— Тренировался для чего?

— Для боёв.

— О, — я сажусь на табуретку и беру другой кусок. — Каких боёв?

— ММА [15] .

— Однако ты больше не дерёшься?

— Нет.

— Почему?

Он отворачивается от меня и сжимает челюсть.

— Прости. Это было грубо. Ты не обязан мне говорить.

— Нет, — он качает головой, — всё в порядке, — Эрик глубоко вздыхает и кивает сам себе. — Просто… я не могу продолжать без неё… без них. Хотел бы я быть похожим на Смита, но я просто не могу.

Когда он поднимает голову, и его взгляд устанавливает со мной зрительный контакт, я сажусь немного прямее.

— Мне очень жаль, Эрик. Я, правда, не хочу показаться бесчувственной, но о ком ты говоришь?

— Смит тебе не рассказал?

— Рассказал мне что?

—- Мать твою! Дерьмо! Чёрт! — он проводит пальцами по волосам.

— В чём дело?

— Он будет в бешенстве.

— Эрик, о чём ты?

Он вытаскивает свой телефон и пролистывает что-то в течение минуты, а затем протягивает его мне. Я беру телефон и чуть ли не бросаю его, едва прочитав заголовок.

«Семья погибает в результате несчастного случая.

При неудачном стечении обстоятельств во время вчерашнего шторма семья была убита в своём доме. По оценкам, почти столетний гнилой дуб рухнул от порыва ветра и расколол дом пополам. Как сообщается, семья умерла мгновенно. Имена пока не разглашаются, ближайшие родственники уведомлены. Мы будем держать вас в курсе дальнейших подробностей по мере их появления».

— О, боже мой, — я закрываю рот рукой и роняю телефон Эрика. — О, боже мой!

Эрик склоняется над стойкой, одинокая слезинка скользит по его щеке.

— Она была единственной…

— Это была семья Смита? Почему он не…? Он никогда мне не рассказывал.

Всё начинает складываться — разговоры, которых он избегал, смена тем, которые он не так искусно проработал в наших беседах.

— Эта семья была всем; она была всем, что у меня было.

Я вижу, как взрослый мужчина съёживается. Он буквально падает на пол, и всё его тело сотрясается от каждого вздоха. Я приседаю рядом с ним и не могу справиться со слезами, которые катятся из моих глаз. Это заставляет меня вспомнить смерть моих собственных родителей и как Джей поднимал меня с пола, когда рассказал мне, что произошло.

Положив руку ему на спину, я пытаюсь подбодрить его, но знаю, что это ни хрена не значит. Через несколько долгих минут он встаёт и хватает бутылку из шкафчика. Я, наверное, должна сказать ему, остановиться, но он, по-видимому, всё ещё скорбит.

— Сегодня годовщина. Семь лет, — он делает глоток водки прямо из бутылки.

— Господи, — бормочу я. — Он ничего не сказал мне.

Прямо сейчас я тоже так зла на Смита. Я понимаю, что неприятно вспоминать такие вещи, но было бы неплохо, по крайней мере, бл*дь, знать, что вся его семья погибла в результате трагического несчастного случая. Это так много объясняет о человеке, которым он является, и я сразу понимаю его ещё больше.

— И не скажет. Ему нравится притворяться, что их не существует.

— Мне так жаль.

— Мне тоже.

Эрик несёт свою бутылку в гостиную, и мы садимся на противоположные концы дивана. Затянувшееся молчание более чем неудобно, поэтому я радушно принимаю отвлекающий фактор, когда он включает телевизор. Идёт дурацкий сериал, только никто из нас не смеётся. Я не обращаю на него внимания, но внезапно Эрик бросает бутылку через всю комнату.

Стекло разбивается, и он встаёт и бьёт в стену кулаком до тех пор, пока в ней не образуется дыра, а костяшки его пальцев покрываются кровью.

— Она была беременна.

Я прижимаю руку к быстро бьющемуся сердцу.

— Что?

— София. Она была беременна. Она сказала своей семье, что встречается с кем-то, но никогда не говорила с кем. Я продолжал таскать её вместе с собой, храня её маленькую грязную тайну, но потом она забеременела. Той ночью... Боже, той чертовой ночью! — он кричит. — Она должна была быть со мной!

— Эрик…

— Мы поругались. Она хотела рассказать всем, а мне хотелось повременить с этим. Она умоляла меня, но я был упрямым засранцем, который не был готов стать отцом и быть связанным, даже с ней. Годами она пыталась убедить меня, что нам суждено быть вместе, но я всегда водил её за нос. Я накричал на неё той ночью и выгнал из своей квартиры. Если бы не я, она бы не умерла!

Как можно быстрее я пытаюсь всё переварить.

— Смит знает?

— Бл*дь, нет. Он никогда бы не одобрил наши с ней отношения, тем более то, что она вынашивала моего ребёнка.

Сомневаюсь в этом.

— Тебе следует рассказать ему. Эрик, если бы он знал, возможно, он бы…

— Это ничего не изменит. Не вернёт их обратно. Это не вернёт назад её. Знание того, что прямо сейчас он мог бы быть дядей, причинит ему ещё больше боли. И что я мог бы предотвратить смерть его сестры.

Он снова съеживается, и я бросаюсь к нему. Обхватываю его руками и пытаюсь раскачать его большое тело взад и вперёд. Не могу представить, через что он проходит, как тяжело потерять не только свою семью, но и своего не рождённого ребёнка. Он плачет мне в плечо, а я глажу его по спине.

Он обнимает меня, а когда успокаивается, то освобождает меня из своих объятий.

— Спасибо, — шепчет он.

— Не за что.

Эрик встаёт, вытирает глаза и протягивает ко мне руки. Когда он поднимает меня, то делает это с большой силой, отчего я оказываюсь приклеенной к нему. В знак поддержки я обнимаю его ещё раз.

— Всё будет хорошо, — шепчу я. — Ты должен рассказать…

— Какого хрена? — грозный голос Смита становится громче, когда его шаги приближаются. — Отвали от неё!

Тело Эрика отрывается от меня, и меня пробивает дрожь от настроения, повисшего в воздухе. Смит создаёт препятствие моему взгляду, но его рука замахивается, и звук удара заставляет меня съёжиться.

Смит поворачивается и отчаянно исследует моё лицо.

— Мелли, посмотри на меня, детка.

— Я в порядке. Всё хорошо, не…

— Не могу поверить, что ты подумал, будто я сделаю это, — говорит Эрик, вытирая кровь с губы.

— Убирайся, Эрик.

— Смит, — умоляю я. Эрик не сделал ничего плохого. Это я обняла его. Он одинок и неимоверно расстроен; он просто искал утешения. Я никогда не видела, чтобы кто-то так мучился угрызениями совести.

— Вон, — кричит Смит, перед тем, как поворачивается и в буквальном смысле выбрасывает Эрика из гостиной. — Я, мать твою, доверял тебе!

Эрик лишь поднимает руки и качает головой.

— Да, я это вижу.

— Смит, — шепчу я, сглатывая слёзы. Я хочу рассказать ему, но не знаю, правильно ли это. Не понимаю, что, чёрт возьми, делать прямо сейчас. Это не моё дело, и Эрик ничего не говорит, очевидно, расстроенный тем фактом, что его лучший друг думает, что он делал что-то неподобающее по отношению ко мне.

— Чёртов пьяный кусок дерьма.

Он следует за Эриком, хватает его за рубашку и прижимает его к стене.

— Смит, прекрати.

— Убирайся, нахрен, из моего дома и никогда не возвращайся. Слышишь меня? — он отпускает его, и Эрик бросает на меня взгляд. — Не смотри на неё.

Движением, заставшим меня врасплох, Смит так сильно толкает Эрика, что тот падает на пол.

— Убирайся отсюда! — кричит Смит.

— Смит, может быть…

— Нет, Мелли. Никто не тронет тебя. Вообще. Даже он, — Смит качает головой и указывает на Эрика. — Я больше не хочу видеть твою жалкую задницу снова.

Голова Эрика всё это время опущена вниз, пока он не встаёт. Не могу держать язык за зубами. Вся эта ситуация ненормальна, неправильна. Я ценю, что Смит заступается за меня, и мне доставляет удовольствие знать, что он заботится обо мне так сильно, что бросается на мою защиту, не задумываясь, но ему нужно знать правду.

— Твоя сестра была беременна, — выпаливаю я, и они оба резко поворачивают свои головы на меня.