После окончания курса я понял, что дисциплина со временем превращается в рефлекс, а ты становишься частью машины. Машины классовой и чудовищной. О солдатах срочной службы говорят, что они пришли в армию потому, что им нечего есть. А находясь год в ее рядах, они обеспечивают себе пишу на этот год. Чудовищно презрение к солдату срочной службы— выходцу из пролетарской среды. Ибо выходец из мелкой буржуазии устраивается так, чтобы в армии не служить.

Почему они повинуются, когда им приказывают стрелять в народ?

В первую очередь в силу дисциплины, которая становится рефлексом и заставляет тебя повиноваться приказу офицера. Тебя учат, что сначала надо выполнить приказ, а уж потом ты можешь сомневаться или возражать. Но сначала повиноваться, ты понял? То есть принцип совершившегося факта.

Офицеров к столь жестокому обращению с народом подталкивает, во-первых, их классовое происхождение. Поскольку обычно лейтенант Фулано является сыном полковника Менгано и т. д. Это что-то от семейных традиций. А во-вторых, их профессиональная подготовка. Каким образом их уродуют? Сначала оболванивают бессознательной дисциплиной.

Журналист: Кого в армии считают «противником»?

Рамирес: Для армии враг — это рабочий. Не рабочие промышленных предприятий того или иного города, а рабочие вообще, рабочие как класс. Он всегда был врагом, ибо имел собственные организации, профсоюзы, которые покушались на целостность армии. Так нам объясняли на занятиях; я так никогда и не смог понять, почему профсоюзы покушались на целостность армии, не уловил связи. Враги — гражданские лица, особенно если они выходцы из трудящихся. Профсоюзная организация — это нечто полностью противоположное иерархической организации в армии, и только уже в силу своего существования представляет угрозу армии. Уже сам факт, что в профсоюзе рабочий может обсудить что-то, высказать свое мнение, представляет нечто ужасное с точки зрения военных. Ведь в армии существует порядок, называемый «обычным поведением» или «регламентированным поведением», иначе говоря, ни один человек не может открыть рот, если на это нет разрешения вышестоящего начальника. Напротив, в профсоюзах ты имеешь свободу высказываться, не испрашивая разрешения ни у кого. Поэтому если в полку кто-то осмелится потребовать чего-то, ему говорят: «Послушай, ты чего себе вообразил? Что находишься в профсоюзе?»

Ты спрашиваешь меня, почему они так жестоки. Я ответил бы, потому, что они фашисты, а теперь о том, почему они фашисты. Потому что так их воспитывают; потому что так их учат. И солдат срочной службы такой же фашист, как и генерал, не будем себя обманывать, не надо рассматривать их как братьев по классу. Люди, которые всегда были внизу, люди, которых топтали кому не лень, теперь имеют возможность бить, унижать, топтать других. Люди, которых унижали, а они даже не сознавали этого, теперь имеют в своих руках оружие и чувствуют себя сильными, имеющими право распоряжаться жизнью и смертью других.

Журналист: Ты не находишь, по твоему опыту, что военные не доверяют интеллигентам?

Рамирес: Больше, чем не доверяют. В них заложен дух антикультуры, антиинтеллигентности. Я сам это пережил. Среди моих товарищей по курсу, студентов, были многие закончившие второй или третий курс университета, люди с интеллектуальным уровнем, казавшимся блестящим по сравнению с уровнем развития офицеров. Даже наш командир Лагос иногда пытался говорить с нами об искусстве, о литературе. Он был тогда командиром кирасиров, затем стал генералом, Хоакином Лагос Осорио. Ему нравился Сартр, это довольно редкое явление для чилийских военных. Кто-нибудь мог бы подумать, что он испытывал определенное восхищение, но в это же время он выражал явное пренебрежение к людям, интересовавшимся искусством или литературой, потому что они никогда не станут людьми жестокими и дисциплинированными, какими полагается быть военным. После окончания университета в 1968 году я вновь вернулся в армию по призыву министерства обороны. Я впервые надел офицерскую форму, но, боже, что происходило со мной? Я не имел ничего общего с этими офицерами. В моей семье нет военных, вся наша семья из левых. Мы все марксисты. По случаю нашего прибытия командир части Фернандо Паредес Писарро сказал нам: «Вы избраны Родиной, чтобы занять первую ступеньку на лестнице власти». Власти, ты понял? «Вы — первая ступень власти, в ваших руках находятся судьбы Родины». Так вот, после этого нам объявляют, что все, кто хочет, могут продолжать учебу; эта привилегия была предоставлена правительством Фрея. Один из наших товарищей, который учился на четвертом курсе инженерного факультета, попросил разрешения на продолжение учебы. Майор Паредес вызывает всех нас и говорит: «Хорошо, кто хочет учиться?» Почти все заявили, что хотят это сделать. Тогда он говорит нам: «Так знайте, никто не будет учиться. Ибо кем вы будете? Вы будете инженерами или военными? Адвокатами или военными? Поэтому нет. Военный есть военный, и он не может быть замешан в вещах, связанных с книгами или учебой. Нельзя учиться и быть военным одновременно». Ты представляешь? И такое отношение у всех военных, по крайней мере в Чили. Это как во время гражданской войны в Испании, когда Мильян Астрай кричал: «Смерть интеллигенции!»

Гонсалес: Тебя лепят, тебя воспитывают постоянно: во время бесед люди, читающие лекции, офицеры, а также военные капелланы. Тебе внушают образ бога, «научно» доказывают, что мир возник так-то и тогда-то, что бог дал свет, и все в этом духе. И все с примерами. Тебе показывают фильмы. Они не только религиозны, они и антисемиты.

Журналист: Они антисемиты?

Гонсалес: Да. Например, один из товарищей сделал, не знаю, как это называется. Ну, когда обрезают там, ниже живота.

Журналист: Обрезание.

Гонсалес: Вот это самое. Так вот, его спросили, не еврей ли он. К тому же этот человек носил очень редкую фамилию. Но он сказал, что он не еврей. Так вот, возникла проблема. Его на время изолировали, определив на дежурство в течение 15 или 20 дней в отдаленных местах, поскольку училище располагало удаленными объектами. На мой вопрос мне ответили, что ему нечего делать среди нас, поскольку он еврей. Потом выяснили, что это не так, что евреем был его отец, а он нет. Кроме всего прочего, с ним плохо обращались. К примеру, он должен был приветствовать старших на каждом шагу. Я мог забыть поприветствовать проходящего офицера, но, если это случалось с ним, его посылали в наряд на 5 дней. Это было настоящее преследование.

Нас постоянно настраивали против евреев. Помню, на одной из бесед нам говорили о том, что евреи хотели стать владыками мира, что евреи обладают большой способностью накапливать деньги… копить, копить и копить, обменивать деньги на золото, что они воры, что в мировом масштабе они очень опасны, что они наносят вред экономике Соединенных Штатов, чилийской экономике, что они люди без родины. Иногда лекторы были противоречивы, но все были антисемитами, ярыми антисемитами. Говорили, что вторая мировая война произошла из-за евреев. Кстати, говорили, что немцы — лучшие солдаты.

Журналист: Нынешние немцы?

Гонсалес: Нет, немцы времен Гитлера. Один из офицеров, его звали Бобадилья, рассказывал, что хотя и надо признать, что вторая мировая война была чудовищной для человечества, однако надо также признать и все лучшее в военной подготовке гитлеровского вермахта.

Журналист: Какого рода лекции вам читались еще?

Гонсалес: Одна беседа была против индейцев. Ты помнишь, я тебе рассказывал, как однажды они обнаружили, что готовилось восстание мапучес[32] на юге? И в этой связи нам закатили лекцию против индейцев; что индейцы не имеют культуры, что они опасны, что их надо держать в изоляции. Что они хотели быть равными американским индейцам, бороться за свои земли, когда в Чили была цивилизация, при которой все было для всех. Рассказывали и такого рода вещи, будто бы индейцы были опасны, поскольку являлись неразвитыми животными.