— Что ты только что сказала? — спрашивает Смит устрашающе спокойным тоном.

— Эрик рассказал мне, Смит. О твоей семье. Господи, мне так жаль. Жаль, что всё это не исходило от тебя, — я проглатываю ком, застрявший в горле, не уверена, я лишь подбросила ещё одно бревно в огонь или, наконец, залила костер водой. — Твоя сестра. Она была беременна от Эрика.

Я видел много фильмов, где все так чертовски удивляются, когда достигают сюжетного поворота. И всегда поражался их тупости, потому что это было так очевидно. Еще в начале фильма я догадывался, что произойдет.

Но эта новость настолько поражает меня. Мысль о них двоих ошеломляет. Я ни разу не видел их вместе. Даже не думал, что такой вариант возможен. Вероятно, я был слишком поглощён своим горем, чтобы заметить, как страдает Эрик. А может, он просто хорошо скрывал это. В любом случае, моё сердце останавливается на мгновение, и я чувствую, как мои ноги вот-вот подкосятся.

— Что?

Разъярённо проведя рукой по волосам, Эрик заикается, перед тем как непосредственно начинает говорить:

— Я-я был слишком напуган, чтобы сказать тебе, чувак. Знал, что ты всё равно не поймёшь этого, не поймёшь, что было между нами. Она хотела всем рассказать, а я был не готов. Мы… мы поссорились той ночью, — он зажмуривается. — Она оставила мою проклятую кровать, чтобы умереть в своей.

— Замолчи! — кричу я. — Заткнись!

— Это правда! — орёт он ещё громче, чем я.

— Ты врёшь! Она бы рассказала мне. Я бы знал. Я бы знал, если бы мой лучший друг трахал мою сестру.

— Это было нечто большее.

— Заткнись нахрен!

Очевидно признав поражение, Эрик вновь просит прощения.

— Прости нас. Нас обоих.

Его шаги затихают, когда он приближается к двери и отдаляется от меня. Я должен отпустить его и забыть, что он был частью моей жизни. Но чтоб меня… он мой лучший друг, и он был с моей сестрой. Она была беременна. Они лгали мне.

— Ты любил её?

Он останавливается, но не поворачивается.

— Любил. Очень сильно. И до сих пор люблю.

— На каком сроке она была?

— Восемь недель.

— Она была рада этому?

— Да, чувак, — он оборачивается и нерешительно подходит ближе. — Она уже выбрала имена.

— В самом деле? — я тру свои глаза ладонями. — Какие?

— Если бы был мальчик, она хотела, чтобы был Эрик Смит. А если бы девочка, то Либерти Смит.

Я смеюсь, но это больше похоже на истерический смех.

— Это ужасное имя.

— Знаю. Но ей оно нравилось.

Время — забавная штука. Кажется, что в данный момент оно стоит на месте… застывшее и мрачное. Но, так или иначе, оно мерцает, показывая мне вспышки света, такие яркие, что я ослеплён. Моя сестра была беременна. Она и мой лучший друг были... вместе. Я ломаю себе голову, пытаясь вспомнить, говорила ли она мне что-либо в последний раз, когда мы разговаривали. Это было так давно. Я работал в Чикаго и отсутствовал дома несколько месяцев. Мы разговаривали по телефону, но по её голосу не было похоже, что что-то не так.

Я знал, что она с кем-то встречается, но моя сестра никогда не приводила парней домой. Отец и я, как правило, прогоняли их, потому что никто не был достаточно хорош для неё. София была самой доброй и прекрасной душой, которую я когда-либо знал. Она любила животных и была волонтёром в доме престарелых. Её жизнь была невероятно коротка, и я постоянно страдаю от чувства вины за то, что выжил… несмотря на то, что меня вообще не было там, когда это случилось. Когда я испытывал счастье, её не было, и поэтому я этого не заслуживал и не заслуживаю. Я закрылся от вкушения радости.

— Мне нравится имя, — Мелли соединяет свою руку с моей. — Оно необычное, и мне кажется милым тот факт, что она хотела использовать твоё имя.

Эрик смеётся, а я обнимаю мою девушку, ту, которая, в конце концов, позволила мне стать счастливым вновь. Воспоминание или осознание возрастает, и всё встаёт на свои места, наконец, обретая смысл.

— Я думал, что простудился.

Помню, как пару раз меня рвало утром, я позвонил на работу и сказал, что болен. Мне позвонила София, и прежде чем я предоставил ей возможность выговориться, я скулил, думая, что умру. Она назвала меня большим ребёнком и сказала перезвонить и поговорить с ней в другой раз. Я не разговаривал с ней и не видел её до тех пор, пока три недели спустя не опознавал её тело. Эта вина будет вечно съедать меня… я никогда не перезванивал ей.

— Всякий раз, когда один из нас болел, другой тоже заболевал. Странности подобного рода случались. Думаю, это нормально для близнецов.

— Она была твоим близнецом?

Я смотрю вниз на удивлённое лицо Мелли.

— Да.

— У меня есть её фотография.

Эрик нерешительно подходит ближе, и Мелли отходит от меня, делая шаг ему навстречу.

Он достаёт бумажник, вытаскивает фотографию и передаёт ей.

— Ого, — она смотрит на меня и улыбается. — Она, типа, хорошенькая версия тебя.

Не могу поверить, что смеюсь в этот момент. Видишь? Счастлив.

— Мы слышали это много раз, пока росли.

— Помнишь, как однажды на Хэллоуин вы переоделись друг в друга? — спрашивает Эрик.

— Ага, — я тру синяк на обратной стороне плеча. — Я был так зол, что люди реально думали, будто я — это она.

— Они так сделали? — смеётся Мелли. — Сейчас мне бы хотелось увидеть это фото.

— У меня есть одно. Вообще-то, целый альбом, — я вхожу в гостиную и поднимаю верхнюю часть журнального столика

— Не знала, что он открывается.

Мелли садится на диван, а я достаю фотоальбом из тайника, затем сажусь рядом с ней.

Эрик держится в стороне, и я киваю на пустое место рядом со мной. Он колеблется.

— Не вынуждай причинять тебе боль снова.

Он закатывает глаза и садится, но держится подальше от меня. Мы оба знаем, что он позволил мне надрать ему задницу. Я определённо могу держать себя в руках, но он обладает природным талантом причинять кому-либо боль. Я переворачиваю первую страницу и съёживаюсь от наших детских фотографий, потому что, конечно же, мой маленький пенис висит.

— Оу.

Мелли наклоняется ближе, и я перелистываю страницы. Показывая ей эти фотографии, даёт мне, пожалуй, большее принятие, которое я испытывал с тех пор после их смерти. Разделив эту часть моей жизни с кем-то, кого я люблю так же сильно, если не больше, чем я любил свою семью, освобождает. Эрик смеётся и добавляет кое-что к тому, что я говорю об одной фотографии. Когда дохожу до фотки Хэллоуина, мы все смеёмся над ней.

— Эрик, это ты? — Мелли указывает на маленького мальчика, стоящего рядом с Софией.

— Ага, — он смеётся. — Это была идея Софии.

— Вообще-то это было потрясающе.

София сказала ему одеться как мой отец. Поэтому на нём была футболка с логотипом «Портер и сын», парик с проседью, пояс для инструментов, и моя мама нарисовала усы на его лице. Я подшучивал и называл его «папочкой» всю ночь.

Когда я продолжаю перелистывать страницы, то замечаю, что часто Эрик стоит рядом с Софией или смотрит на неё почти на всех фотографиях. Он и я были, нет, мы и есть лучшие друзья… и всё же он уделял всё внимание ей. Никогда не замечал этого раньше. Как я мог такое пропустить?

— Когда вы, ребята, начали, эм… встречаться?

— Мы встречались с тех пор, как нам исполнилось шестнадцать лет.

— Придурок, — я слегка подталкиваю его локтём. — Вы, ребята, должны были рассказать мне.

— Она хотела этого. Это то, мм… это то, из-за чего мы поссорились. Я знал, что она могла бы найти кого-то получше меня, и я просто… дерьмо, — он вытирает лицо своим плечом. — Я, бл*дь, так сильно скучаю по ней.

Это занимает всего секунду, первичное проявление страдания, чтобы я осознал, где он находился по жизни и как попал сюда. И всё становится на свои места.

— Я тоже, брат, — я кладу руку ему на плечо. — Я тоже.