— Я сказал, что не хочу причинять тебе боль!

Затем пульсирующая боль поражает моё бедро в том месте, где он пинает меня. Одна рука отпускает ручку, и я отчаянно пытаюсь возобновить хватку. Нога мужчины бьёт мои ноги, и когда думаю, что хуже быть уже не может, он делает это только сильнее.

Я больше не могу держаться, хотя знаю, что это смертный приговор, когда отпускаю пальцы. Мои ногти ломаются, и я слышу щелчок в своём правом колене. Он отпускает мои ноги, и они шлёпаются о бетон. Я настолько глупа, чтобы думать, что победила его, но когда поворачиваюсь, чтобы увидеть, что он делает, то встречаюсь с его кулаком.

Моя голова пульсирует, а ноги так сильно болят, что я едва могу ими двигать. Пытаюсь согнуть их, а когда, наконец, выпрямляю, мышцы горят. Я поднимаю руки, чтобы размяться, и они трутся о мягкий материал. Прищуриваю глаза, и меня поражает искаженная версия моего ожившего кошмара. Я сижу и охватываю взглядом каждый угол моей старой комнаты. Моя старая спальня. Каждая деталь, каждая фотография, даже грязная одежда, которую я бросила на пол той ночью,… Норман как будто сфотографировал то место и воспроизвёл его во всех деталях.

За исключением решётки на окне, обивки на стенах и замков на двери, которые предполагают, что это все-таки не моя детская комната. Я оказалась запертой внутри ужасной истории, там, где по иронии судьбы всё началось.

Как только желчь поднимается из желудка и обжигает мое горло, дверь открывается. Норман стоит там с сервировочным столиком.

— Доброе утро. Хорошо спала?

— Иди к чёрту.

— О, нет. Такой хорошенькой девушке, как ты, не стоит так выражаться.

— Пошел. Ты.

Я вскакиваю с кровати, но вынуждена схватиться за стену, чтобы не упасть. Я сгибаю одну ногу и привстаю на носочек, чтобы предотвратить стреляющую боль.

Норман быстро ставит поднос к стене и бежит ко мне. Я уворачиваюсь от его попытки схватить меня своими грязными руками, но он выставляет ногу, и я падаю лицом вниз. И без того травмированный лоб бьётся о пол, и я хнычу, когда моя голова гудит. Это занимает какое-то время, но я кричу.

Он ворчит, закрывает дверь пинком и подходит ко мне, склоняясь.

— Кричи сколько угодно, теперь тебя никто не услышит.

Я поворачиваю голову и кричу прямо ему в ухо, пытаясь ударить его.

— Проклятье, Меллисент! — он поднимает меня, а я борюсь, но моя сила уменьшается по мере исхода этой ужасной ситуации. — Смотри, до чего ты меня довела.

Когда он толкает меня на кровать, я извиваюсь, чтобы выбраться, и один из его длинных ногтей царапает меня. Он облизывает грязный палец и тянется к моему лицу.

— Не прикасайся ко мне!

Я бью мужчину по рукам и поднимаю свою здоровую ногу, чтобы ударить его, но он садится на меня сверху и щиплет мои щёки пальцами.

— Мне нужно привести тебя в порядок. Лежи спокойно.

Его мокрый палец вытирает мне лицо, и когда он его убирает, я вижу свою кровь на его пальце прямо перед тем, как Норман вновь засовывает его в рот и сосёт, как ребёнок.

Учитывая то, что он отвлёкся, и поскольку голова уже не убивает меня, я делаю ею мах вперёд и раздвигаю ноги, чтобы сбросить его с себя. Головой я попадаю ему в нос, и он слетает с кровати. Мои мышцы пульсируют, а сердце не справляется с тем, насколько быстро кровь течет по венам, но сейчас или никогда. Я добираюсь до двери, открываю её рывком, бегу через кухню и обнаруживаю выход. Быстро насчитываю на двери не меньше четырёх замков, отступая в шоке, пока буквально не сталкиваюсь с Норманом.

Он закрывает мне лицо вонючей тряпкой, и прежде чем успеваю отбиться от него, я падаю на пол.

Если ориентироваться на свет, проникающий снаружи, то прошло три дня и три ночи. Я не получаю никакого ответа, когда стучу по стенам и кричу во всё горло. Я сижу в этой комнате на кровати, не уверенная, что эта комната выглядит именно так, как мы оставили ее, когда Джей избавился от квартиры, и смотрю на дверь в поражении. Я не ела и не пила ничего, кроме бутылки воды, которую Норман швырнул в меня вчера, и куска хлеба, сунутого им под дверь позавчера.

Стараюсь не заострять внимание на мыслях о Смите, брате или Мыше. Только так можно сбежать. Но я слаба, измотана, голодна, напугана и так чертовски опечалена, что едва могу держать глаза открытыми.

Норман стал тем, кем всегда хотел быть. Кем-то, кто нужен мне. Он играет с моим разумом и заставляет поверить, что нужен мне, чтобы выжить. Поэтому, когда снаружи комнаты раздастся звон ключей и повернется ручка, он будет ожидать, что я буду рада его видеть. Я должна подыграть ему.

— Привет, — говорю я, прежде чем он полностью появляется в поле моего зрения.

Мгновенный шок на его лице — бонус для меня, потому что он этого не ожидал.

— Привет.

— Я очень голодна. Могу я попросить что-нибудь поесть? И немного воды?

Он заходит в новой одежде — брюках цвета хаки и белом свитере. Я инстинктивно вздрагиваю, когда Норман касается моего лица.

— Я не причиню тебе вреда. Я не хочу этого.

Лжец.

— Знаю.

— Хорошо, — указательным пальцем мужчина убирает прядь моих волос с лица. — Такое красивое личико. Мне ненавистно, что на нём есть отметина.

Я не психолог, но уверена, что у меня окажется больше шансов выбраться отсюда, если буду играть на его слабостях. Так как физически я не способна бороться с ним, мне необходимо использовать интеллектуальное преимущество.

— Прости, что вынудила тебя сделать это со мной.

— Да. Конечно, — он нежно гладит меня по щеке. — Не хочешь немного супа?

— Спасибо.

— Окей. Я скоро вернусь.

Он улыбается мне и встает, я тоже посылаю ему ответную улыбку, хотя моя, как мне кажется, выглядит отвратительно, но он принимает её и уходит. Дверь всё ещё открыта, но теперь, зная, что путь моего побега под замком, я должна найти другой способ. Окно или пожарная лестница, или что-то ещё.

С той малой силой, что у меня осталась, я поднимаюсь на ноги и сгибаю больное колено. Стоя в арке моей двери, я зову его по имени.

— Да, дорогая?

Я вздрагиваю от того, как естественно он это произносит.

— Можно мне поесть за столом?

— Конечно. Присоединяйся ко мне.

Прежде чем сесть, я пытаюсь выяснить, есть ли хоть что-то, что угодно, что поможет мне, но терплю неудачу. Я захожу на кухню и держусь за спинку стула.

— Я собираюсь воспользоваться уборной, если ты не против.

— Поторопись. Иначе твой ужин остынет.

— Хорошо.

— Я бы сказал тебе, где она, но уверен, ты помнишь, не так ли?

— Да.

Я пытаюсь закрыть за собой дверь, но когда дотягиваюсь до ручки, не обнаруживаю ничего, кроме шарниров. Ублюдок. Когда я сажусь на унитаз, Норман подходит и встаёт напротив меня в коридоре.

— Тебе что-нибудь нужно? — спрашиваю я.

— Нет. Просто жду тебя.

— Я сейчас подойду.

Заставлять слова выходить чуточку приятными — это пытка.

— Я подожду.

Чёрт с ним. Мне три дня приходилось писать в угол, три дня. Не думаю, что его наблюдение за тем, как я писаю, так или иначе, унизительно, поэтому у меня получается. Я заканчиваю и мою руки, затем Норман берёт меня за руку, и мы идём на кухню, где он отодвигает для меня стул.

Ненавижу признавать, что суп из банки на вкус как пятизвездочная еда, но я ем его так быстро, как позволяет моё тело. Норман протягивает мне бутылку воды, и я пью её, зная, что если выпью слишком быстро, меня вырвет. Плюс ко всему, чем быстрее я закончу, тем скорее он продолжит то, что запланировал.

Пульсирующая боль в моей ноге тупая по сравнению с болью в груди. Прошло три дня с тех пор, как Мелли уехала с этим психом. Три дня я думал о том, какой я, бл*дь, никчёмный. Всякий раз, закрывая глаза, я проигрываю весь инцидент снова и снова и хочу пустить пулю в другую свою ногу за то, что был таким идиотом.