми группами с севера и востока продвигались навстречу 86-й дивизии. Мне доложили, что особенно упорный бой разгорелся в полосе 281-й дивизии за опорный пункт Шпительхоф. Разобравшись в обстановке, я приказал его старинные каменные казармы и большой двор, где засели фашисты с танками и штурмовыми орудиями, разрушать комбинированным огневым ударом самых тяжелых наших артиллерийско-минометных систем, в том числе дивизиона 203-мм гаубиц большой мощности. Лавина огня буквально размесила шпительхофские казармы. Наши штурмовые группы ворвались в них, однако противник немедленно предпринял целую серию контратак. Его артиллерия, как и наша, встала на прямую наводку, и батареям 816-го артполка пришлось на всех участках боя вести огневые дуэли на расстоянии в 600–700 метров. И наши бойцы и гитлеровские пехотинцы залегли друг против друга на расстоянии двух-трех перебежек, а над их головами выли снаряды противоборствующей артиллерии.

Батарея капитана Чугунова, известного в артполку своим остроумием и мастерством в боевом деле, дуэль выиграла, разбив несколько 75-мм и 105-мм немецких пушек. Не успели артиллеристы отереть пот и остудить лица горстями снега, как кто-то крикнул: «Тигр»!» Из-за развалин, разворачивая башню и нащупывая батарейцев дулом длинной тяжелой пушки, выползал тяжелый танк. «Сержант Лобинцев! — приказал капитан Чугунов, — Сделать из «тигра» [188] теленка!» «Есть, сделать теленка!» — откликнулся Лобинцев.

Это была короткая, но жестокая дуэль. Рванул танковый снаряд, взвизгнули осколки, ударив по щиту и станинам орудия. Кровь потекла по лицам, кровь потекла по рукам. И Лобинцев и наводчик ранены, но не ушли от орудия. Только пятый снаряд остановил «тигр». Замер он, свесив к земле пушку. Все! Конец! Можно идти в медсанбат. Но пришлось героев нести на носилках. Оба были тяжело ранены.

Овладев Шпительхофом, 281-я дивизия двинулась дальше в глубь Эльбинга. И так бой за боем, день за днем, квартал за кварталом. Кольцо из штурмовых групп все более сжималось. Уже недалек был час, когда войскам 98-го и 116-го стрелковых корпусов предстояло встретиться в центре города. В ночь на 8 февраля мы в штабе армии ждали донесений об этой встрече. Все командиры и бойцы, ведущие бой, были проинструктированы, как не принять своих за чужих. В уличных боях в незнакомом горящем городе, да еще ночью, такие ошибки бывают. Как и наоборот, когда чужих принимают за своих.

Утром 10 февраля мне доложили о таком случае. Сержант Шенин из 86-й дивизии получил в ту ночь приказ занять огневую позицию близ перекрестка улиц. Командир батареи предупредил, что с тянущейся на восток улицы на перекресток должны выйти подразделения 98-го корпуса с танками. Шенин замаскировал пушку в развалинах, стал ждать. Никто из его орудийного расчета ни на шаг не отходил с огневой позиции. Даже курили по очереди, хороня огонек. Вдали стояло зарево пожара, но эту улицу в центре города он не освещал. Было темно и тревожно. Послышался грохот гусениц и гул танковых моторов. Он приблизился, и только когда танки были в 10–15 метрах от орудия, Шенин понял: «Фашисты!» За танками шла пехота. В рядах ее слышался разговор. Хвост колонны миновал замаскированное орудие, сержант махнул рукой: «На колеса!» Его поняли с полуслова. Выкатили пушку из укрытия, ударили беглым огнем по колонне. Гитлеровцы с криками разбежались, оставив на мостовой немало убитых и раненых. А к утру подошли к перекрестку штурмовые группы 98-го корпуса с танками.

Командиры обоих штурмующих корпусов доложили в штаб армии об этой встрече. Ну а вскоре такие доклады стали поступать один за другим. К полудню 10 февраля Эльбинг был полностью очищен от противника. [189]

Взятием Эльбинга закончилась для нас Восточно-Прусская операция. За боевые отличия шесть артиллерийских и минометных бригад и пять отдельных полков были удостоены боевых орденов, шести бригадам присвоены почетные наименования «Эльбингские» и «Мариенбургские».

Последний штурм

— Скоро мы станем крупными специалистами по взятию крепостей, — сказал Иван Иванович Федюнинский. — Нарва — это раз! Мариенбург — это два... Какую крепость еще желали бы взять, Константин Петрович?

— Нам бы не крепость, нам бы просто город Берлин, — отшутился я.