что у меня не возникает ни сомнений, ни чувства

стыда. Вслед за моими джинсами, летит в сторону и

его футболка.

Раздаётся трель дверного звонка и мы оба замираем.

- Отец за чем-то вернулся, - спокойно поясняет он.

Я подхватываю свою одежду и прячусь в ванной.

Он натягивает футболку и идёт открывать. В ванной

я осознаю, что мы только что собирались сделать.

Меня охватывает ужас и… разочарование. Я хотела

продолжать, стоит признать. За всеми этими мыслями

я не сразу слышу звуков за дверью. И только потом,

опомнившись, прислушиваюсь. Чёрт… это что, Лера?

Точно Лера. И судя по характерному шуму, уходить

она не собирается. О Боже… Мне придётся выслушивать

это вновь?

По моим щекам беспрерывно текут слёзы, я на

грани истерики, но каким-то чудом не издаю ни звука.

Неуклюже натягиваю свою одежду, осторожно выскаль-

зываю из ванной. На горизонте никого. Я быстро

обуваю ботинки и выбегаю из злосчастной квартиры.

Так плохо, как сейчас мне уже давно не было.

Сорок пять

Сколько способен вынести человек? Если говорить

откровенно, раньше я считала, что всё. Все испытания,

которые может даровать судьба, или те, что он

выстроит себе сам. Я за свои шестнадцать лет пережила

не так уж и мало. Смерть бабушки, она умерла от

рака. Смерть дедушки, он умер через неделю после неё,

не выдержав горя. Развод родителей, смерть отца. Я

с этим справлялась. Через силу, через боль, слёзы, но

справлялась. Никогда не давая себе слабину. А тут

Макс в два счёта просто довёл меня до ручки. Человек

может выдержать всё. Но я не выдерживаю.

Пропал аппетит. Сон. Навалилась апатия. Я больше

не сплю по ночам. И не потому, что меня обуревают

дурные мысли. Я просто перестала спать. Я ложусь

на кровать, закрываю глаза и… лежу. Тихо. Неподвижно.

Всю ночь. Сна нет и всё тут. Поначалу было вроде

ничего, но потом начала накапливаться усталость, которая

со временем превратила меня буквально-таки в овоща.

Но опять же, ничего. Я валюсь с ног от усталости.

Я перестала нормально соображать. Но я по-прежнему

не могу спать.

Есть я тоже не могу. Поначалу меня и это не

волновало. Но потом, когда мне это изрядно надоело,

я попыталась впихнуть в себя еду силой. В итоге

меня долго и болезненно рвало. Конечно, это всё

вызывает опасения и заставляет меня сильно переживать.

Меня, обычно довольно-таки беспечно относящуюся к

собственному здоровью.

Мама, конечно же, замечает неприятные изменения

во мне. Но я всё отрицаю и отмахиваюсь, неустанно

твердя, что всё хорошо.

Я по-прежнему хожу в школу, хотя мозг у меня

теперь работает очень и очень плохо. Подруги тоже

волнуются за меня, всё время допытываются, стараясь

узнать, что со мной случилось. Я только невесело

усмехаюсь. Если бы я знала.

У нас химия. Зытова, похорошевшая и бодрая

(видимо, развод остался в прошлом) объясняет новую

тему. Хотя, как объясняет? Как по мне, бубнит там

что-то монотонным голосом робота. Я ни слова не

разбираю. И, видимо, я одна, потому что все остальные

её внимательно слушают и периодически что-то

сосредоточенно записывают.

- Леонова, ты сегодня вообще не собираешься

работать?

Я вздрагиваю и поднимаю голову. Она смотрит

на меня неодобрительно, чуть приподняв бровь. Я

чувствую себя полной идиоткой, потому что понятия

не имею, что она только что сказала.

- Так, всё ясно, - вздыхает она. - Выходи-ка к

доске.

Я медленно встаю и иду по направлению к ней,

изо всех сил стараясь не пошатываться.

- Рисуй схему человеческого желудка, - говорит

она и протягивает мне мел.

Я беру его дрожащей рукой и впериваю взгляд

в доску. Я понятия не имею, что делать. Какая к

чёрту схема, я на ногах-то еле стою. Я поворачиваю

голову и смотрю на Макса. Он сидит за своей

неизменной предпоследней партой второго ряда. Смотрит

озабоченно, нахмурив светлые брови. Волнуется, что ли?

За меня? Я что, выгляжу так, что за меня уже пора

начать волноваться? Нет, я конечно, понимаю, что

выгляжу я не ахти, но я не знала, что это не только

мне заметно. Я вновь смотрю на доску. У меня перед

глазами чёрные точки, в голове каша. Я устала. Я

смертельно устала.

Сорок шесть

Я проснулась в помещении, стены которого окрашены

в бледно-голубой, а потолок - в стерильно-белый. Я лежу

на кровати, застеленной таким же белоснежным постельным

бельём. Хм, больница.

Смотрю в окно. Светло. Значит, день. Ну и каким

ветром меня сюда занесло? Я лежу минут пятнадцать,

пытаясь понять, почему я здесь и что случилось до этого.

Заходит мама. Она смотрит на меня, лучезарно, но чуть

устало, улыбается и с радостным облегчением говорит:

- Ну наконец-то ты проснулась.

Я удивлённо смотрю на неё.

- А сколько я спала?

- Три дня.

Я изумлённо разеваю рот. То-то я усталости почти

не чувствую.

- Почему?

- У тебя переутомление, - вздыхает мама и

садится на край моей кровати. Ласково поглаживает

меня по голове, придирчиво вглядываясь в моё лицо. -

А ещё нервный срыв.

- Сейчас всё нормально? - спрашиваю я беспечно,

нисколько не удивившись. Всё, в общем-то, к этому и

шло.

- Более-менее, - отвечает она и вновь утомлённо

вздыхает. Я только сейчас вижу, как повлияло на неё

моё состояние. Она выглядит усталой, измождённой, не

такой прекрасной и ухоженной, как обычно. Она всё

такая же красивая. Но потрёпанной утомлённой красотой.

- Врач прописал тебе лекарства, - говорит она. -

В том числе, снотворные. И успокоительные. И витамины.

- Она строго смотрит на меня. - И ты будешь принимать

их, Аня. Это ясно?

Я пожимаю плечами.

- Ясно.

- А ещё тебе нужно есть, - продолжает она. - По

чуть-чуть. Обязательно. Не хватало мне ещё, чтобы ты

себя угробила в свои шестнадцать лет.

- Буду есть, - соглашаюсь я.

Она смотрит на меня настороженно, видно, не понимая,

почему я так легко и быстро на всё соглашаюсь. Но я

устала, чертовски устала, и не в моих интересах спорить.

Мне нужно восстановить сон и аппетит. Мне нужно

перестать убивать себя или позволять делать это другим.

Максу. Он высасывает из меня жизнь, а я с одержимостью

мазохиста принимаю это, получая даже своеобразное

удовольствие. Пора бы уже что-то менять.

Тут меня осеняет.

- А как я сюда попала?

- Как-как, на скорой.

- Это-то понятно. А что было до этого. Я последнее,

что помню - доску.

- Ты упала в обморок, Энни. Максим отнёс тебя

в медпункт и позвонил мне.

- Макс, значит…

- Он очень за тебя волновался, Энни. Очень хороший

мальчик.

Знала б ты мама, что этот самый «хороший мальчик»

и довёл меня до больнички.

- Думаю, ты ему нравишься, - заговорщицки шепчет

мне мама и улыбается.

Я горько усмехаюсь. Знала б ты мама, что даже

больше, чем просто нравлюсь.

Сорок семь

Единственный приятный аспект в болезнях - так это

больничные. Сидишь дома, ни черта не делаешь, а

вокруг тебя ещё и все бегают, переживают.

В общем, сижу я здесь уже вторую неделю в

одиночестве и покое. Я начала есть. Как и говорила

мама, по чуть-чуть. Еда придала мне больше сил и

энергии. Я начала спать. Правда, всего каких-то по

четыре-пять часов в сутки и только со снотворным,

но ведь это только начало. Меня уже не шатало из

стороны в сторону от усталости. Это прогресс. Я

обязательно поправлюсь, я поставила себе эту цель и

добьюсь своего.

Конечно, понятно, что всё это и потому, что меня